Егана Джаббарова и женщины её семьи
«Мозг материален», третья книга А. Казанцевой, поражает воображение рассказами о медицинских экспериментах и новых открытиях в области нейробиологии. Вот, например, глубокая стимуляция мозга: непосредственно в мозг вводятся электроды, включается нейростимулятор - и пациент/ка снова в силах управлять своим поведением. Глубокая стимуляция не излечивает болезнь, но повышает качество жизни, снимая симптоматику, например, эпилепсии или болезни Паркинсона...
Симптомы болезни Паркинсона: сильный тремор, ригидность мышц, неустойчивость, трудности с координацией движений - обусловлены гибелью нейронов, вырабатывающих дофамин. Электрическая стимуляция, к сожалению, не воскрешает эти нейроны, но, по‐видимому, максимизирует выброс дофамина теми, что остались в живых. То есть речь идет не о полном излечении болезни, но все‐таки о серьезном улучшении качества жизни пациентов. Если у вас есть под рукой интернет, обязательно посмотрите на Ютюбе какой-нибудь ролик по запросу Parkinson deep brain stimulation, это правда потрясающее зрелище.
Ролики посмотрела, могуществом человеческого разума восхищена. И по удивительному совпадению, следующая же книга, которую я взяла в руки, была написана женщиной, которая живёт с нейростимулятором.
Если бы существовала литературная премия за медицинский детектив, Егана Джаббарова была бы серьёзнейшей претенденткой на эту награду. Тело не друг, тело не враг, тело - безмолвная заложница неизвестного заболевания. И чтобы понять, как освободиться, надо узнать, как тело попало в плен. Что же всё-таки произошло.
Иногда я думаю о том, насколько символичной оказалась моя болезнь: чем меньше свободы у меня было, тем больше мышц оказывалось оккупировано болезнью. В какой-то момент, помимо нарушений речи, начались проблемы с глотанием и дыханием: каждый раз, когда я ела, кусочки пищи попадали не в то горло. Это начало происходить всё чаще и чаще, я стала меньше есть и больше пить, мне казалось, что тело отказывается от еды. Мое тело высыхало от дистонических приступов, бессильно погружалось в сон и было способно глотать только жидкости: воду, кофе, сок, суп. В минуты сильных приступов я чувствовала, как горло сжимается, как воздух с трудом проталкивается между схваченных спазмом мышц, мой рот раскрывался и пытался вобрать как можно больше воздуха, словно я плыла с опущенной вниз головой и внезапно осознавала, что дышать больше нечем.
Мир аутофикшна Джаббаровой плотно завязан на телесном, на материальном, главы получают названия частей тела: глаза, рот, ноги, спина, живот... Спина склоняется над работой, живот наполняется пищей, руки всегда заняты, но они не для письма, мы же помним заглавие, и целая вселенная труда и забот остаётся нерассказанной. Неописуемой. Само собой разумеющейся. О существовании в этой вселенной не говорят с трибуны, не поют со сцены. О нём можно только сплетничать.
Закуской считались дела мужчин, всё же они мужчины - им разрешалось совершать ошибки, избивать жён, изменять им, заводить вторые семьи. Словно само их рождение, возможность продлить род и передать имя искупали будущие проступки.
Затем выносилось первое блюдо: деяния жён - густой суп, в котором разглядывали, какая хозяйка была недостаточно гостеприимна, чья еда не выдерживала критики, кто поскупился на свадьбе детей и пожалел мяса, чье платье оказалось слишком откровенным. Женщинам следовало быть безукоризненно праведными, ведь их дела интересовали всех: неправильно сказанное слово, чересчур короткое платье, фотография с бокалом вина в соцсетях - и можно было попрощаться со свадебным платьем навсегда, а потому все мои сестры никогда ничего не публиковали, если они и заводили страничку в соцсетях, то максимально обезличенную, где вместо портрета красовались цветы или далекие пейзажи, а «стена» напоминала сборник рецептов и бьюти-советов. Никто из них никогда ничего не писал и не рассказывал - ведь это означало скомпрометировать себя, оказаться сервированной к пиру джиннов.
Мне скажут: но ведь в двадцать первом веке свет клином не сошёлся на родном доме, родном городе и даже на родной стране! И в иммиграции жизнь не замыкается на диаспоре - выйди на улицу. А на улице навстречу какая-нибудь брюзгливая дама «понаехали тут», а то и бритоголовый молодчик, а то и не один. ...повесть Еганы Джаббаровой - это книга, написанная вопреки, - отмечает в предисловии Мадина Тлостанова. Но и благодаря она тоже написана. Благодаря дедушке и тёте по отцу, которым посвящена книга, благодаря хирургам, терапевтам, реабилитологам, благодаря... семье? Но и вопреки семье тоже. Финал ставит и точку, и многоточие.
На спине моей матери, на спине матери моей матери, на спине матери моего отца - на любой женской спине можно было увидеть веревку, связывающую мать с дочерью, а дочь с сестрой, одна говорила слово, а вторая отвечала за него, может, поэтому в какой-то момент все они перестали говорить, перестали открывать рты, перестали писать и произносить слова.
Симптомы болезни Паркинсона: сильный тремор, ригидность мышц, неустойчивость, трудности с координацией движений - обусловлены гибелью нейронов, вырабатывающих дофамин. Электрическая стимуляция, к сожалению, не воскрешает эти нейроны, но, по‐видимому, максимизирует выброс дофамина теми, что остались в живых. То есть речь идет не о полном излечении болезни, но все‐таки о серьезном улучшении качества жизни пациентов. Если у вас есть под рукой интернет, обязательно посмотрите на Ютюбе какой-нибудь ролик по запросу Parkinson deep brain stimulation, это правда потрясающее зрелище.
Ролики посмотрела, могуществом человеческого разума восхищена. И по удивительному совпадению, следующая же книга, которую я взяла в руки, была написана женщиной, которая живёт с нейростимулятором.
Если бы существовала литературная премия за медицинский детектив, Егана Джаббарова была бы серьёзнейшей претенденткой на эту награду. Тело не друг, тело не враг, тело - безмолвная заложница неизвестного заболевания. И чтобы понять, как освободиться, надо узнать, как тело попало в плен. Что же всё-таки произошло.
Иногда я думаю о том, насколько символичной оказалась моя болезнь: чем меньше свободы у меня было, тем больше мышц оказывалось оккупировано болезнью. В какой-то момент, помимо нарушений речи, начались проблемы с глотанием и дыханием: каждый раз, когда я ела, кусочки пищи попадали не в то горло. Это начало происходить всё чаще и чаще, я стала меньше есть и больше пить, мне казалось, что тело отказывается от еды. Мое тело высыхало от дистонических приступов, бессильно погружалось в сон и было способно глотать только жидкости: воду, кофе, сок, суп. В минуты сильных приступов я чувствовала, как горло сжимается, как воздух с трудом проталкивается между схваченных спазмом мышц, мой рот раскрывался и пытался вобрать как можно больше воздуха, словно я плыла с опущенной вниз головой и внезапно осознавала, что дышать больше нечем.
Мир аутофикшна Джаббаровой плотно завязан на телесном, на материальном, главы получают названия частей тела: глаза, рот, ноги, спина, живот... Спина склоняется над работой, живот наполняется пищей, руки всегда заняты, но они не для письма, мы же помним заглавие, и целая вселенная труда и забот остаётся нерассказанной. Неописуемой. Само собой разумеющейся. О существовании в этой вселенной не говорят с трибуны, не поют со сцены. О нём можно только сплетничать.
Закуской считались дела мужчин, всё же они мужчины - им разрешалось совершать ошибки, избивать жён, изменять им, заводить вторые семьи. Словно само их рождение, возможность продлить род и передать имя искупали будущие проступки.
Затем выносилось первое блюдо: деяния жён - густой суп, в котором разглядывали, какая хозяйка была недостаточно гостеприимна, чья еда не выдерживала критики, кто поскупился на свадьбе детей и пожалел мяса, чье платье оказалось слишком откровенным. Женщинам следовало быть безукоризненно праведными, ведь их дела интересовали всех: неправильно сказанное слово, чересчур короткое платье, фотография с бокалом вина в соцсетях - и можно было попрощаться со свадебным платьем навсегда, а потому все мои сестры никогда ничего не публиковали, если они и заводили страничку в соцсетях, то максимально обезличенную, где вместо портрета красовались цветы или далекие пейзажи, а «стена» напоминала сборник рецептов и бьюти-советов. Никто из них никогда ничего не писал и не рассказывал - ведь это означало скомпрометировать себя, оказаться сервированной к пиру джиннов.
Мне скажут: но ведь в двадцать первом веке свет клином не сошёлся на родном доме, родном городе и даже на родной стране! И в иммиграции жизнь не замыкается на диаспоре - выйди на улицу. А на улице навстречу какая-нибудь брюзгливая дама «понаехали тут», а то и бритоголовый молодчик, а то и не один. ...повесть Еганы Джаббаровой - это книга, написанная вопреки, - отмечает в предисловии Мадина Тлостанова. Но и благодаря она тоже написана. Благодаря дедушке и тёте по отцу, которым посвящена книга, благодаря хирургам, терапевтам, реабилитологам, благодаря... семье? Но и вопреки семье тоже. Финал ставит и точку, и многоточие.
На спине моей матери, на спине матери моей матери, на спине матери моего отца - на любой женской спине можно было увидеть веревку, связывающую мать с дочерью, а дочь с сестрой, одна говорила слово, а вторая отвечала за него, может, поэтому в какой-то момент все они перестали говорить, перестали открывать рты, перестали писать и произносить слова.