Про традиционные ценности
Оригинал взят у lunteg в дал господь детей
Одна из моих бабушек -- не совсем бабушка, а такая, внуки которой называются внучатыми племянниками, -- умела определять беременность на ранних, до четырех недель, сроках. Ну как "определять" -- она видела (нет, наложением рук и зарядкой воды не баловалась никогда, ни-ни-ни, просто была эмпатичным, наблюдательным и спокойным человеком). Самим беременным, во избежание нездоровой популярности, она ничего не рассказывала, искренне полагая, что уж сама-то женщина хоть что-то о себе да знает (меня она тоже так "увидела" -- в четыре пренатальные недели -- и промолчала, что стоило моей маме декретного отпуска: врачи, как водится, ошиблись, и я родилась в первый день заслуженного декрета). Но вернемся все-таки к бабушке: зная за свою то ли странность, то ли способность, она с детства хотела стать акушеркой: я, говорила, вижу ребенка и поэтому могу помочь: и в самом деле: такое ходячее узи вполне могло бы пригодится в эпоху развитого сталинизма.
После деревенской школы бабушка пошла на рабфак при медицинском училище, а потом поступила и в само училище, но дальше второго курса не продвинулась: семью раскулачили, несостоявшуюся акушерку отчислили, однако поработать в роддоме она успела -- и санитаркой, и медсестрой. Что и как у нее там складывалось, история умалчивает, но про одни роды она рассказывала.
Рожала жена разнорабочего с комбината (совсем не надо подробностей, что это за разноработа и что за комбинат: достаточно, что все происходило в довоенном райцентре, глухом уголке Ленинградской тогда области), рожала трудно: по сердцебиению врач определил, что беременность двухплодная, и что роженица, что ее супруг вовсе не были счастливы, у них и так уже было двое детей, а жилья -- пятнадцатиметровая комната в полуподвале. Бабушка сидела с бедной женщиной (жалко же, мучается) и мучилась не меньше: она видела не два, а три плода: двух девочек и слабенького мальчика. Врач принял одну девку, потом, спустя минут двадцать, вторую, и собрался на перекур. Бабушка -- хотя тогда-то она была молоденькой медсестрой -- подергала доктора за рукав и попросила не уходить, потому что вот-вот пойдет третий. Доктор подивился на соплячку -- какой третий? -- и не спеша направился в больничный дворик: ненадолго: вернуться пришлось бегом.
Третий родился, как бабушка и видела, слабеньким, синюшным, еле откачали. Три кулька отправились в детское отделение, роженица в палату, а врач, прихватив прозорливую медсестричку, -- в винную лавку за спиртным: не для себя: предстояла встреча со отцом тройни, к которому наши медработники и направились, затарившись поллитрой.
Бабушкин рассказ (а я слышала его не раз и не два, по собственной, надо заметить, а не бабушкиной, инициативе) обрывался на фразе "и тогда он прыгнул в окно". Трагизму ситуации добавляло то, что окна единственной комнаты, которую занимала теперь ну очень многодетная -- пять детей и двое родителей -- семья -- находились под потолком, чуть не в двух метрах от уровня пола: полуподвал есть полуподвал.
А врач, додавив брошенные счастливым отцом поллитра, долго еще выговаривал радивой медсестричке: зачем, мол, позвала, умер бы третий в родах -- все б семье полегче было: дал господь детей, да с подморцем, как в деревнях говорят. Бабушка про увиденные беременности еще и поэтому никому никогда не рассказывала.
Одна из моих бабушек -- не совсем бабушка, а такая, внуки которой называются внучатыми племянниками, -- умела определять беременность на ранних, до четырех недель, сроках. Ну как "определять" -- она видела (нет, наложением рук и зарядкой воды не баловалась никогда, ни-ни-ни, просто была эмпатичным, наблюдательным и спокойным человеком). Самим беременным, во избежание нездоровой популярности, она ничего не рассказывала, искренне полагая, что уж сама-то женщина хоть что-то о себе да знает (меня она тоже так "увидела" -- в четыре пренатальные недели -- и промолчала, что стоило моей маме декретного отпуска: врачи, как водится, ошиблись, и я родилась в первый день заслуженного декрета). Но вернемся все-таки к бабушке: зная за свою то ли странность, то ли способность, она с детства хотела стать акушеркой: я, говорила, вижу ребенка и поэтому могу помочь: и в самом деле: такое ходячее узи вполне могло бы пригодится в эпоху развитого сталинизма.
После деревенской школы бабушка пошла на рабфак при медицинском училище, а потом поступила и в само училище, но дальше второго курса не продвинулась: семью раскулачили, несостоявшуюся акушерку отчислили, однако поработать в роддоме она успела -- и санитаркой, и медсестрой. Что и как у нее там складывалось, история умалчивает, но про одни роды она рассказывала.
Рожала жена разнорабочего с комбината (совсем не надо подробностей, что это за разноработа и что за комбинат: достаточно, что все происходило в довоенном райцентре, глухом уголке Ленинградской тогда области), рожала трудно: по сердцебиению врач определил, что беременность двухплодная, и что роженица, что ее супруг вовсе не были счастливы, у них и так уже было двое детей, а жилья -- пятнадцатиметровая комната в полуподвале. Бабушка сидела с бедной женщиной (жалко же, мучается) и мучилась не меньше: она видела не два, а три плода: двух девочек и слабенького мальчика. Врач принял одну девку, потом, спустя минут двадцать, вторую, и собрался на перекур. Бабушка -- хотя тогда-то она была молоденькой медсестрой -- подергала доктора за рукав и попросила не уходить, потому что вот-вот пойдет третий. Доктор подивился на соплячку -- какой третий? -- и не спеша направился в больничный дворик: ненадолго: вернуться пришлось бегом.
Третий родился, как бабушка и видела, слабеньким, синюшным, еле откачали. Три кулька отправились в детское отделение, роженица в палату, а врач, прихватив прозорливую медсестричку, -- в винную лавку за спиртным: не для себя: предстояла встреча со отцом тройни, к которому наши медработники и направились, затарившись поллитрой.
Бабушкин рассказ (а я слышала его не раз и не два, по собственной, надо заметить, а не бабушкиной, инициативе) обрывался на фразе "и тогда он прыгнул в окно". Трагизму ситуации добавляло то, что окна единственной комнаты, которую занимала теперь ну очень многодетная -- пять детей и двое родителей -- семья -- находились под потолком, чуть не в двух метрах от уровня пола: полуподвал есть полуподвал.
А врач, додавив брошенные счастливым отцом поллитра, долго еще выговаривал радивой медсестричке: зачем, мол, позвала, умер бы третий в родах -- все б семье полегче было: дал господь детей, да с подморцем, как в деревнях говорят. Бабушка про увиденные беременности еще и поэтому никому никогда не рассказывала.