Выставка "Обыкновенные мученицы", фото и текст
Добрый день! Хочу поделиться с вами своим первым кураторским опытом и познакомить с неизвестными пока, но многообещающими художницами. Выкладываю немного фотографий с выставки и сопроводительный текст. В тексте - обозначена проблематика феминистских выставок вообще и дан анализ работ, участвующих в выставке "Обыкновенные мученицы".
Кураторский текст:
В чем смысл художественной выставки, где экспонируется, например, личный дневник? Как реагировать на искусство, которое основывается на художественном представлении женщиной-художником женского тела и/или половых органов? Как относиться к живописной интерпретации фемицида, в частности, новостей о домашнем насилии, или сетевых репрезентаций себя? В какой мере минималистичные объекты могут рассказать о специфике женского существования? И в каком смысле эти разные художественные комментарии к женскому опыту могут рассматриваться как феминистское искусство, если кто-то из авторов не имеет феминистской позиции?
Ответить на все эти вопросы в рамках одной маленькой выставки невозможно, однако можно намеренно не избегать острых углов и критичного отношения. Вместе с участниками выставки мы создали своего рода «комнату ужасов» женского опыта, связанного с насилием, болезненной физиологией, одиночеством и аутоагрессией. В чем специфика представленных работ и есть ли в них особое политическое (=феминисткое) высказывание?
Когда название какого-либо мероприятия отсылает нас к женскому опыту, мы понимаем, что, помимо собственно художественных объектов, там обязательно будет «что-то еще», скорее всего, актуальное/социальное/болезненное, либо, наоборот, разухабистое и дикое.
Отсылка к «мученицам» - это и ироническое обращение к любой страждущей: «Мученица ты моя!», - и героизация женского существования вообще через обращение к иконографии святых мучениц, правда, с существенной разницей. Так, Алес Кочевник в своей живописной работе берет стандартизированный женский сетевой образ (селфи во время беременности и после родов), но лицам придает сходство с иконописными ликами, прямо указывая на свою интенцию соединить священное и «священное», ставшее профанным (образ матери). Варвара Терещенко создает живописный «алтарь», в котором христианские мученицы изображены рядом с убитыми девушками из новостных хроник. Художница таким образом придает «невинно убиенным» статус святых, правда, ее святые (как христианские, так и возведенные ею в такой ранг) изображены не в прославленном состоянии - когда смерть уже побеждена и торжествует вечная жизнь - а в мученическом, физиологическом, в смерти. Способствует ли натурализм состраданию - один из вопросов, который ставит художница в своей работе «Это теперь твое истинное лицо». Здесь за основу взят фотообраз из реальной истории о домашнем насилии редактора W-O-S Анны Жавнерович. Избитое лицо превращается практически в маску, «новое лицо», которое мужчина дает женщине, желая подчинить ее себе. У женщин Терещенко обычно нет лица, а ее автопортрет, не вошедший в экспозицию «Мучениц» - это тело с содранной кожей и застывшей улыбкой-маской на лице.
"Селфи", Алес Кочевник
"Girls", Варвара Терещенко (показан фрагмент)
"Это теперь твое истинное лицо", Варвара Терещенко
Маска - это еще и важный прием в работе анонимных женских арт-групп. Достаточно вспомнить Guerrilla Girls или Pussy Riot. К последним отсылает ироническая работа Ирины Петраковой. «Распятая» на деревянной доске маска неминуемо отсылает к балаклаве, ставшей своеобразным антисакральным символом (в масс-медиа интерпретировали его по-разному, от символа протеста против власти до критики использования женского образа в рекламе). Обрамленный неоновыми огоньками и запакованный в пленку образ балаклавы демонстрирует свою приобретенную брендовость и напоминает о медийности, которая стала важной частью деятельности Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной - в ущерб их ореолу мучениц.
Не менее иронична вторая работа Ирины Петраковой, в которой она затирает графитом копию портрета Натальи Грибовской кисти Аргунова. Это практически метафора стертой роли женщин в истории. Хотя жена кабинет-секретаря Екатерины II Адриана Грибовского, как сообщает нам самый популярный источник информации Википедия, «отличалась красотой, была хорошей хозяйкой и любящей женой», - в истории она сохранилась исключительно благодаря запискам ее мужа и знаменитому портрету. С другой стороны, Петракова своим жестом разрушает не только образ, но и собственно саму копию, созданную в качестве ученического упражнения. Автор таким образом вынуждает картину действовать, интенсифицирует ее.
"Без названия", Ирина Петракова
Побивание камнями самой себя в работе Лейли Аслановой - это метафора аутоагрессии. Однако выбранная форма - gif-файл, распадающийся на пиксели и отсылающий к интернет-мемам - позволяет автору уйти от пафоса и трагичности самого явления «автобичевания». Эта работа, предназначенная скорее для демонстрации в социальных сетях, чем в выставочном пространстве, критична как по отношению к идее «художника как мученика», так и к современной интернет-культуре - когда о серьезном говорить серьезно можно, но бессмысленно («лайков» не соберешь).
Иная тактика у художниц, работающих с графическими формами. Наталья Петрова с помощью зарисовок в блокноте ведет микро-наблюдение за обстановкой вокруг, за помещением, где она оказалась заложницей (почти месяц
художницу держал взаперти ее молодой человек). Это графический репортаж с места событий, где насильника можно нарисовать только спящим. Рисование как способ выжить и не сойти с ума - это и род арт-терапии, и важное послание, о котором никогда нелишне напомнить: творчество - это единственное личное пространство, которое остается художнику в условиях любой несвободы.
"Личное пространство", Наталья Петрова
Лита Полякова в своих работах исследует пластическую физиологию и медиа, которые она извлекает непосредственно из тела и/или женского бытования (в ее опыте - рисунки косметикой, кровью, спермой). Придуманная художницей анатомия вызывает скорее физиологические ощущения и показана как болезненная, неправильная. Она напоминает внутренности, выделения, акты проникновения и вызывает у зрителя «неприличные» подсознательные образы вне его воли. Желание показать подавление одного тела другим принимает формы, которые можно было бы назвать объективирующими - здесь у фигур нет ни масок, ни лица. Это графика жеста, в которой видятся как образы насилия, так и садистическая трансформация женского тела.
Лита Полякова
"Орхидея, или Муравей, раздирающий добычу", Лита Полякова
Наконец, если обратиться к скульптуре, Добровольская Лета создает гибкий ее вариант, канат, прикрепленный к потолку, который может восприниматься как предмет для пыток, связывания, но, поскольку сверху он окрашен грязно-коричневым цветом, отсылает зрителя то ли к фекалиям, то ли к засохшей крови, возможно, менструальной (тогда этот канат становится увеличенной ниткой от тампона). Название метафорично - пуповина как связь, прочная, как толстый канат. Добровольская, наследуя феминистским художницам 1970-х, работает с уступчивым материалом, хотя берет его из мужского набора инструментов. Ее скульптура податливая, может менять свое положение в пространстве, но на очень ограниченном участке. Художнице удалось найти способ выражения физического и телесного не буквально, а метафорически, при этом здесь снова идет работа с подсознанием зрителя: намеки и отсылки на те функции тела, с которыми бы он не хотел сталкиваться (во всяком случае - в пространстве галереи).
"Пуповина", Лета Добровольская
Тактика «Обыкновенных мучениц» - соединить острые вопросы женского существования и чувственное, нарочито художественное. Это могут быть как монументальная живопись, так и интимный дневник в зарисовках, минималистичные объекты и «гифки-метафоры», эффектная графика, будоражащая воображение зрителя, или же хрупкая нежная акция Алес Кочевник на Красной площади, посвященная памяти онкобольных, где она в костюме гимнастки крутит похоронные венки вместо обруча. Она сама - мученица системы и неизлечимой болезни. Воительница с системой через ритуалы и знаки смерти.
Несмотря на наличие тяжелых работ, воздействующих на зрителя скорее физически и эмоционально, чем интеллектуально (антиинтеллектуализм можно назвать сознательной тактикой этого мероприятия), выставка все же не говорит о женщинах как о жертвах. Вместе эти работы напоминают нам о невыносимой тяжести не только женского, но вообще бытия. Не случайно, единственный мужчина, участвующий в выставке, звуковой художник Влад Добровольский, обращается к теме родов как к своему опыту, через страдание, причиненное матери. Найденные на Youtube крики во время родов он превращает в музыку: микс возникает в результате случайных и/или цепных реакций, возникающих в генераторе случайных сочетаний. Художник таким образом создает постоянно меняющийся звуковой поток, композицию без начала и конца, которая также может быть метафорой. Метафорой бесконечного процесса появления людей на свет.
Соединение жизни и страдания рассматривается участниками выставки как неизбежное сочетание. Потому что оно, и правда, неизбежное.
Фото с открытия.
Кураторский текст:
В чем смысл художественной выставки, где экспонируется, например, личный дневник? Как реагировать на искусство, которое основывается на художественном представлении женщиной-художником женского тела и/или половых органов? Как относиться к живописной интерпретации фемицида, в частности, новостей о домашнем насилии, или сетевых репрезентаций себя? В какой мере минималистичные объекты могут рассказать о специфике женского существования? И в каком смысле эти разные художественные комментарии к женскому опыту могут рассматриваться как феминистское искусство, если кто-то из авторов не имеет феминистской позиции?
Ответить на все эти вопросы в рамках одной маленькой выставки невозможно, однако можно намеренно не избегать острых углов и критичного отношения. Вместе с участниками выставки мы создали своего рода «комнату ужасов» женского опыта, связанного с насилием, болезненной физиологией, одиночеством и аутоагрессией. В чем специфика представленных работ и есть ли в них особое политическое (=феминисткое) высказывание?
Когда название какого-либо мероприятия отсылает нас к женскому опыту, мы понимаем, что, помимо собственно художественных объектов, там обязательно будет «что-то еще», скорее всего, актуальное/социальное/болезненное, либо, наоборот, разухабистое и дикое.
Отсылка к «мученицам» - это и ироническое обращение к любой страждущей: «Мученица ты моя!», - и героизация женского существования вообще через обращение к иконографии святых мучениц, правда, с существенной разницей. Так, Алес Кочевник в своей живописной работе берет стандартизированный женский сетевой образ (селфи во время беременности и после родов), но лицам придает сходство с иконописными ликами, прямо указывая на свою интенцию соединить священное и «священное», ставшее профанным (образ матери). Варвара Терещенко создает живописный «алтарь», в котором христианские мученицы изображены рядом с убитыми девушками из новостных хроник. Художница таким образом придает «невинно убиенным» статус святых, правда, ее святые (как христианские, так и возведенные ею в такой ранг) изображены не в прославленном состоянии - когда смерть уже побеждена и торжествует вечная жизнь - а в мученическом, физиологическом, в смерти. Способствует ли натурализм состраданию - один из вопросов, который ставит художница в своей работе «Это теперь твое истинное лицо». Здесь за основу взят фотообраз из реальной истории о домашнем насилии редактора W-O-S Анны Жавнерович. Избитое лицо превращается практически в маску, «новое лицо», которое мужчина дает женщине, желая подчинить ее себе. У женщин Терещенко обычно нет лица, а ее автопортрет, не вошедший в экспозицию «Мучениц» - это тело с содранной кожей и застывшей улыбкой-маской на лице.
"Селфи", Алес Кочевник
"Girls", Варвара Терещенко (показан фрагмент)
"Это теперь твое истинное лицо", Варвара Терещенко
Маска - это еще и важный прием в работе анонимных женских арт-групп. Достаточно вспомнить Guerrilla Girls или Pussy Riot. К последним отсылает ироническая работа Ирины Петраковой. «Распятая» на деревянной доске маска неминуемо отсылает к балаклаве, ставшей своеобразным антисакральным символом (в масс-медиа интерпретировали его по-разному, от символа протеста против власти до критики использования женского образа в рекламе). Обрамленный неоновыми огоньками и запакованный в пленку образ балаклавы демонстрирует свою приобретенную брендовость и напоминает о медийности, которая стала важной частью деятельности Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной - в ущерб их ореолу мучениц.
Не менее иронична вторая работа Ирины Петраковой, в которой она затирает графитом копию портрета Натальи Грибовской кисти Аргунова. Это практически метафора стертой роли женщин в истории. Хотя жена кабинет-секретаря Екатерины II Адриана Грибовского, как сообщает нам самый популярный источник информации Википедия, «отличалась красотой, была хорошей хозяйкой и любящей женой», - в истории она сохранилась исключительно благодаря запискам ее мужа и знаменитому портрету. С другой стороны, Петракова своим жестом разрушает не только образ, но и собственно саму копию, созданную в качестве ученического упражнения. Автор таким образом вынуждает картину действовать, интенсифицирует ее.
"Без названия", Ирина Петракова
Побивание камнями самой себя в работе Лейли Аслановой - это метафора аутоагрессии. Однако выбранная форма - gif-файл, распадающийся на пиксели и отсылающий к интернет-мемам - позволяет автору уйти от пафоса и трагичности самого явления «автобичевания». Эта работа, предназначенная скорее для демонстрации в социальных сетях, чем в выставочном пространстве, критична как по отношению к идее «художника как мученика», так и к современной интернет-культуре - когда о серьезном говорить серьезно можно, но бессмысленно («лайков» не соберешь).
Иная тактика у художниц, работающих с графическими формами. Наталья Петрова с помощью зарисовок в блокноте ведет микро-наблюдение за обстановкой вокруг, за помещением, где она оказалась заложницей (почти месяц
художницу держал взаперти ее молодой человек). Это графический репортаж с места событий, где насильника можно нарисовать только спящим. Рисование как способ выжить и не сойти с ума - это и род арт-терапии, и важное послание, о котором никогда нелишне напомнить: творчество - это единственное личное пространство, которое остается художнику в условиях любой несвободы.
"Личное пространство", Наталья Петрова
Лита Полякова в своих работах исследует пластическую физиологию и медиа, которые она извлекает непосредственно из тела и/или женского бытования (в ее опыте - рисунки косметикой, кровью, спермой). Придуманная художницей анатомия вызывает скорее физиологические ощущения и показана как болезненная, неправильная. Она напоминает внутренности, выделения, акты проникновения и вызывает у зрителя «неприличные» подсознательные образы вне его воли. Желание показать подавление одного тела другим принимает формы, которые можно было бы назвать объективирующими - здесь у фигур нет ни масок, ни лица. Это графика жеста, в которой видятся как образы насилия, так и садистическая трансформация женского тела.
Лита Полякова
"Орхидея, или Муравей, раздирающий добычу", Лита Полякова
Наконец, если обратиться к скульптуре, Добровольская Лета создает гибкий ее вариант, канат, прикрепленный к потолку, который может восприниматься как предмет для пыток, связывания, но, поскольку сверху он окрашен грязно-коричневым цветом, отсылает зрителя то ли к фекалиям, то ли к засохшей крови, возможно, менструальной (тогда этот канат становится увеличенной ниткой от тампона). Название метафорично - пуповина как связь, прочная, как толстый канат. Добровольская, наследуя феминистским художницам 1970-х, работает с уступчивым материалом, хотя берет его из мужского набора инструментов. Ее скульптура податливая, может менять свое положение в пространстве, но на очень ограниченном участке. Художнице удалось найти способ выражения физического и телесного не буквально, а метафорически, при этом здесь снова идет работа с подсознанием зрителя: намеки и отсылки на те функции тела, с которыми бы он не хотел сталкиваться (во всяком случае - в пространстве галереи).
"Пуповина", Лета Добровольская
Тактика «Обыкновенных мучениц» - соединить острые вопросы женского существования и чувственное, нарочито художественное. Это могут быть как монументальная живопись, так и интимный дневник в зарисовках, минималистичные объекты и «гифки-метафоры», эффектная графика, будоражащая воображение зрителя, или же хрупкая нежная акция Алес Кочевник на Красной площади, посвященная памяти онкобольных, где она в костюме гимнастки крутит похоронные венки вместо обруча. Она сама - мученица системы и неизлечимой болезни. Воительница с системой через ритуалы и знаки смерти.
Несмотря на наличие тяжелых работ, воздействующих на зрителя скорее физически и эмоционально, чем интеллектуально (антиинтеллектуализм можно назвать сознательной тактикой этого мероприятия), выставка все же не говорит о женщинах как о жертвах. Вместе эти работы напоминают нам о невыносимой тяжести не только женского, но вообще бытия. Не случайно, единственный мужчина, участвующий в выставке, звуковой художник Влад Добровольский, обращается к теме родов как к своему опыту, через страдание, причиненное матери. Найденные на Youtube крики во время родов он превращает в музыку: микс возникает в результате случайных и/или цепных реакций, возникающих в генераторе случайных сочетаний. Художник таким образом создает постоянно меняющийся звуковой поток, композицию без начала и конца, которая также может быть метафорой. Метафорой бесконечного процесса появления людей на свет.
Соединение жизни и страдания рассматривается участниками выставки как неизбежное сочетание. Потому что оно, и правда, неизбежное.
Фото с открытия.
