Ответ на статью "О мусульманских женщинах"
Данная статья была написана как набор критических замечаний, к статье " О мусульманских женщинах", которая в свою очередь, выражает сформировавшийся в российской феминистической среде взгляд на ислам и на женщин его исповедующих.
Само заявленное название статьи "О мусульманских женщинах" обещает рассказать об особенностях мусульманок как категории женщин, отличных от не-мусульманок, и о самом исламе. По ходу текста все мусульманские женщины, сводятся конкретно к двум категориям: мусульманским феминисткам (вся описательная часть говорит о том, что мусульманские феминистки - это женщины, воспринявшие западные либеральные ценности) и "рабыням". Ислам же предстает неким набором текстов, которые - правильно или не правильно - используют для обоснования эмансипации женщин (на западный манер).
Основной посыл статьи, с моей точки зрения, сводится к тому, чтобы убедить читател_ьниц в том, что мусульманские женщины "нормальные", но с некоторыми особенностями. Они иначе одеваются (упоминается чадра, которую, правда, носит меньшинство мусульманок в мире), является верующими (вероисповедание имплицитно определяется авторкой как право на свободу совести) и тем, что к ним поздно пришел прогресс в виде западного феминизма.
Надо сказать, что российский/постсоветский феминизм почти целиком находится под влиянием наиболее право-либеральной западной феминистской традиции: постоянные ссылки на юридические нормы государства как на критерий положения женщины, сравнение с Западом как образцом для подражания, внимание к частной жизни, а не к классовому положение женщины, к субъекту и его (само-)восприятию, а не к социальной структуре и коллективным практикам и т.п. Статья наглядно демонстрирует именно этот, принятый и легитимизованный в российской/постсоветкой фем.среде пример "правильного" западного феминизма.
Предисловие редакторки настраивает читателей_ниц на то, что данный текст пытается изменить/усложнить стереотип (созданный, в основном, буржуазными СМИ) об исламском мире.
Редакторка сначала выражает мягкое осуждение фем.среды за исламофобию - "Очень часто в феминистской среде можно столкнуться с упрощённым, стереотипизированным изображением ислама как абсолютного патриархального зла, хуже которого ничего на свете нет и не было" - и мизогинию - "белые образованные активистки из развитых стран нередко отказывают женщинам-мусульманкам в какой-либо субъектности, представляя их исключительно безмолвными жертвами..", - но тут же начинает оправдываться: "Да, в обществах, декларирующих свою приверженность исламу, разумеется, существует насилие в отношении женщин, дискриминация, женоненавистничество." - демонстрируя именно исламофобию, через искусственную связь дискриминации и женоненавистничества с религией, а также нивелируя дискриминацию и женоненавистничество секулярного и/или атеистического общества.
Не опровергая и не оспаривая тезис о "женоненавистничестве" ислама, редакторка указывает на "многогранность картины". Для примера многогранности редакторка выбирает довольно оригинальный пример: "полигамии существовала у арабов задолго до принятия мусульманства, которое, наоборот, существенным образом ограничило эту тенденцию и уж точно не поощряло её" - тем самым демонстрируя чистую цивилизаторскую/белую риторику: полигамия - зло, соответственно современная западная моногамная (нуклеарная) семья - добро, и образец, к которому следует стремиться.
Далее редакторка делает обескураживающее заявление: "Можно также вспомнить об образе Хадиджи, супруги Мухаммеда, как подавленном феминистском истоке ислама. Эта женщина обладала знанием об Истине раньше пророка" - удивительно, что редакторка, прибегает к традиционалистскому аргументу - первичность знания об Истине, как преимуществу. Мне кажется, здесь редакторка почти дословно цитирует Жижека и воспроизводит аргумент из его статьи, философа, прямо скажем, далекого как от религии вообще, так и от теологии и религиоведения в частности. Жижек, приводя это аргумент (о первичности познания истины Хадиджей) в свою очередь ссылается на французского психоаналитика Фети Беслама.
Не знаю, найдется ли мусульман_ка, котор_ая согласится с утверждением, что Хадиджа познала истину ранее Пророка. Скорее они сочтут это заявление попыткой извратить их религию, т.е. просто на просто оскорблением. Для (про-)западных же феминисток, вероятно, было бы интереснее узнать, что Хадиджа была первой женой Пророка и оставалась единственной до самой ее смерти, что до того как Мухаммед взял ее в жены, она дважды была замужем и имела детей от предыдущих мужей, что, в соответствии с преданиями, она была старше Мухаммеда на 15 лет. Хадиджа была из богатой семьи, сама хорошо торговала и была для Мухаммеда не только женой, но и сподвижником в деле распространения ислама (женщины такого типа даже близко нет рядом с пророками в двух других авраамических религиях) .
Благое намерение авторки снизить общий градус исламофобии в фемсреде, можно считать похвальным. Однако, для несведущих в исламе, коими являются большинство российских/постсовестких феминисток, статья создает искаженную картину. Для мусульман_ок же она ничем не будет отличаться от высокомерной либеральной риторики, разделившей мусульман_ок на "цивилизованных", т.е. принявших западные ценности, и на "невежественных раб_ынь", т.е. живущих традиционными ценностями.
Учитывая, к каким средствам - цивилизаторской риторике - прибегает авторка, желая успокоить ксенофобски и расистски настроенных русскоязычных феминисток, не удивительно, что она ничего не говорит в своей статье о мощном антисистемном антикапиталистическом импульсе (как слева, так и справа), который растет в исламских странах, прежде всего на Ближнем востоке, после проведенных Западом интервенций и войн, и при продолжающейся и углубляющейся экономической эксплуатации.
Говоря о мусульманских женщинах, авторка сосредотачивается на географическом факторе, а упоминая случаи дискриминации женщин, она говорит именно о суверенных государствах, под которыми, видимо, и подразумевает исламские общества. При этом среди мусульман_ок (в т.ч. российских), существует, например, общее мнение, что та же Саудовская Аравия не является исламским государством, т.е. землей на которой действуют нормы ислама, но авторку мнение самих мусльман_ок не волнует. Так, в статье нет прямой речи мусульман_ок, кроме малазийского ученого, которого авторка удостоила цитаты как примера враждебной феминизму риторики. Также ничего не говорится о диаспорных мусульман_ках, и о мусульман_ках в странах, где они является "коренным меньшинством": России, Китай, Индия.
Умалчивается и о растущем числе молодых европе_ек из среднего класса, принимающих ислам на западе, которые, по их словам, нашли в исламе подходящую для себя этическую систему различения добра и зла, и смысла для каждодневного существования, которых в других ценностных системах (секулярной демократии, прежде всего) не нашли.
Статья является выражением цивилизаторского и колониалистского мифа о Другом и воспроизводит его.
Появление и утверждение ислама описывается по готовому идеологическому лекалу западного модерна: с помощью противопоставления Современности и Традиции, и идеи поступательного прогресса, когда хронологически более позднее мыслится как лучшее, в сравнении с предыдущим. Так, на смену доисламской "дикости" приходит ислам, которых затем "совершенствуется" и превращается в "просвещенный" (прозападный) ислам.
От доаравийских обществ авторка перенеслась в 20-21 век, миновав более тысячелетия, не сказав ничего о так называемом золотом веке ислама, арабском возрождении, и наконец о колониальных войнах с западными империями в 18 и 19 веке, с последующим установлением прозападаных колониальных режимов (в той или иной степени) во всей мусульманских странах. Надо отметить, что арабский восток никогда не был колонией в строгом смысле этого слова, также как и Китай. И образ этих двух регионов в глазах Запада, как опасного, но загадочного и привлекательного Другого, объясняется прежде всего невозможность установить в этих обществах полный контроль. Отсюда желание "приручить" силой или дипломатией исламской восток. Тем самым западная культура постоянно воспроизводит собственную идентичность: белую, цивилизаторскую, рациональную, и легитимизирует свое право на вмешательство.
"В нашем обществе сложилось крайне негативное отношение к исламу. Считается, что эта религия поработила женщину. Она более не принадлежит сама себе и полностью зависит от воли своего опекуна, будь то отец, муж или брат. Мусульманская женщина, говорим мы, стала товаром".
Пересказывая исламобские рассуждения, авторка пересказывает и всю их алогичность (не знаю уж, намеренно ли).
Женщина в мусульманском обществе это дочь, жена, сестра и прежде всего мать. Именно поэтому многие мусульманские женщины сопротивляются западной эмансипации со стороны радикальных и либеральных феминисток, в том числе потому, что они воспринимают этот вид эмансипации как попытки противопоставить их семье и близким. Не говоря уже об обычном белом высокомерии, наглости и нередко хамстве со стороны "цивилизованных" феминисток.
Каким именно образом мусульманская женщина - часть семьи - могла стать "товаром", остается загадкой. Любопытно также, что авторка выбрала именно слово "товар" (а не, скажем, "вещь"), за этим словом стоят как известно отношения купли-продажи, которые является отличительной чертой капитализма. Авторка (видимо, ненамеренно) наделила традиционное общество теми негативными качествами, которые осуждает в современном.
Затем авторка сводит всю обозначенную ею проблематику к субъективному восприятию мусульманских мужчин, употребляя при этом уничижительные обороты: "нам с вами придётся распутать сложный̆ ментальный̆ клубок, засоривший большинству мусульманских мужчин голову" - и демонстрируя ксенофобию и высокомерие: "для того, чтобы понять, какая страшная каша творится в их головах, необходимо усвоить два ключевых понятия: адат и шариат." - данный пассаж является примером классического либеральной риторики, когда вместо привычных категорий - расы и генов, причину ищут в культуре и традициях, попутно не забывая продемонстрировать, что носители белого сознания, обладают монополией на "правильное" понимание, а сознание описываемых субъектов определяет как "страшную кашу", воспроизводя тем самым империалистический миф о "свете разума", рассеивающий мрак "хаоса и невежества".
В попытках "распутать и понять" авторка прибегает к любопытным приемам. Первый это постулирование о "дикости" доисламского периода, и второй, это представление ислама как суммы текстов, которые необходимо правильно интерпретировать.
В части об адате авторка воспроизводит т.з. самого ислама о доисламской эпохе как об эпохе "невежества и дикости". Также эта часть, без ссылок на конкретные примеры, воспроизводит стереотипы и клише о традиционном обществе, как его понимает массовое западное сознание.
Например, все сказанное от "Брак заключался исключительно по договору между двумя семьями" до ".. следовательно, ничего не наследовала" можно смело применять к любому традиционному обществу, от французской деревни (вплоть до 1 мировой войны), до казачьего хутора, но от того как подает это авторка, возникает впечатление, что это было свойственно лишь кочевым арабским племенам доисламского периода.
"Женщина в большинстве случаев рассматривалась как обуза для семьи, поэтому широко был распространён обычай заживо закапывать новорожденных девочек." - авторка тут превзошла все возможные страхи "цивилизованного человечества" перед "варварами", употребив слово "поэтому". Опять же, женщина была частью семьи, а семья не возможна без женщин. Но по тексту выходит, что женщина - сестра, мать, жена, дочь - считались обузой и ПОЭТОМУ существовал обычай заживо закапывать новорожденных девочек!
Надо также пояснить, что, в ранних исламских текстах действительно говорится о запрете хоронить заживо новорождённых девочек, так же как поклоняться идолам, жениться близким родственникам, прелюбодействовать и прочее. Упоминается также, что этот обычай "впервые завели вожди племени Бану Аса’ад, и впоследствии этот обычай переняла высшая знать других племен".
Этнографы и археологи знают, что обычаи, в том случае если их заводят вожди, чаще всего носят ритуальный (а не прагматический) характер. И хотя достоверных подтверждений закапыванию заживо младенцев современная наука не нашла, выдвигаются предположения, что 1) учитывая, что общество было языческим, девочек могли приносить в жертву богам в случае неурожайного года ( в т.ч. богине плодородия); 2) ученые также упоминают убийство детей обоих полов в случае голода или войны. Это, однако, не называлось "обычаем" и вряд ли в таких случаях доходили до изощренности закапывать живьем (археологи и историки считают, что факт погребения заживо явно носит ритуальный смысл). (Encyclopedia of the Qur'an, Children.) Ислам же строго запрещает язычество и любые языческие практики, в число которых входит, разумеется, и человеческие жертвоприношения.
Убийство же детей бедняками существовало всегда и везде, и распространено по сей день, подтверждение тому является, например, регулярные нахождение младенцев на современных российских свалках и в мусоропроводах. УК РФ даже имеют отдельную статью для таких случаев (ст. 106 УК РФ - убийство матерью новорожденного ребенка), а МВД соответствующую статистику.
Далее авторка продолжает: "Страшной язвой до сих пор разъедают большинство мусульманских народов кровная вражда и убийства чести. Известен случай, когда на Северном Кавказе два тейпа поочерёдно мстили друг другу на протяжении 200 лет. Оскорбление можно простить только с пролитой̆ кровью обидчика."
Кровная месть как часть традиционной системы права, является "страшной язвой" прежде всего для государства, поскольку подрывает его монополию на применение насилия. Вендетта являлась не столько карательным, сколько сдерживающим механизмом. В условиях небольшого в т.ч. горского общества преступник и нарушитель не может остаться неизвестным, сознание неизбежности наказания (и риск для семьи) эффективно предотвращало преступность и беспорядки. Кроме того, в отличии от государственной бюрократической машины, которая не имеет обратного хода, кровника можно простить. Необходимо также понимать, что мстить за поруганную честь рода и семьи - это обязанность, а не свободное волеизъявление, и т.н. личная неприязнь, как мотив, как и субъективное желание убийства, тут совершенно не при чем. Однако, для "прогрессивного" западного сознания, современная государственная пенитенциарная система, представляются как безусловный прогресс в сравнении с "варварскими обычаями".
"Так же кровью своих дочерей и жён семьи пытались смыть с себя позор, который на них навлекли несчастные женщины-члены семьи. Убийства чести до сих пор широко распространены: по разным данным, в год по всему миру их в среднем происходит 12 000."
Если либеральные феминистки противопоставляют западным женщинам мусульманок, и их ужасает вероятность последних быть убитыми именно из-за ПРИЧИН (убийства чести), то мы вновь наблюдаем здесь двойной стандарт и "банальный" расизм. Видимо, для западных феминисток ПРИЧИНЫ (ревность, месть, "просто достала"), по которым западные женщины могут быть убиты членами своей семьи, делают их менее "несчастными", поскольку эти причины не имеют отношения к традициям и религии.
"Женщин убивают за измену и добрачный секс, при этом может быть вполне достаточным лишь пустить соответствующий слух, чтобы их закидали камнями собственные же родители" - "Изнасилованные девушки также становятся жертвами этого ужасного обычая".
Эти пассажи я оставлю на совести авторки, которая снова не дает ни одной ссылки. Упомяну лишь, что за клевету, повлёкшую смерть, во многих традиционных обществах, в русской традиционной общине, например, предусмотрена смертная казнь. Насильника также ждало наказание, и нередко убийство. Разумеется, если только им не был вооруженный завоеватель, когда отомстить за поруганную честь семьи было невозможно.
Отдельные же случаи жестокости, преподнесенные благовоспитанной публике, опять-таки из популистских буржуазных источников, можно приравнять к рассказам о том, как, например, в России сын убил пенсионерку-мать за то, что она не дала ему денег на водку. Ох уж эта любовь русских к "беленькой"! Национальный обычай, не иначе. Из того, что маньяков-убийц больше всего среди белых европейцев, также можно сделать далеко идущие выводы.
Заметны попытки авторки сделать ислам более понятым для (про)западных читател_ниц.
"Ислам утверждает: женщина - личность."
Разумеется, ислам ничего такого не утверждает. Поскольку понятия "личность", как и "субъект" и "человек", принадлежат к западной философии эпохи модерна, которая много работала над разработкой универсалистских категорий, в т.ч. над идеей "человека", как постоянной и универсальной единицы, и концепцией "личности" как реализовавшемся идеале гражданина в современном западном государстве. Эти концепты в свою очередь оправдывали и легитимизовали европейский колониализм на идеологическом уровне, о чем много писали, например, Мишель Фуко и Эдвард Саид.
Т.н. "человек" в любом традиционном обществе определился по принадлежности к семье/общине, роду занятий и к месту проживания. Например: вологодская девчина/мужик, иванова дочка/сын и т.п.
Согласно исламу (и другим авраамическим религиям, в соответствии с которыми, душа бессмертна и не имеет пола) женщина и мужчина равны (между собой) перед Аллахом.
"Принято считать, что эта религия во многом повторяет племенные обычаи в отношении женщин, однако невозможно отрицать, что она значительно их либерализовала."
Вероятно "либерализовала" знакомое и приятное слово для аудитории, к которой обращается авторка, но к сожалению оно ничего не говорит о реальном положении вещей, а только затрудняет понимание реально происходившей истории.
"Женщина теперь могла наследовать от отца, а также зарабатывать и самостоятельно распоряжаться своей собственностью."
Что авторка подразумевает под "зарабатывать" не совсем ясно, поскольку до прихода капитализма и товарно-денежных отношений 90% жителей всего мира (кроме знати и торговцев) вели натуральное хозяйство, в т.ч. на исламском востоке. Собственность же была семейная, и если дочь наследовала собственность от отца, это значит что данная собственность в случае развода не отходила семье мужу, а оставалась в семье ее отца. Женщина, как и мужчина, была частью семьи и рода.
Если женщина, например, пошла учиться, то это потому что семья ей это позволяла. Кстати, это была не редкость. Женщин-ученых в исламском мире было достаточно, вспомнить хотя бы и ныне действующий университет Аль Карауин в городе Фес (Марокко), основанный Фатимой аль-Фихри в 859 году (на две с половиной сотни лет раньше Оксфорда), куда с самого начала принимали и мужчин и женщин.
Для сравнения: если для традиционного патриархального общества люди ценятся за руки в хозяйстве и как возможность продолжение рода, то в современном государстве они ценятся за голоса на выборах и за налоги. В т.н. гражданских обществах женщина и мужчина это прежде всего граждане суверенного государства, и их поведение регламентируется его законами.
Далее в разделе "что мы имеем сегодня" ("мы" здесь конечно указывает на универсалистский дискурс) авторка вновь пугает читател_ьниц по лучшим образцам имперского дискурса и европейских массмедиа.
Отдельные пассажи я сочла необходимым прокомментировать.
"Идея супружеской верности вообще была извращена до такой степени, что иногда девушку после группового изнасилования выдают замуж за одного из насильников".
В сознание авторки настолько глубоко индоктринировано модерново-буржуазное понимание отношений между мужчиной и женщиной, что она думает, что таким образом женщину принуждают к верности. В действительности же речь идет о принуждении мужчины к браку: если женщина оказалась поругана (а вместе с ней ее семья), и об этом стало известно всей общине, ее вероятнее всего ждет улица/бордель, и долго она там вряд ли проживет. Либеральным феминисткам это сложно понять, но данная практика призвана защитить женщину: она будет законной женой, а ее семья (семья отца) смогут избежать обструкции и позора (который влечет за собой, например, отказ заключать деловые сделки с этой семьей, оказывать им услуги, общаться, торговать и пр.) через узаконенные отношения. Разумеется, это выбор меньшего из двух зол, но все же меньшего, особенно учитывая дальнейшую возможность развода.
В пункте "к чему мы идем" авторка продолжает прогрессистскую риторику, говорит об экспортировании идей феминизма в исламский мир и успешной их апроприации, но при этом ни слова не говорит о не-феминистских женских движениях, которые также переживают подъем.
Например, ничего не сказано о рабочих движениях женщин-крестьянок в той же Малайзии и Пакистане, которые борются за право вести традиционное хозяйство в противовес плантационному, прогрессивному, капиталистическому, и за право жить в соответствии с традициями.
Но учитывая, что в статье положительными героями выступают "правильные" мусульманки, следующие "правильному" феминизму, в игнорировании других женских инициатив, в т.ч. традиционалистских, и даже антифеминистких, но тоже женских, нет ничего удивительного.
"Значительное место в мусульманском феминизме занимает переосмысление Корана".
Чтобы читател_ьницы не подумали, что это нововведение, скажу лишь, что мусульманские феминистки здесь практикуют классические исламские методологии иджтихада (независимое расследование религиозных источников) и тафсир (толкование Корана).
Статья заканчивается пунктом "что нам остается делать". И здесь уже декларируется превосходство белых явно и неприкрыто.
Во-первых, авторка прямо признается, что мусульманки сталкиваются со "слепой агрессией" в лице запада, западных феминисток в т.ч., о чем еще говорилось в начале (в таком случае должна быть понятна позиция малазийского ученого, для которого феминизм, западный колониализм и капитализм, стоят в одном ряду, в связи с их тотальной исламофобией).
Далее говорится о "снятии чадры" как неком эмансипационном жесте. О том, что западная культура полностью ориентирована на визуальное восприятие мира, о том, что она не терпит всего того, чего "не видно", и для которой крайне важна "явность" и "видимость", написано много книг и статей. Я лишь скажу, что данный жест - обнажение/открытие лица, понимаемый как освобождение, а по факту, являющийся стиранием границ между сферой приватного (мусульманки не носят чадру дома) и сферой публичного, может является одним из самых изощренных способов колониалистского принуждения и насилия.
Говоря, что "запретив ислам целиком, мы не лишим патриархат оружия", авторка демонстрирует полную уверенность в том, что нет ничего невозможного для "белых и просвещённых", а "запрет ислама" тут представляется только техническим вопросом (ведь те, кто будет сопротивляется этому - "не-люди", и их мнение не важно), но делать этого (запрещать ислам) хоть и можно было бы, но не следует.
И далее авторка говорит о "жестокости" мусульманских мужчин, и о том, что они будут искать другие способы ее реализовать. Представлять мужчин-мусульман садистами, через определение их религиозных взглядов и традиций (которые авторка понимает совершенно произвольно) есть также крайняя форма расизма и исламофобии.
Далее авторка вновь обращается к извращенной прогрессистской логике, говоря о том, что ислам может быть полезен феминисткам тем, что он является неким способом, сдерживать "дикие"(!) адаты.
И снова воспроизводится расистский миф о некой непрерывной преемственности культуры, соответственно которому, живущие сегодня люди наследуют в своей "ментальности" некие пережитки "дикого прошлого" (какие именно пережитки в рамках этой логики, наследуют белые, конечно, не говорится).
Я уже упоминала о том, что либеральный дискурс поставил на место расы и генов культуру и мемы, тем самым лицемерно прикрыв свой расизм и ксенофобию, и сделав их менее заметными, а потому более изощренными и разрушительными.
Говоря, что неравенство коренится "не только" в отношениях (примечательно, что упоминается только гендерные отношения), а в самосознании некой "половины" (?) женщин, авторка снимает ответственность с белого империализма и капитализма, и снова воспроизводит миф о противопоставлении "цивилизации/свободы и варварства/рабства".
Авторка также считает, что не хватает "рабыням" чувства (!) плеча с западными феминистками, тем самым демонстрируя свою уверенность в ценности и значимости белой культуры и необходимости нести ее "варварам".
Статью можно рассматривать как имплицитно выраженное желание белого сознания, чтобы исламский Восток уподобился Западу (в культуре и взглядах, но, видимо, не в производственной и военной мощи), в частности, чтобы мусульманские женщины по сути уподобились западным, оставив себе несколько "экзотических" деталей, которые могли бы рассматриваться как некий "стиль", а не как существенное отличие.
Эта риторика мало чем по сути отличается от риторики всей эпохи колониализма 19 в. (периода, когда, вместе с колониальными войнами, на западе впервые возникла массовая мода на "восток").
Но есть один нюанс: начиная с 1970-х годов, с приходом неолиберализма, вера в безграничные возможности индивидуальных усилий, достигла в западной культуре апогея.
Субъективизм правит бал во всех сферах культуры, от науки до массмедиа. И сегодня послание "белого" человечества "варварам" звучит так: мы не будем вам помогать становится похожими на нас, сделаете это сами.
Вопрос о том, насколько "варвары" желают становиться похожими на "цивилизованных" колониалистов, по прежнему не ставиться.
_____
Источник: COLOR THE WORLD
Само заявленное название статьи "О мусульманских женщинах" обещает рассказать об особенностях мусульманок как категории женщин, отличных от не-мусульманок, и о самом исламе. По ходу текста все мусульманские женщины, сводятся конкретно к двум категориям: мусульманским феминисткам (вся описательная часть говорит о том, что мусульманские феминистки - это женщины, воспринявшие западные либеральные ценности) и "рабыням". Ислам же предстает неким набором текстов, которые - правильно или не правильно - используют для обоснования эмансипации женщин (на западный манер).
Основной посыл статьи, с моей точки зрения, сводится к тому, чтобы убедить читател_ьниц в том, что мусульманские женщины "нормальные", но с некоторыми особенностями. Они иначе одеваются (упоминается чадра, которую, правда, носит меньшинство мусульманок в мире), является верующими (вероисповедание имплицитно определяется авторкой как право на свободу совести) и тем, что к ним поздно пришел прогресс в виде западного феминизма.
Надо сказать, что российский/постсоветский феминизм почти целиком находится под влиянием наиболее право-либеральной западной феминистской традиции: постоянные ссылки на юридические нормы государства как на критерий положения женщины, сравнение с Западом как образцом для подражания, внимание к частной жизни, а не к классовому положение женщины, к субъекту и его (само-)восприятию, а не к социальной структуре и коллективным практикам и т.п. Статья наглядно демонстрирует именно этот, принятый и легитимизованный в российской/постсоветкой фем.среде пример "правильного" западного феминизма.
Предисловие редакторки настраивает читателей_ниц на то, что данный текст пытается изменить/усложнить стереотип (созданный, в основном, буржуазными СМИ) об исламском мире.
Редакторка сначала выражает мягкое осуждение фем.среды за исламофобию - "Очень часто в феминистской среде можно столкнуться с упрощённым, стереотипизированным изображением ислама как абсолютного патриархального зла, хуже которого ничего на свете нет и не было" - и мизогинию - "белые образованные активистки из развитых стран нередко отказывают женщинам-мусульманкам в какой-либо субъектности, представляя их исключительно безмолвными жертвами..", - но тут же начинает оправдываться: "Да, в обществах, декларирующих свою приверженность исламу, разумеется, существует насилие в отношении женщин, дискриминация, женоненавистничество." - демонстрируя именно исламофобию, через искусственную связь дискриминации и женоненавистничества с религией, а также нивелируя дискриминацию и женоненавистничество секулярного и/или атеистического общества.
Не опровергая и не оспаривая тезис о "женоненавистничестве" ислама, редакторка указывает на "многогранность картины". Для примера многогранности редакторка выбирает довольно оригинальный пример: "полигамии существовала у арабов задолго до принятия мусульманства, которое, наоборот, существенным образом ограничило эту тенденцию и уж точно не поощряло её" - тем самым демонстрируя чистую цивилизаторскую/белую риторику: полигамия - зло, соответственно современная западная моногамная (нуклеарная) семья - добро, и образец, к которому следует стремиться.
Далее редакторка делает обескураживающее заявление: "Можно также вспомнить об образе Хадиджи, супруги Мухаммеда, как подавленном феминистском истоке ислама. Эта женщина обладала знанием об Истине раньше пророка" - удивительно, что редакторка, прибегает к традиционалистскому аргументу - первичность знания об Истине, как преимуществу. Мне кажется, здесь редакторка почти дословно цитирует Жижека и воспроизводит аргумент из его статьи, философа, прямо скажем, далекого как от религии вообще, так и от теологии и религиоведения в частности. Жижек, приводя это аргумент (о первичности познания истины Хадиджей) в свою очередь ссылается на французского психоаналитика Фети Беслама.
Не знаю, найдется ли мусульман_ка, котор_ая согласится с утверждением, что Хадиджа познала истину ранее Пророка. Скорее они сочтут это заявление попыткой извратить их религию, т.е. просто на просто оскорблением. Для (про-)западных же феминисток, вероятно, было бы интереснее узнать, что Хадиджа была первой женой Пророка и оставалась единственной до самой ее смерти, что до того как Мухаммед взял ее в жены, она дважды была замужем и имела детей от предыдущих мужей, что, в соответствии с преданиями, она была старше Мухаммеда на 15 лет. Хадиджа была из богатой семьи, сама хорошо торговала и была для Мухаммеда не только женой, но и сподвижником в деле распространения ислама (женщины такого типа даже близко нет рядом с пророками в двух других авраамических религиях) .
Благое намерение авторки снизить общий градус исламофобии в фемсреде, можно считать похвальным. Однако, для несведущих в исламе, коими являются большинство российских/постсовестких феминисток, статья создает искаженную картину. Для мусульман_ок же она ничем не будет отличаться от высокомерной либеральной риторики, разделившей мусульман_ок на "цивилизованных", т.е. принявших западные ценности, и на "невежественных раб_ынь", т.е. живущих традиционными ценностями.
Учитывая, к каким средствам - цивилизаторской риторике - прибегает авторка, желая успокоить ксенофобски и расистски настроенных русскоязычных феминисток, не удивительно, что она ничего не говорит в своей статье о мощном антисистемном антикапиталистическом импульсе (как слева, так и справа), который растет в исламских странах, прежде всего на Ближнем востоке, после проведенных Западом интервенций и войн, и при продолжающейся и углубляющейся экономической эксплуатации.
Говоря о мусульманских женщинах, авторка сосредотачивается на географическом факторе, а упоминая случаи дискриминации женщин, она говорит именно о суверенных государствах, под которыми, видимо, и подразумевает исламские общества. При этом среди мусульман_ок (в т.ч. российских), существует, например, общее мнение, что та же Саудовская Аравия не является исламским государством, т.е. землей на которой действуют нормы ислама, но авторку мнение самих мусльман_ок не волнует. Так, в статье нет прямой речи мусульман_ок, кроме малазийского ученого, которого авторка удостоила цитаты как примера враждебной феминизму риторики. Также ничего не говорится о диаспорных мусульман_ках, и о мусульман_ках в странах, где они является "коренным меньшинством": России, Китай, Индия.
Умалчивается и о растущем числе молодых европе_ек из среднего класса, принимающих ислам на западе, которые, по их словам, нашли в исламе подходящую для себя этическую систему различения добра и зла, и смысла для каждодневного существования, которых в других ценностных системах (секулярной демократии, прежде всего) не нашли.
Статья является выражением цивилизаторского и колониалистского мифа о Другом и воспроизводит его.
Появление и утверждение ислама описывается по готовому идеологическому лекалу западного модерна: с помощью противопоставления Современности и Традиции, и идеи поступательного прогресса, когда хронологически более позднее мыслится как лучшее, в сравнении с предыдущим. Так, на смену доисламской "дикости" приходит ислам, которых затем "совершенствуется" и превращается в "просвещенный" (прозападный) ислам.
От доаравийских обществ авторка перенеслась в 20-21 век, миновав более тысячелетия, не сказав ничего о так называемом золотом веке ислама, арабском возрождении, и наконец о колониальных войнах с западными империями в 18 и 19 веке, с последующим установлением прозападаных колониальных режимов (в той или иной степени) во всей мусульманских странах. Надо отметить, что арабский восток никогда не был колонией в строгом смысле этого слова, также как и Китай. И образ этих двух регионов в глазах Запада, как опасного, но загадочного и привлекательного Другого, объясняется прежде всего невозможность установить в этих обществах полный контроль. Отсюда желание "приручить" силой или дипломатией исламской восток. Тем самым западная культура постоянно воспроизводит собственную идентичность: белую, цивилизаторскую, рациональную, и легитимизирует свое право на вмешательство.
"В нашем обществе сложилось крайне негативное отношение к исламу. Считается, что эта религия поработила женщину. Она более не принадлежит сама себе и полностью зависит от воли своего опекуна, будь то отец, муж или брат. Мусульманская женщина, говорим мы, стала товаром".
Пересказывая исламобские рассуждения, авторка пересказывает и всю их алогичность (не знаю уж, намеренно ли).
Женщина в мусульманском обществе это дочь, жена, сестра и прежде всего мать. Именно поэтому многие мусульманские женщины сопротивляются западной эмансипации со стороны радикальных и либеральных феминисток, в том числе потому, что они воспринимают этот вид эмансипации как попытки противопоставить их семье и близким. Не говоря уже об обычном белом высокомерии, наглости и нередко хамстве со стороны "цивилизованных" феминисток.
Каким именно образом мусульманская женщина - часть семьи - могла стать "товаром", остается загадкой. Любопытно также, что авторка выбрала именно слово "товар" (а не, скажем, "вещь"), за этим словом стоят как известно отношения купли-продажи, которые является отличительной чертой капитализма. Авторка (видимо, ненамеренно) наделила традиционное общество теми негативными качествами, которые осуждает в современном.
Затем авторка сводит всю обозначенную ею проблематику к субъективному восприятию мусульманских мужчин, употребляя при этом уничижительные обороты: "нам с вами придётся распутать сложный̆ ментальный̆ клубок, засоривший большинству мусульманских мужчин голову" - и демонстрируя ксенофобию и высокомерие: "для того, чтобы понять, какая страшная каша творится в их головах, необходимо усвоить два ключевых понятия: адат и шариат." - данный пассаж является примером классического либеральной риторики, когда вместо привычных категорий - расы и генов, причину ищут в культуре и традициях, попутно не забывая продемонстрировать, что носители белого сознания, обладают монополией на "правильное" понимание, а сознание описываемых субъектов определяет как "страшную кашу", воспроизводя тем самым империалистический миф о "свете разума", рассеивающий мрак "хаоса и невежества".
В попытках "распутать и понять" авторка прибегает к любопытным приемам. Первый это постулирование о "дикости" доисламского периода, и второй, это представление ислама как суммы текстов, которые необходимо правильно интерпретировать.
В части об адате авторка воспроизводит т.з. самого ислама о доисламской эпохе как об эпохе "невежества и дикости". Также эта часть, без ссылок на конкретные примеры, воспроизводит стереотипы и клише о традиционном обществе, как его понимает массовое западное сознание.
Например, все сказанное от "Брак заключался исключительно по договору между двумя семьями" до ".. следовательно, ничего не наследовала" можно смело применять к любому традиционному обществу, от французской деревни (вплоть до 1 мировой войны), до казачьего хутора, но от того как подает это авторка, возникает впечатление, что это было свойственно лишь кочевым арабским племенам доисламского периода.
"Женщина в большинстве случаев рассматривалась как обуза для семьи, поэтому широко был распространён обычай заживо закапывать новорожденных девочек." - авторка тут превзошла все возможные страхи "цивилизованного человечества" перед "варварами", употребив слово "поэтому". Опять же, женщина была частью семьи, а семья не возможна без женщин. Но по тексту выходит, что женщина - сестра, мать, жена, дочь - считались обузой и ПОЭТОМУ существовал обычай заживо закапывать новорожденных девочек!
Надо также пояснить, что, в ранних исламских текстах действительно говорится о запрете хоронить заживо новорождённых девочек, так же как поклоняться идолам, жениться близким родственникам, прелюбодействовать и прочее. Упоминается также, что этот обычай "впервые завели вожди племени Бану Аса’ад, и впоследствии этот обычай переняла высшая знать других племен".
Этнографы и археологи знают, что обычаи, в том случае если их заводят вожди, чаще всего носят ритуальный (а не прагматический) характер. И хотя достоверных подтверждений закапыванию заживо младенцев современная наука не нашла, выдвигаются предположения, что 1) учитывая, что общество было языческим, девочек могли приносить в жертву богам в случае неурожайного года ( в т.ч. богине плодородия); 2) ученые также упоминают убийство детей обоих полов в случае голода или войны. Это, однако, не называлось "обычаем" и вряд ли в таких случаях доходили до изощренности закапывать живьем (археологи и историки считают, что факт погребения заживо явно носит ритуальный смысл). (Encyclopedia of the Qur'an, Children.) Ислам же строго запрещает язычество и любые языческие практики, в число которых входит, разумеется, и человеческие жертвоприношения.
Убийство же детей бедняками существовало всегда и везде, и распространено по сей день, подтверждение тому является, например, регулярные нахождение младенцев на современных российских свалках и в мусоропроводах. УК РФ даже имеют отдельную статью для таких случаев (ст. 106 УК РФ - убийство матерью новорожденного ребенка), а МВД соответствующую статистику.
Далее авторка продолжает: "Страшной язвой до сих пор разъедают большинство мусульманских народов кровная вражда и убийства чести. Известен случай, когда на Северном Кавказе два тейпа поочерёдно мстили друг другу на протяжении 200 лет. Оскорбление можно простить только с пролитой̆ кровью обидчика."
Кровная месть как часть традиционной системы права, является "страшной язвой" прежде всего для государства, поскольку подрывает его монополию на применение насилия. Вендетта являлась не столько карательным, сколько сдерживающим механизмом. В условиях небольшого в т.ч. горского общества преступник и нарушитель не может остаться неизвестным, сознание неизбежности наказания (и риск для семьи) эффективно предотвращало преступность и беспорядки. Кроме того, в отличии от государственной бюрократической машины, которая не имеет обратного хода, кровника можно простить. Необходимо также понимать, что мстить за поруганную честь рода и семьи - это обязанность, а не свободное волеизъявление, и т.н. личная неприязнь, как мотив, как и субъективное желание убийства, тут совершенно не при чем. Однако, для "прогрессивного" западного сознания, современная государственная пенитенциарная система, представляются как безусловный прогресс в сравнении с "варварскими обычаями".
"Так же кровью своих дочерей и жён семьи пытались смыть с себя позор, который на них навлекли несчастные женщины-члены семьи. Убийства чести до сих пор широко распространены: по разным данным, в год по всему миру их в среднем происходит 12 000."
Если либеральные феминистки противопоставляют западным женщинам мусульманок, и их ужасает вероятность последних быть убитыми именно из-за ПРИЧИН (убийства чести), то мы вновь наблюдаем здесь двойной стандарт и "банальный" расизм. Видимо, для западных феминисток ПРИЧИНЫ (ревность, месть, "просто достала"), по которым западные женщины могут быть убиты членами своей семьи, делают их менее "несчастными", поскольку эти причины не имеют отношения к традициям и религии.
"Женщин убивают за измену и добрачный секс, при этом может быть вполне достаточным лишь пустить соответствующий слух, чтобы их закидали камнями собственные же родители" - "Изнасилованные девушки также становятся жертвами этого ужасного обычая".
Эти пассажи я оставлю на совести авторки, которая снова не дает ни одной ссылки. Упомяну лишь, что за клевету, повлёкшую смерть, во многих традиционных обществах, в русской традиционной общине, например, предусмотрена смертная казнь. Насильника также ждало наказание, и нередко убийство. Разумеется, если только им не был вооруженный завоеватель, когда отомстить за поруганную честь семьи было невозможно.
Отдельные же случаи жестокости, преподнесенные благовоспитанной публике, опять-таки из популистских буржуазных источников, можно приравнять к рассказам о том, как, например, в России сын убил пенсионерку-мать за то, что она не дала ему денег на водку. Ох уж эта любовь русских к "беленькой"! Национальный обычай, не иначе. Из того, что маньяков-убийц больше всего среди белых европейцев, также можно сделать далеко идущие выводы.
Заметны попытки авторки сделать ислам более понятым для (про)западных читател_ниц.
"Ислам утверждает: женщина - личность."
Разумеется, ислам ничего такого не утверждает. Поскольку понятия "личность", как и "субъект" и "человек", принадлежат к западной философии эпохи модерна, которая много работала над разработкой универсалистских категорий, в т.ч. над идеей "человека", как постоянной и универсальной единицы, и концепцией "личности" как реализовавшемся идеале гражданина в современном западном государстве. Эти концепты в свою очередь оправдывали и легитимизовали европейский колониализм на идеологическом уровне, о чем много писали, например, Мишель Фуко и Эдвард Саид.
Т.н. "человек" в любом традиционном обществе определился по принадлежности к семье/общине, роду занятий и к месту проживания. Например: вологодская девчина/мужик, иванова дочка/сын и т.п.
Согласно исламу (и другим авраамическим религиям, в соответствии с которыми, душа бессмертна и не имеет пола) женщина и мужчина равны (между собой) перед Аллахом.
"Принято считать, что эта религия во многом повторяет племенные обычаи в отношении женщин, однако невозможно отрицать, что она значительно их либерализовала."
Вероятно "либерализовала" знакомое и приятное слово для аудитории, к которой обращается авторка, но к сожалению оно ничего не говорит о реальном положении вещей, а только затрудняет понимание реально происходившей истории.
"Женщина теперь могла наследовать от отца, а также зарабатывать и самостоятельно распоряжаться своей собственностью."
Что авторка подразумевает под "зарабатывать" не совсем ясно, поскольку до прихода капитализма и товарно-денежных отношений 90% жителей всего мира (кроме знати и торговцев) вели натуральное хозяйство, в т.ч. на исламском востоке. Собственность же была семейная, и если дочь наследовала собственность от отца, это значит что данная собственность в случае развода не отходила семье мужу, а оставалась в семье ее отца. Женщина, как и мужчина, была частью семьи и рода.
Если женщина, например, пошла учиться, то это потому что семья ей это позволяла. Кстати, это была не редкость. Женщин-ученых в исламском мире было достаточно, вспомнить хотя бы и ныне действующий университет Аль Карауин в городе Фес (Марокко), основанный Фатимой аль-Фихри в 859 году (на две с половиной сотни лет раньше Оксфорда), куда с самого начала принимали и мужчин и женщин.
Для сравнения: если для традиционного патриархального общества люди ценятся за руки в хозяйстве и как возможность продолжение рода, то в современном государстве они ценятся за голоса на выборах и за налоги. В т.н. гражданских обществах женщина и мужчина это прежде всего граждане суверенного государства, и их поведение регламентируется его законами.
Далее в разделе "что мы имеем сегодня" ("мы" здесь конечно указывает на универсалистский дискурс) авторка вновь пугает читател_ьниц по лучшим образцам имперского дискурса и европейских массмедиа.
Отдельные пассажи я сочла необходимым прокомментировать.
"Идея супружеской верности вообще была извращена до такой степени, что иногда девушку после группового изнасилования выдают замуж за одного из насильников".
В сознание авторки настолько глубоко индоктринировано модерново-буржуазное понимание отношений между мужчиной и женщиной, что она думает, что таким образом женщину принуждают к верности. В действительности же речь идет о принуждении мужчины к браку: если женщина оказалась поругана (а вместе с ней ее семья), и об этом стало известно всей общине, ее вероятнее всего ждет улица/бордель, и долго она там вряд ли проживет. Либеральным феминисткам это сложно понять, но данная практика призвана защитить женщину: она будет законной женой, а ее семья (семья отца) смогут избежать обструкции и позора (который влечет за собой, например, отказ заключать деловые сделки с этой семьей, оказывать им услуги, общаться, торговать и пр.) через узаконенные отношения. Разумеется, это выбор меньшего из двух зол, но все же меньшего, особенно учитывая дальнейшую возможность развода.
В пункте "к чему мы идем" авторка продолжает прогрессистскую риторику, говорит об экспортировании идей феминизма в исламский мир и успешной их апроприации, но при этом ни слова не говорит о не-феминистских женских движениях, которые также переживают подъем.
Например, ничего не сказано о рабочих движениях женщин-крестьянок в той же Малайзии и Пакистане, которые борются за право вести традиционное хозяйство в противовес плантационному, прогрессивному, капиталистическому, и за право жить в соответствии с традициями.
Но учитывая, что в статье положительными героями выступают "правильные" мусульманки, следующие "правильному" феминизму, в игнорировании других женских инициатив, в т.ч. традиционалистских, и даже антифеминистких, но тоже женских, нет ничего удивительного.
"Значительное место в мусульманском феминизме занимает переосмысление Корана".
Чтобы читател_ьницы не подумали, что это нововведение, скажу лишь, что мусульманские феминистки здесь практикуют классические исламские методологии иджтихада (независимое расследование религиозных источников) и тафсир (толкование Корана).
Статья заканчивается пунктом "что нам остается делать". И здесь уже декларируется превосходство белых явно и неприкрыто.
Во-первых, авторка прямо признается, что мусульманки сталкиваются со "слепой агрессией" в лице запада, западных феминисток в т.ч., о чем еще говорилось в начале (в таком случае должна быть понятна позиция малазийского ученого, для которого феминизм, западный колониализм и капитализм, стоят в одном ряду, в связи с их тотальной исламофобией).
Далее говорится о "снятии чадры" как неком эмансипационном жесте. О том, что западная культура полностью ориентирована на визуальное восприятие мира, о том, что она не терпит всего того, чего "не видно", и для которой крайне важна "явность" и "видимость", написано много книг и статей. Я лишь скажу, что данный жест - обнажение/открытие лица, понимаемый как освобождение, а по факту, являющийся стиранием границ между сферой приватного (мусульманки не носят чадру дома) и сферой публичного, может является одним из самых изощренных способов колониалистского принуждения и насилия.
Говоря, что "запретив ислам целиком, мы не лишим патриархат оружия", авторка демонстрирует полную уверенность в том, что нет ничего невозможного для "белых и просвещённых", а "запрет ислама" тут представляется только техническим вопросом (ведь те, кто будет сопротивляется этому - "не-люди", и их мнение не важно), но делать этого (запрещать ислам) хоть и можно было бы, но не следует.
И далее авторка говорит о "жестокости" мусульманских мужчин, и о том, что они будут искать другие способы ее реализовать. Представлять мужчин-мусульман садистами, через определение их религиозных взглядов и традиций (которые авторка понимает совершенно произвольно) есть также крайняя форма расизма и исламофобии.
Далее авторка вновь обращается к извращенной прогрессистской логике, говоря о том, что ислам может быть полезен феминисткам тем, что он является неким способом, сдерживать "дикие"(!) адаты.
И снова воспроизводится расистский миф о некой непрерывной преемственности культуры, соответственно которому, живущие сегодня люди наследуют в своей "ментальности" некие пережитки "дикого прошлого" (какие именно пережитки в рамках этой логики, наследуют белые, конечно, не говорится).
Я уже упоминала о том, что либеральный дискурс поставил на место расы и генов культуру и мемы, тем самым лицемерно прикрыв свой расизм и ксенофобию, и сделав их менее заметными, а потому более изощренными и разрушительными.
Говоря, что неравенство коренится "не только" в отношениях (примечательно, что упоминается только гендерные отношения), а в самосознании некой "половины" (?) женщин, авторка снимает ответственность с белого империализма и капитализма, и снова воспроизводит миф о противопоставлении "цивилизации/свободы и варварства/рабства".
Авторка также считает, что не хватает "рабыням" чувства (!) плеча с западными феминистками, тем самым демонстрируя свою уверенность в ценности и значимости белой культуры и необходимости нести ее "варварам".
Статью можно рассматривать как имплицитно выраженное желание белого сознания, чтобы исламский Восток уподобился Западу (в культуре и взглядах, но, видимо, не в производственной и военной мощи), в частности, чтобы мусульманские женщины по сути уподобились западным, оставив себе несколько "экзотических" деталей, которые могли бы рассматриваться как некий "стиль", а не как существенное отличие.
Эта риторика мало чем по сути отличается от риторики всей эпохи колониализма 19 в. (периода, когда, вместе с колониальными войнами, на западе впервые возникла массовая мода на "восток").
Но есть один нюанс: начиная с 1970-х годов, с приходом неолиберализма, вера в безграничные возможности индивидуальных усилий, достигла в западной культуре апогея.
Субъективизм правит бал во всех сферах культуры, от науки до массмедиа. И сегодня послание "белого" человечества "варварам" звучит так: мы не будем вам помогать становится похожими на нас, сделаете это сами.
Вопрос о том, насколько "варвары" желают становиться похожими на "цивилизованных" колониалистов, по прежнему не ставиться.
_____
Источник: COLOR THE WORLD