3-я волна, или Почему я - не радикальная феминистка.
Оригинал взят у radical_fem_msk в 3-я волна, или Почему я - не радикальная феминистка.
Обычно под 3й волной феминизма понимают то направление феминистской мысли, которое было выработано небелыми женщинами. Его появление относится к концу 80х годов 20 века. Феминистки 3й волны упрекали европейских и американских феминисток в том, что те в своих концепциях исходили из опыта западных белых женщин среднего класса, игнорируя опыт цветных женщин с их не западной культурой, историей колониального угнетения и пр.
Когда я начинала свою публичную феминистскую деятельность, я соотносила себя с радикальными феминистками, но опыт работы в активистской среде помог мне осознать не только свою классовую «неполноценность», но и свою «маргинальность» внутри «радикального» феминистского сообщества. Постепенно я пришла к выводу, что нахожу много общего с разработками феминисток 3й волны и с их упрёками в адрес белых феминисток. Сейчас я хочу сказать, что не существует такой универсальной категории как «женщина», о которой говорили радикальные феминистки, а равно не существует и «мирового сестринства» (впрочем, как и «братства»). Я не разделяю надменную точку зрения, что женский опыт везде одинаков. Я хочу сказать, что пол (гендер) не существует вне рамок культурных различий, вне рамок классового, национального или, даже, религиозного самосознания. А моя личная идентичность не совсем связана с идентичностью белых феминисток.
В своё время африканская теолог Mercy Amba Oduyoye критиковала одержимость западных феминисток проблемой женского обрезания, имеющего место во многих странах Африки, без должного уделения внимания проблеме экономической эксплуатации африканских женщин. Можно сколько угодно много кричать об экономической власти мужчин над женщинами, о той степени насилия над женщинами, распространённого в нашей культуре, но при этом оставлять за скобками то, что в самих феминистских сообществах имеет место быть эксплуатация одних женщин другими. Несколько лет назад я создала свою первую небольшую феминистскую группу, которая должна была работать в публичном пространстве. Предполагалось, что раз это группа, то её участницы должны на равных брать на себя ответственность за выполнение той или иной задачи. Однако, по ходу деятельности выяснилось, что это сугубо мои представления, и в итоге вся организационная работа оказалась на моих плечах. В ответ на упрёки в неравной нагрузке вместо поддержки я получила обвинение в том, что слишком активна. Получилось, что я виновата в том, что заставляю других работать и выполнять определённую часть совместных действий. В конце концов, уже бывшие товарки задним числом стали меня обвинять в эйблизме, меня обвинили в расизме (потому что, будучи не чернокожей женщиной, я требовала не относиться ко мне как к негру) и других прегрешениях.
Проблема насилия, эксплуатации с высоты разного положения различных социальных групп выглядит по-разному. Если вы происходите из семьи дипломатов, профессоров, журналистов, режиссёров и других представителей Hi-класса, то для вас абсолютно естественно существование тех, кто вас будет обслуживать. Если вы живёте в центре города, работаете фрилансером, то вам и в голову не приходит, что вашей напарнице приходится выбрасывать из жизни по 3 часа в день на дорогу и что у неё есть чёткий график работы. Если у вас за спиной стоят какие-либо эксперты, то для вас оказывается естественно смотреть сверху вниз на тех, у кого за спиной нет никого, кроме самих себя. И можно до хрипоты доказывать, что никто не имеет никаких привилегий, или, что ими не пользуются, но это будет не совсем правда. Ещё в советское время около Новосибирска был построен Академгородок. Тогда официально были все равны, но только та часть городка, где обитали-работали учёные до сих пор летом утопает в зелени, а та часть, где жила обслуга: уборщицы, дворники, повара, посудомойки, слесаря, водители, зубные техники, парикмахеры и т.д. представляет собой ряды домов-коробок. Я не принадлежу привилегированному классу: мой отец всю жизнь работает прорабом, а мама не имеет высшего образования и за свою трудовую деятельность ей пришлось сменить несколько специальностей. Со школы я чувствовала свою классовую уязвимость, хотя и не могла тогда это чувство осознать и проговорить, но я понимала, что для того, чтобы получить своё место под солнцем мне надо много работать, очень много работать, и работать не только в плане зарабатывания денег, а работать вообще, глобально.
Интересы феминисток, принадлежащих к более привилегированному классу, связаны с сохранением своего душевного спокойствия, с созданием психологического и физического комфорта, которые, в общем-то, обеспечиваются существованием женщин низких классов. В тоже время интересы феминисток из низких классов скорее сводятся к тому, как выжить в мире, где всё время твой труд кем-то присваивается, где тебя используют, наживают на твоей деятельности реальный или символический капитал*. Те, кто обвиняли меня в эйблизме, кто упрекали меня в том, что я требую ответственной деятельности от других, тем «белым» феминисткам на самом деле нужен был «комфортный» активизм, такой активизм, где всё делалось бы кем-то (мной), а им бы оставалось только покрасоваться перед камерами. Меня обвиняли в разного рода прегрешениях, потому что я не обеспечивала комфортных условий, я отказывалась занимать положенное мне место обслуги, и более того, требовала, чтобы и «белые» феминистки честно выполняли свою часть работы. И на самом деле все эти обвинения - ничего больше как манипулятивный способ скрыть свои классовые привилегии.
Для феминисток 3й волны важной задачей является самоопределение женщин не западных культур, узнавание самих себя, своей идентичности вне рамок западного эталона, выработка своих подходов вместо копирования западных. Мой субкультурный опыт помог мне осознать взгляд сверху вниз бросаемый белым человеком на остальных. Именно классовая уязвимость в своё время привела меня в панк-культуру. Я не просто стала «тусить» со «странными» людьми, но целиком разделила философию панка. Казалось бы, и что здесь такого? - но в реальности принадлежность к субкультуре вне этой субкультуры становится твоей стигмой. Это отражается даже в сообществе радикальных феминисток, которые смотрят на тебя точно так же как, они смотрят на женщин-мусульманок, носящих платок. Людям свойственно присваивать себе определенный телесных код, исходя из своей идентичности, и этот телесный код становится важной составляющей своего «Я». Однако часто радикальные феминистки с высоты европейского колониального видения рассматривают мусульманский платок как символ женского порабощения мужчинами, не считаясь с чувствами самой женщины-мусульманки, для которой важна принадлежность к исламской умме, а, следовательно, и важен определённый телесный код. Точно так же обстоит дело и с субкультурами: радикальные феминистки среднего класса любую субкультуру рассматривают как лузерство, опять-таки не считаясь с тем, что для кого-то субкультура - это неотъемлемая часть своего «Я». Таким образом, ты опять оказываешься маргинальной в среде женщин, к тому же феминисток, твоих, как они говорят, «сестёр». Если вас не останавливали полицейские только потому, что вы - другая, не вписываетесь в понятие «норма», то вы вряд ли поймёте до конца не только опыт мигрантов, которых тоже останавливают только за что, что они другие, но и то ощущение, которое вызывает сам вид человека в форме, того, в чьих руках власть, того, кто может вас унизить (не говоря уже о большем), только потому что «других» унижать дозволено.
Когда-то свою активистскую деятельность я начинала в небольшой политической организации, которую мне пришлось покинуть из-за бесконечного сексизма со стороны мужчин из этой организации. Сейчас я осознаю давление и со стороны женщин, находящихся в более благоприятных условиях. Я осознаю также, что и сама могу выступать эдаким властным механизмом по отношению к той, кто находится в ещё более худшем положении. С одной стороны это беспокоит, с другой побуждает к рефлексии и деятельности.
Свою деятельность я рассматриваю как своего рода противодействие не только мужскому доминированию, но также гегемонии среднего класса, доминированию определённых культурных моделей, понятию норма (особенно, если оно связано с европоцентризмом), культуре потребления, капитализму, в конце концов. Моя идентичность не только женская, она имеет особенности классовые, субкультурные, в какой-то мере религиозные и т.д. И эта множественная идентичность неотделима от меня самой. Но из-за этой множественности постоянно приходится сопротивляться культурной маргинализации, и, наоборот, становиться культурно-маргинализированной, чтобы оставаться целостной личностью, и чтобы таким образом бороться за возможность жить полноценной жизнью.
Мы живём во времена глобализма, когда мировой рынок перестраивает культурные формации таким образом, что они усиливают интересы капиталистической экономики. Влияние глобализма чувствуется во многих сферах наших жизней, и потому всё труднее бороться против больших корпораций с их гибкой системой подстройки под требования потребителей и в то же время с их мощной формой создания новых форм потребления и потребителей. В результате всё сложнее и сложнее людям учиться самоорганизации и самоуправлению. Глобализм воздействует на жизнь женщин новыми способами контроля и подавления, и вместо того, чтобы искать новые пути сопротивления, феминистки, имеющие более привилегированное социальное положение, выталкивают из своих рядов тех, кто не вписывается в рамки привычного образа белой женщины среднего класса.
Кризис идеологии, возникший после отказа от «социалистического пути», развязал руки религиозным фундаменталистам разного толка, которые стали навязывать обществу своё видении «нравственности». Мировой экономический кризис способствует возрастанию анти-мигрантских, нацистских, фашистских настроений. Политика верхушки содействует всё большему и большему социальному расслоению общества. Капитализм взращивает в людях желание потреблять и потреблять без оглядки на то, как это потребление отражается на нашей планете и к чему это приведёт в ближайшем будущем.
На себе, на своём собственном теле я ощущаю пересечение нео-фашизма, гендерного подавления, капитализма. И в этих условиях я не могу оставаться замкнутой сугубо на дихотомии мужчина - женщина, я не могу согласиться, что женский опыт одинаков, общ для всех женщин. Я становлюсь на позиции пост-колониального феминизма. Я хочу сказать, что современный российский феминизм должен избавиться от классовой надменности. Потому что феминизм без классового вопроса - это не феминизм. Феминизм без национального, религиозного вопроса - это не феминизм. Феминизм без экологического вопроса - это не феминизм.
Е.М.
* символический капитал - капитал, который не измеряется в деньгах. Он измеряется в той степени доверия, признания обществом значимости определённого человека и её/его права занимать определённое место в общественной иерархии, выступать в качестве эксперта и т.д. В конце концов, символический капитал перерастает и в денежный. Опосредованно - например, через приглашение на конференции, на какие-то выступления и т.д. с условием полной оплаты дороги и проживания. Напрямую - через приглашение экспертно высказаться по какой-то теме (устно или письменно), через приглашение выступить в качестве гостя (например, на открытии какого-нибудь супермаркета «звезда» украшает своим присутствием это действо) и пр. - в любом случае это всё оплачивается. Символический капитал может зарабатываться и на других людях, когда значимый человек всего лишь рассказывает о важной работе незначимых людей, при этом эти люди за свою деятельность ничего не получают, а значимый человек получает ещё большую степень доверия. А чем больше эта степень доверия, тем больше символический капитал и его дивиденды.
Обычно под 3й волной феминизма понимают то направление феминистской мысли, которое было выработано небелыми женщинами. Его появление относится к концу 80х годов 20 века. Феминистки 3й волны упрекали европейских и американских феминисток в том, что те в своих концепциях исходили из опыта западных белых женщин среднего класса, игнорируя опыт цветных женщин с их не западной культурой, историей колониального угнетения и пр.
Когда я начинала свою публичную феминистскую деятельность, я соотносила себя с радикальными феминистками, но опыт работы в активистской среде помог мне осознать не только свою классовую «неполноценность», но и свою «маргинальность» внутри «радикального» феминистского сообщества. Постепенно я пришла к выводу, что нахожу много общего с разработками феминисток 3й волны и с их упрёками в адрес белых феминисток. Сейчас я хочу сказать, что не существует такой универсальной категории как «женщина», о которой говорили радикальные феминистки, а равно не существует и «мирового сестринства» (впрочем, как и «братства»). Я не разделяю надменную точку зрения, что женский опыт везде одинаков. Я хочу сказать, что пол (гендер) не существует вне рамок культурных различий, вне рамок классового, национального или, даже, религиозного самосознания. А моя личная идентичность не совсем связана с идентичностью белых феминисток.
В своё время африканская теолог Mercy Amba Oduyoye критиковала одержимость западных феминисток проблемой женского обрезания, имеющего место во многих странах Африки, без должного уделения внимания проблеме экономической эксплуатации африканских женщин. Можно сколько угодно много кричать об экономической власти мужчин над женщинами, о той степени насилия над женщинами, распространённого в нашей культуре, но при этом оставлять за скобками то, что в самих феминистских сообществах имеет место быть эксплуатация одних женщин другими. Несколько лет назад я создала свою первую небольшую феминистскую группу, которая должна была работать в публичном пространстве. Предполагалось, что раз это группа, то её участницы должны на равных брать на себя ответственность за выполнение той или иной задачи. Однако, по ходу деятельности выяснилось, что это сугубо мои представления, и в итоге вся организационная работа оказалась на моих плечах. В ответ на упрёки в неравной нагрузке вместо поддержки я получила обвинение в том, что слишком активна. Получилось, что я виновата в том, что заставляю других работать и выполнять определённую часть совместных действий. В конце концов, уже бывшие товарки задним числом стали меня обвинять в эйблизме, меня обвинили в расизме (потому что, будучи не чернокожей женщиной, я требовала не относиться ко мне как к негру) и других прегрешениях.
Проблема насилия, эксплуатации с высоты разного положения различных социальных групп выглядит по-разному. Если вы происходите из семьи дипломатов, профессоров, журналистов, режиссёров и других представителей Hi-класса, то для вас абсолютно естественно существование тех, кто вас будет обслуживать. Если вы живёте в центре города, работаете фрилансером, то вам и в голову не приходит, что вашей напарнице приходится выбрасывать из жизни по 3 часа в день на дорогу и что у неё есть чёткий график работы. Если у вас за спиной стоят какие-либо эксперты, то для вас оказывается естественно смотреть сверху вниз на тех, у кого за спиной нет никого, кроме самих себя. И можно до хрипоты доказывать, что никто не имеет никаких привилегий, или, что ими не пользуются, но это будет не совсем правда. Ещё в советское время около Новосибирска был построен Академгородок. Тогда официально были все равны, но только та часть городка, где обитали-работали учёные до сих пор летом утопает в зелени, а та часть, где жила обслуга: уборщицы, дворники, повара, посудомойки, слесаря, водители, зубные техники, парикмахеры и т.д. представляет собой ряды домов-коробок. Я не принадлежу привилегированному классу: мой отец всю жизнь работает прорабом, а мама не имеет высшего образования и за свою трудовую деятельность ей пришлось сменить несколько специальностей. Со школы я чувствовала свою классовую уязвимость, хотя и не могла тогда это чувство осознать и проговорить, но я понимала, что для того, чтобы получить своё место под солнцем мне надо много работать, очень много работать, и работать не только в плане зарабатывания денег, а работать вообще, глобально.
Интересы феминисток, принадлежащих к более привилегированному классу, связаны с сохранением своего душевного спокойствия, с созданием психологического и физического комфорта, которые, в общем-то, обеспечиваются существованием женщин низких классов. В тоже время интересы феминисток из низких классов скорее сводятся к тому, как выжить в мире, где всё время твой труд кем-то присваивается, где тебя используют, наживают на твоей деятельности реальный или символический капитал*. Те, кто обвиняли меня в эйблизме, кто упрекали меня в том, что я требую ответственной деятельности от других, тем «белым» феминисткам на самом деле нужен был «комфортный» активизм, такой активизм, где всё делалось бы кем-то (мной), а им бы оставалось только покрасоваться перед камерами. Меня обвиняли в разного рода прегрешениях, потому что я не обеспечивала комфортных условий, я отказывалась занимать положенное мне место обслуги, и более того, требовала, чтобы и «белые» феминистки честно выполняли свою часть работы. И на самом деле все эти обвинения - ничего больше как манипулятивный способ скрыть свои классовые привилегии.
Для феминисток 3й волны важной задачей является самоопределение женщин не западных культур, узнавание самих себя, своей идентичности вне рамок западного эталона, выработка своих подходов вместо копирования западных. Мой субкультурный опыт помог мне осознать взгляд сверху вниз бросаемый белым человеком на остальных. Именно классовая уязвимость в своё время привела меня в панк-культуру. Я не просто стала «тусить» со «странными» людьми, но целиком разделила философию панка. Казалось бы, и что здесь такого? - но в реальности принадлежность к субкультуре вне этой субкультуры становится твоей стигмой. Это отражается даже в сообществе радикальных феминисток, которые смотрят на тебя точно так же как, они смотрят на женщин-мусульманок, носящих платок. Людям свойственно присваивать себе определенный телесных код, исходя из своей идентичности, и этот телесный код становится важной составляющей своего «Я». Однако часто радикальные феминистки с высоты европейского колониального видения рассматривают мусульманский платок как символ женского порабощения мужчинами, не считаясь с чувствами самой женщины-мусульманки, для которой важна принадлежность к исламской умме, а, следовательно, и важен определённый телесный код. Точно так же обстоит дело и с субкультурами: радикальные феминистки среднего класса любую субкультуру рассматривают как лузерство, опять-таки не считаясь с тем, что для кого-то субкультура - это неотъемлемая часть своего «Я». Таким образом, ты опять оказываешься маргинальной в среде женщин, к тому же феминисток, твоих, как они говорят, «сестёр». Если вас не останавливали полицейские только потому, что вы - другая, не вписываетесь в понятие «норма», то вы вряд ли поймёте до конца не только опыт мигрантов, которых тоже останавливают только за что, что они другие, но и то ощущение, которое вызывает сам вид человека в форме, того, в чьих руках власть, того, кто может вас унизить (не говоря уже о большем), только потому что «других» унижать дозволено.
Когда-то свою активистскую деятельность я начинала в небольшой политической организации, которую мне пришлось покинуть из-за бесконечного сексизма со стороны мужчин из этой организации. Сейчас я осознаю давление и со стороны женщин, находящихся в более благоприятных условиях. Я осознаю также, что и сама могу выступать эдаким властным механизмом по отношению к той, кто находится в ещё более худшем положении. С одной стороны это беспокоит, с другой побуждает к рефлексии и деятельности.
Свою деятельность я рассматриваю как своего рода противодействие не только мужскому доминированию, но также гегемонии среднего класса, доминированию определённых культурных моделей, понятию норма (особенно, если оно связано с европоцентризмом), культуре потребления, капитализму, в конце концов. Моя идентичность не только женская, она имеет особенности классовые, субкультурные, в какой-то мере религиозные и т.д. И эта множественная идентичность неотделима от меня самой. Но из-за этой множественности постоянно приходится сопротивляться культурной маргинализации, и, наоборот, становиться культурно-маргинализированной, чтобы оставаться целостной личностью, и чтобы таким образом бороться за возможность жить полноценной жизнью.
Мы живём во времена глобализма, когда мировой рынок перестраивает культурные формации таким образом, что они усиливают интересы капиталистической экономики. Влияние глобализма чувствуется во многих сферах наших жизней, и потому всё труднее бороться против больших корпораций с их гибкой системой подстройки под требования потребителей и в то же время с их мощной формой создания новых форм потребления и потребителей. В результате всё сложнее и сложнее людям учиться самоорганизации и самоуправлению. Глобализм воздействует на жизнь женщин новыми способами контроля и подавления, и вместо того, чтобы искать новые пути сопротивления, феминистки, имеющие более привилегированное социальное положение, выталкивают из своих рядов тех, кто не вписывается в рамки привычного образа белой женщины среднего класса.
Кризис идеологии, возникший после отказа от «социалистического пути», развязал руки религиозным фундаменталистам разного толка, которые стали навязывать обществу своё видении «нравственности». Мировой экономический кризис способствует возрастанию анти-мигрантских, нацистских, фашистских настроений. Политика верхушки содействует всё большему и большему социальному расслоению общества. Капитализм взращивает в людях желание потреблять и потреблять без оглядки на то, как это потребление отражается на нашей планете и к чему это приведёт в ближайшем будущем.
На себе, на своём собственном теле я ощущаю пересечение нео-фашизма, гендерного подавления, капитализма. И в этих условиях я не могу оставаться замкнутой сугубо на дихотомии мужчина - женщина, я не могу согласиться, что женский опыт одинаков, общ для всех женщин. Я становлюсь на позиции пост-колониального феминизма. Я хочу сказать, что современный российский феминизм должен избавиться от классовой надменности. Потому что феминизм без классового вопроса - это не феминизм. Феминизм без национального, религиозного вопроса - это не феминизм. Феминизм без экологического вопроса - это не феминизм.
Е.М.
* символический капитал - капитал, который не измеряется в деньгах. Он измеряется в той степени доверия, признания обществом значимости определённого человека и её/его права занимать определённое место в общественной иерархии, выступать в качестве эксперта и т.д. В конце концов, символический капитал перерастает и в денежный. Опосредованно - например, через приглашение на конференции, на какие-то выступления и т.д. с условием полной оплаты дороги и проживания. Напрямую - через приглашение экспертно высказаться по какой-то теме (устно или письменно), через приглашение выступить в качестве гостя (например, на открытии какого-нибудь супермаркета «звезда» украшает своим присутствием это действо) и пр. - в любом случае это всё оплачивается. Символический капитал может зарабатываться и на других людях, когда значимый человек всего лишь рассказывает о важной работе незначимых людей, при этом эти люди за свою деятельность ничего не получают, а значимый человек получает ещё большую степень доверия. А чем больше эта степень доверия, тем больше символический капитал и его дивиденды.