Одри Лорд, или Тридцать лет и один день спустя
Разница между поэзией
и риторикой
в готовности
убить себя
вместо своих детей
На сегодняшний день в российском феминистском издательстве No Kidding Press на русском языке вышли две книги Одри Лорд, афроамериканской поэтессы, писательницы, публицистки: мемуары «Зами: как по-новому писать мое имя» [Zami: A New Spelling of My Name, 1982] и сборник эссе, речей, интервью «Сестра-отверженная» [Sister Outsider, 1984]. Так уж вышло, начала я с «Сестры-отверженной» и всё никак не могла вникнуть в ход авторской мысли. Настойчиво противопоставляя условно белое мужское рацио Чёрному женскому чувству, Лорд, складывается впечатление, возможностями этого самого рацио сильно разочарована. И немудрено: никакие учёные степени, профессиональные достижения и разумная аргументация от расизма нас не спасла, остаётся апеллировать к непосредственному чувству, основанному на общем опыте. Каком именно опыте? Опыте угнетения. В первую очередь Одри Лорд обращается к Сёстрам, т.е. к чернокожим женщинам, а не-сёстры находятся за пределами круга, который суровой авторской рукой обведён. Я не подразумеваю исключения. Скорее это как на чужой факультет на семинар затесаться. И вроде отвечаешь там что-то, а в ведомости тебя всё равно нет. «Сестра-отверженная» написана для тех, кто в ведомости. Ахматова в воспоминаниях рассказывала, как Александра Блока хоронил весь город. А туземцы у Смоленского спрашивали, кого это хоронят. Ахматова апеллировала к избранным, Одри Лорд к отверженным, но посыл-то одинаков: не для всех. Свидетельница удивительных и трагических событий, Лорд вспоминает, например, как услышала весть об убийстве М.Л. Кинга. Хор, певший на сцене, замолк, а Дюк Эллингтон горько заплакал. Читательница тронута представившейся мне картиной, но способна ли она понять значение происшедшего в полной мере?
Где-то на грани сознания живет то, что я называю мифической нормой, о которой каждая из нас в глубине души знает: это не я.
Характерно: вооружась непосредственным ощущением, Лорд с его помощью высвечивает многое, что прошло бы незамеченным для рационалиста, уклдывающегося в мифическую норму. Двухнедельная поездка в СССР: ну что можно понять за две недели, не зная языка, впервые оказавшись в нехнакомой стране? А между тем некоторые её суждения откликаются сильно и неожиданно. О подчёркнутой важности еды в Советском Союзе, например. Или вот такая сентенция: Народы Советского Союза во многом кажутся мне людьми, которые пока не могут позволить себе быть честными. Когда они смогут, то либо чудесно расцветут, либо погрязнут в разрухе.
Нэнси К. Береано, долголетняя редактриса и издательница Лорд, подытоживает: Тексты Одри Лорд - это импульс к обретению целостности. Наверное, здесь и источник несовпадения, я никогда не стремилась к целостности, я хочу дробиться, распадаться, растворяться. Всё же и «Сестра-отверженная», и особенно «Зами: как по-новому писать мое имя» дают понять, как привлекательна цельность. Медленно, постепенно вспоминает Одри Лорд становление своей личности и всем повлиявшим положительно отдаёт должную благодарность. Она не считает свою судьбу типичной, однородной с другими судьбами современниц-афроамериканок, современниц-лесбиянок, современниц-феминисток. Реперные точки общие: семейное насилие, уход из дому, аборт... Начало войны. Суицид подруги. Общие и не-общие:
* Я помню, как совсем маленькой ёжилась от одного особенного звука, хрипло-резкого грудного скрежета, потому что чаще всего это значило, что секунду спустя у меня на ботинке или пальто окажется гадкий шарик серой мокроты. Мать стирала ее маленькими кусочками газеты, которые всегда носила в сумке. Иногда она ворчала - вот, мол, люди низшего класса, ни ума, ни манер у них не хватает, чтобы не плевать против ветра, где бы они ни оказались, - и внушала мне, что унижение было лишь случайностью. Мне и в голову не приходило усомниться в её словах.
И лишь много лет спустя я однажды спросила её в разговоре: «Ты заметила, что люди стали как-то реже плевать против ветра?»
Со дня смерти Одри Лорд прошло тридцать лет и один день. А реперные точки всё те же.
Моя школа стояла через авеню от школы католической, куда ходили мои старшие сестры, и общеобразовательной их пугали всю мою жизнь. Если не станут слушаться и получать хорошие отметки за учебу и поведение, могут и «перевести». «Перевести» звучало почти так же страшно, как спустя десятки лет - «депортировать».
* «Куда бы птица без лап ни летела, она находила деревья без ветвей».
Война пришла в наш дом по радио воскресным вечером после церкви, между передачей «Оливио - мальчик, который поет йодль» и дуэтом сестер Мойлан. Это было воскресенье, Пёрл-Харбор.
- Японцы бомбили Пёрл-Харбор, - угрюмо объявил отец. Показав жилье потенциальному покупателю, он вернулся и направился прямиком к приемнику.
- Это где? - спросила Хелен. Она в этот момент пыталась втиснуть свою кошку Клео в платьице, которое только что сшила.
Вот, наверное, почему Оливио не передают, - разочарованно вздохнула Филлис. - Так и думала, что что-то не так, он всегда в это время идет.
* Через две недели после нашего переезда хозяин повесился в подвале. В «Дейли Ньюз» написали, что к самоубийству привело отчаяние из-за того, что ему всё-таки пришлось сдать жильё Неграм.
- Мамочка, ну нечестно же. Вот я и плакала, - сказала я, выкладывая на стол покупки из коричневых пакетов. Признать, что я задета, значило снова дать повод для обвинений в уязвимости. - Мне-то сами выборы не очень важны, а именно что несправедливость эта.
- Справедливость, справедливость, а что вообще, по-твоему, справедливо? Если хочешь справедливости, глянь богу в лицо, - мать деловито сбрасывала в мусорное ведро луковую шелуху. Она остановилась, повернулась и ухватила мое распухшее от слез лицо под подбородком. Глаза ее, столь резкие и яростные прежде, стали усталыми и грустными.
- Малышка, почему ты так мучаешься из-за того, что справедливо, а что несправедливо? Делай, что с тебя причитается, а остальное само собой разрешится, - она откинула прядь со лба, и я почувствовала, как злость уходит из кончиков ее пальцев. - Смотри, что с волосами стало, пока ты валялась с глупостями. Иди умойся и руки вымой, а потом приходи, будем рыбу готовить.
В перерывах между порками я отсиживалась в библиотеке на 135-й улице и подделывала записки от матери, чтобы мне выдали книжки с «закрытой полки», читала о сексе и рождении детей и всё ждала, когда забеременею. В этих книгах связь между месячными и возможностью иметь детей была не особо очевидна, а вот связь между пенисами и беременностью вырисовывалась очень четко. А может, я сама всё напутала, потому что всегда читала очень быстро, но не слишком внимательно.
* Дома мать говорила: «При посторонних не забывайте оставаться сестрами». Она имела в виду белых людей, например, пропахшую чистящим средством женщину, что пыталась заставить меня уступить ей место в четвертом автобусе. В школе Святой Катерины, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду некатоликов. В старшей школе девочки, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду мужчин. Мои подруги, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду цивилов.
* Вспоминать эти времена - всё равно, что рассматривать фотографии, на которых я в концлагере выбирала бы съедобные обрезки из мусорной кучи, зная, что без этих помоев умру от голода.
* Дженни говорила о самоубийстве как о неотвратимом, уже принятом решении, будто никаких связанных с ним вопросов уже не оставалось и мне нужно было просто принять его неизбежность, точно наступление зимы. Но что-то во мне постоянно вопило «нет, нет, нет», и однажды, когда мы возвращались из Вашингтон-сквер- парка, я спросила: «Дженни, а как же мы, все те, кто тебя любит?» Дженни привычно высокомерно тряхнула длинными косами, нахмурила густые брови над большими темными глазами и произнесла своим самым повелительным тоном: «Ну, видимо, вам самим придется о себе позаботиться, так?»
* Выбор между видами боли - в этом и заключается жизнь.
* Позднее Джинджер призналась, что из-за моих постоянных вопросов, почему она должна готовить мальчикам еду в школу, Кора однажды решила: «Она точно лесба!»
* Парадоксально, но, приняв свою позицию как обособленную и от общества в целом, и от отдельных сообществ - Черного или гомосексуального, - я поняла, что не надо было так стараться. Быть принятой. Выглядеть фэм. Быть гетеросексуальной. Выглядеть гетеросексуальной. Быть приличной. Выглядеть «хорошо». Нравиться. Быть любимой. Быть одобряемой. Чего я не понимала - так это того, скольких трудов мне стоило оставаться живой, или, точнее, оставаться человеком. И насколько от этого я стала сильной.
* …когда сёстры тебя стыдятся и считают сумасшедшей, когда братья хотят тебя вскрыть и посмотреть, что там внутри, когда белые девушки смотрят на тебя как на экзотическое лакомство, которое только что выползло сквозь стену прямиком в тарелку (и как же они любят после уроков в колледже отирать своими юбчонками край твоего стола в редакции литературного журнала), когда белые парни говорят лишь о деньгах или революции, но у них никогда не стоит, - то тут уж совсем не важно, носишь ли ты афро задолго до того, как это название придумают.
* В то же самое время мы с Мюриэл собирали книжные полки, устраивали сеансы совместного письма и завели двух худосочных Чёрных котят, Сумасшедшую Леди и Страшилу Лу.
* Чтобы выразить чувства, я рассказывала стихотворения. Когда заученные стихи перестали отвечать моим потребностям, я начала писать свои.
* Вопреки идеальной картинке, созданной фальшивой ностальгией, в пятидесятые белая гетеросексуальная америка взяла передышку под девизом «давайте притворимся счастливыми в этом лучшем из возможных миров - и к чертям собачьим бомбить коммуняк, если они только посмеют считать иначе». Казнили супругов Розенберг, изобрели транзистор, стандартным решением для неустранимых девиаций стали считать фронтальную лоботомию.
и риторикой
в готовности
убить себя
вместо своих детей
На сегодняшний день в российском феминистском издательстве No Kidding Press на русском языке вышли две книги Одри Лорд, афроамериканской поэтессы, писательницы, публицистки: мемуары «Зами: как по-новому писать мое имя» [Zami: A New Spelling of My Name, 1982] и сборник эссе, речей, интервью «Сестра-отверженная» [Sister Outsider, 1984]. Так уж вышло, начала я с «Сестры-отверженной» и всё никак не могла вникнуть в ход авторской мысли. Настойчиво противопоставляя условно белое мужское рацио Чёрному женскому чувству, Лорд, складывается впечатление, возможностями этого самого рацио сильно разочарована. И немудрено: никакие учёные степени, профессиональные достижения и разумная аргументация от расизма нас не спасла, остаётся апеллировать к непосредственному чувству, основанному на общем опыте. Каком именно опыте? Опыте угнетения. В первую очередь Одри Лорд обращается к Сёстрам, т.е. к чернокожим женщинам, а не-сёстры находятся за пределами круга, который суровой авторской рукой обведён. Я не подразумеваю исключения. Скорее это как на чужой факультет на семинар затесаться. И вроде отвечаешь там что-то, а в ведомости тебя всё равно нет. «Сестра-отверженная» написана для тех, кто в ведомости. Ахматова в воспоминаниях рассказывала, как Александра Блока хоронил весь город. А туземцы у Смоленского спрашивали, кого это хоронят. Ахматова апеллировала к избранным, Одри Лорд к отверженным, но посыл-то одинаков: не для всех. Свидетельница удивительных и трагических событий, Лорд вспоминает, например, как услышала весть об убийстве М.Л. Кинга. Хор, певший на сцене, замолк, а Дюк Эллингтон горько заплакал. Читательница тронута представившейся мне картиной, но способна ли она понять значение происшедшего в полной мере?
Где-то на грани сознания живет то, что я называю мифической нормой, о которой каждая из нас в глубине души знает: это не я.
Характерно: вооружась непосредственным ощущением, Лорд с его помощью высвечивает многое, что прошло бы незамеченным для рационалиста, уклдывающегося в мифическую норму. Двухнедельная поездка в СССР: ну что можно понять за две недели, не зная языка, впервые оказавшись в нехнакомой стране? А между тем некоторые её суждения откликаются сильно и неожиданно. О подчёркнутой важности еды в Советском Союзе, например. Или вот такая сентенция: Народы Советского Союза во многом кажутся мне людьми, которые пока не могут позволить себе быть честными. Когда они смогут, то либо чудесно расцветут, либо погрязнут в разрухе.
Нэнси К. Береано, долголетняя редактриса и издательница Лорд, подытоживает: Тексты Одри Лорд - это импульс к обретению целостности. Наверное, здесь и источник несовпадения, я никогда не стремилась к целостности, я хочу дробиться, распадаться, растворяться. Всё же и «Сестра-отверженная», и особенно «Зами: как по-новому писать мое имя» дают понять, как привлекательна цельность. Медленно, постепенно вспоминает Одри Лорд становление своей личности и всем повлиявшим положительно отдаёт должную благодарность. Она не считает свою судьбу типичной, однородной с другими судьбами современниц-афроамериканок, современниц-лесбиянок, современниц-феминисток. Реперные точки общие: семейное насилие, уход из дому, аборт... Начало войны. Суицид подруги. Общие и не-общие:
* Я помню, как совсем маленькой ёжилась от одного особенного звука, хрипло-резкого грудного скрежета, потому что чаще всего это значило, что секунду спустя у меня на ботинке или пальто окажется гадкий шарик серой мокроты. Мать стирала ее маленькими кусочками газеты, которые всегда носила в сумке. Иногда она ворчала - вот, мол, люди низшего класса, ни ума, ни манер у них не хватает, чтобы не плевать против ветра, где бы они ни оказались, - и внушала мне, что унижение было лишь случайностью. Мне и в голову не приходило усомниться в её словах.
И лишь много лет спустя я однажды спросила её в разговоре: «Ты заметила, что люди стали как-то реже плевать против ветра?»
Со дня смерти Одри Лорд прошло тридцать лет и один день. А реперные точки всё те же.
Моя школа стояла через авеню от школы католической, куда ходили мои старшие сестры, и общеобразовательной их пугали всю мою жизнь. Если не станут слушаться и получать хорошие отметки за учебу и поведение, могут и «перевести». «Перевести» звучало почти так же страшно, как спустя десятки лет - «депортировать».
* «Куда бы птица без лап ни летела, она находила деревья без ветвей».
Война пришла в наш дом по радио воскресным вечером после церкви, между передачей «Оливио - мальчик, который поет йодль» и дуэтом сестер Мойлан. Это было воскресенье, Пёрл-Харбор.
- Японцы бомбили Пёрл-Харбор, - угрюмо объявил отец. Показав жилье потенциальному покупателю, он вернулся и направился прямиком к приемнику.
- Это где? - спросила Хелен. Она в этот момент пыталась втиснуть свою кошку Клео в платьице, которое только что сшила.
Вот, наверное, почему Оливио не передают, - разочарованно вздохнула Филлис. - Так и думала, что что-то не так, он всегда в это время идет.
* Через две недели после нашего переезда хозяин повесился в подвале. В «Дейли Ньюз» написали, что к самоубийству привело отчаяние из-за того, что ему всё-таки пришлось сдать жильё Неграм.
- Мамочка, ну нечестно же. Вот я и плакала, - сказала я, выкладывая на стол покупки из коричневых пакетов. Признать, что я задета, значило снова дать повод для обвинений в уязвимости. - Мне-то сами выборы не очень важны, а именно что несправедливость эта.
- Справедливость, справедливость, а что вообще, по-твоему, справедливо? Если хочешь справедливости, глянь богу в лицо, - мать деловито сбрасывала в мусорное ведро луковую шелуху. Она остановилась, повернулась и ухватила мое распухшее от слез лицо под подбородком. Глаза ее, столь резкие и яростные прежде, стали усталыми и грустными.
- Малышка, почему ты так мучаешься из-за того, что справедливо, а что несправедливо? Делай, что с тебя причитается, а остальное само собой разрешится, - она откинула прядь со лба, и я почувствовала, как злость уходит из кончиков ее пальцев. - Смотри, что с волосами стало, пока ты валялась с глупостями. Иди умойся и руки вымой, а потом приходи, будем рыбу готовить.
В перерывах между порками я отсиживалась в библиотеке на 135-й улице и подделывала записки от матери, чтобы мне выдали книжки с «закрытой полки», читала о сексе и рождении детей и всё ждала, когда забеременею. В этих книгах связь между месячными и возможностью иметь детей была не особо очевидна, а вот связь между пенисами и беременностью вырисовывалась очень четко. А может, я сама всё напутала, потому что всегда читала очень быстро, но не слишком внимательно.
* Дома мать говорила: «При посторонних не забывайте оставаться сестрами». Она имела в виду белых людей, например, пропахшую чистящим средством женщину, что пыталась заставить меня уступить ей место в четвертом автобусе. В школе Святой Катерины, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду некатоликов. В старшей школе девочки, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду мужчин. Мои подруги, говоря «При посторонних оставайтесь сестрами», имели в виду цивилов.
* Вспоминать эти времена - всё равно, что рассматривать фотографии, на которых я в концлагере выбирала бы съедобные обрезки из мусорной кучи, зная, что без этих помоев умру от голода.
* Дженни говорила о самоубийстве как о неотвратимом, уже принятом решении, будто никаких связанных с ним вопросов уже не оставалось и мне нужно было просто принять его неизбежность, точно наступление зимы. Но что-то во мне постоянно вопило «нет, нет, нет», и однажды, когда мы возвращались из Вашингтон-сквер- парка, я спросила: «Дженни, а как же мы, все те, кто тебя любит?» Дженни привычно высокомерно тряхнула длинными косами, нахмурила густые брови над большими темными глазами и произнесла своим самым повелительным тоном: «Ну, видимо, вам самим придется о себе позаботиться, так?»
* Выбор между видами боли - в этом и заключается жизнь.
* Позднее Джинджер призналась, что из-за моих постоянных вопросов, почему она должна готовить мальчикам еду в школу, Кора однажды решила: «Она точно лесба!»
* Парадоксально, но, приняв свою позицию как обособленную и от общества в целом, и от отдельных сообществ - Черного или гомосексуального, - я поняла, что не надо было так стараться. Быть принятой. Выглядеть фэм. Быть гетеросексуальной. Выглядеть гетеросексуальной. Быть приличной. Выглядеть «хорошо». Нравиться. Быть любимой. Быть одобряемой. Чего я не понимала - так это того, скольких трудов мне стоило оставаться живой, или, точнее, оставаться человеком. И насколько от этого я стала сильной.
* …когда сёстры тебя стыдятся и считают сумасшедшей, когда братья хотят тебя вскрыть и посмотреть, что там внутри, когда белые девушки смотрят на тебя как на экзотическое лакомство, которое только что выползло сквозь стену прямиком в тарелку (и как же они любят после уроков в колледже отирать своими юбчонками край твоего стола в редакции литературного журнала), когда белые парни говорят лишь о деньгах или революции, но у них никогда не стоит, - то тут уж совсем не важно, носишь ли ты афро задолго до того, как это название придумают.
* В то же самое время мы с Мюриэл собирали книжные полки, устраивали сеансы совместного письма и завели двух худосочных Чёрных котят, Сумасшедшую Леди и Страшилу Лу.
* Чтобы выразить чувства, я рассказывала стихотворения. Когда заученные стихи перестали отвечать моим потребностям, я начала писать свои.
* Вопреки идеальной картинке, созданной фальшивой ностальгией, в пятидесятые белая гетеросексуальная америка взяла передышку под девизом «давайте притворимся счастливыми в этом лучшем из возможных миров - и к чертям собачьим бомбить коммуняк, если они только посмеют считать иначе». Казнили супругов Розенберг, изобрели транзистор, стандартным решением для неустранимых девиаций стали считать фронтальную лоботомию.