«Шутовской колпак» Дарьи Вильке
Ещё совсем недавно, в 2013 году, «Шутовской колпак» Д.А. Вильке номинировался на один из самых популярных конкурсов детской литературы, «Книгуру», а уже сегодня сообщения (под вопросом пока ещё), что эту книгу изымают из библиотек, вызывают лишь лёгкое удивление. Сходила в библиотеку, взяла: благополучно выдали. Радует. Удивительная штука жизнь: радуюсь, что детскую книжку не изъяли из библиотеки.
Если Дарья Вильке в «Колпаке» что-нибудь и пропагандирует, то, конечно, речь идёт о сценическом искусстве. Карнавальный антураж кукольного театра распространяется неким невидимым флёром, благоуханием на всех его участниц и участников: от гардеробщицы до главного режиссёра. Здесь всё не то, чем кажется с первого взгляда. Олежек уже в летах, и ему давно бы следовало именоваться Олегом и по отчеству, а вот так повелось, он Олежек. Тётя Света всё-таки тётя, но на вид девочка с косичкой и девочек играет. Карло дама, пусть и гренадерского роста. Не папа Карло, а мама Карло, кукольная мастерица. Сэм не англичанин и не американец, он вообще по паспорту Семён, а кого это интересует? Сэм и Сэм. Сашок девочка, Александрой будете звать свою прабабушку, а Лёлик взрослый мужчина. Шут кукла, самая красивая кукла всех спектаклей Театр, словно веселящий газ, распространяется по домам, проникает в души, влияет на отношения. И не всегда это влияние благотворное! Гриня смотрит в корень:
Просто родители-актёры - это как родинка на самом видном и неподходящем месте: и ничего не поделаешь, и всем заметно, и красиво вроде, чтоб жаловаться-то.
С возрастом переключения между миром театра и миром школы, миром спортзала, миром консервативного упрямца деда, задавшегося целью сделать из внука настоящего мужика (тм), даются Грине всё труднее и труднее.
Раньше все было просто. Раньше я был просто я. А теперь этого почему-то мало. Нужно давать сдачи и казаться сильным. Нужно хвалиться, что ходишь в спортзал. Или что какая-то девчонка тебя поцеловала. Нужно быть как все - и не быть просто собой. Потому что ты все время чувствуешь, что ты - другой. И что другим быть плохо и стыдно.
Вот это бы я сказал ему.
Вместо этого я превращаюсь в Шута. И лицо моё - уже лицо куклы.
Шут смешит Антона и презирает его.
Смеётся - чтоб не плакать.
Кривляется, чтоб ни за что не показаться серьёзным.
Театральные дети открывают для себя реальную жизнь. Театральные взрослые уже давно многое поняли и расходятся, разъезжаются. Кто на пенсию, кто за границу, в обетованные Нидерланды. И Шут тоже уходит из театра, и спектакль, старый, советский ещё спектакль со стихами Тамары Габбе:
Я королевский главный шут,
Моя работа - смех.
Пусть дураком меня зовут,
Но я умнее всех.
Умнее принца самого
И короля-отца.
Нет у него ни одного
На шапке бубенца!
Отзвенели бубенцы, отплясали хрустальные башмачки. Старик-кукольник кричал Лёлику: ты сам себя и списываешь! А может быть, высшая мудрость именно в том, чтобы вовремя себя списать?
Мне казалось, что в мастерских холоднее, чем обычно.
И похоже было, что начался какой-то странный антракт и никак не закончится.
А это был не антракт, это начиналась новая пьеса. И писательница поняла это гораздо раньше, чем я, например.
- Дурдом! Кранты! Бардак! - трагически вскрикивал папа и бегал в коридор курить. - Только в этом театре такое и может быть! Только в этом! Помяните моё слово! Везде театры как театры, а тут бардак. Бардак!
- Надо отсюда валить! - орал Тимохин. - В приличный театр!
- А тебя туда звали? - прищурилась мама.
- Ну это я так… в принципе, - сразу стушевался Тимохин.
Если Дарья Вильке в «Колпаке» что-нибудь и пропагандирует, то, конечно, речь идёт о сценическом искусстве. Карнавальный антураж кукольного театра распространяется неким невидимым флёром, благоуханием на всех его участниц и участников: от гардеробщицы до главного режиссёра. Здесь всё не то, чем кажется с первого взгляда. Олежек уже в летах, и ему давно бы следовало именоваться Олегом и по отчеству, а вот так повелось, он Олежек. Тётя Света всё-таки тётя, но на вид девочка с косичкой и девочек играет. Карло дама, пусть и гренадерского роста. Не папа Карло, а мама Карло, кукольная мастерица. Сэм не англичанин и не американец, он вообще по паспорту Семён, а кого это интересует? Сэм и Сэм. Сашок девочка, Александрой будете звать свою прабабушку, а Лёлик взрослый мужчина. Шут кукла, самая красивая кукла всех спектаклей Театр, словно веселящий газ, распространяется по домам, проникает в души, влияет на отношения. И не всегда это влияние благотворное! Гриня смотрит в корень:
Просто родители-актёры - это как родинка на самом видном и неподходящем месте: и ничего не поделаешь, и всем заметно, и красиво вроде, чтоб жаловаться-то.
С возрастом переключения между миром театра и миром школы, миром спортзала, миром консервативного упрямца деда, задавшегося целью сделать из внука настоящего мужика (тм), даются Грине всё труднее и труднее.
Раньше все было просто. Раньше я был просто я. А теперь этого почему-то мало. Нужно давать сдачи и казаться сильным. Нужно хвалиться, что ходишь в спортзал. Или что какая-то девчонка тебя поцеловала. Нужно быть как все - и не быть просто собой. Потому что ты все время чувствуешь, что ты - другой. И что другим быть плохо и стыдно.
Вот это бы я сказал ему.
Вместо этого я превращаюсь в Шута. И лицо моё - уже лицо куклы.
Шут смешит Антона и презирает его.
Смеётся - чтоб не плакать.
Кривляется, чтоб ни за что не показаться серьёзным.
Театральные дети открывают для себя реальную жизнь. Театральные взрослые уже давно многое поняли и расходятся, разъезжаются. Кто на пенсию, кто за границу, в обетованные Нидерланды. И Шут тоже уходит из театра, и спектакль, старый, советский ещё спектакль со стихами Тамары Габбе:
Я королевский главный шут,
Моя работа - смех.
Пусть дураком меня зовут,
Но я умнее всех.
Умнее принца самого
И короля-отца.
Нет у него ни одного
На шапке бубенца!
Отзвенели бубенцы, отплясали хрустальные башмачки. Старик-кукольник кричал Лёлику: ты сам себя и списываешь! А может быть, высшая мудрость именно в том, чтобы вовремя себя списать?
Мне казалось, что в мастерских холоднее, чем обычно.
И похоже было, что начался какой-то странный антракт и никак не закончится.
А это был не антракт, это начиналась новая пьеса. И писательница поняла это гораздо раньше, чем я, например.
- Дурдом! Кранты! Бардак! - трагически вскрикивал папа и бегал в коридор курить. - Только в этом театре такое и может быть! Только в этом! Помяните моё слово! Везде театры как театры, а тут бардак. Бардак!
- Надо отсюда валить! - орал Тимохин. - В приличный театр!
- А тебя туда звали? - прищурилась мама.
- Ну это я так… в принципе, - сразу стушевался Тимохин.