Четверг, стихотворение: Рахель
Михаль
"И полюбила Михаль, дочь Саула, Давида... -
и презрела его в сердце своём."
Книга Самуила, 1, II
О Михаль, ты сестра мне -
ведь связь поколений крепка,
и ещё виноградник
полынью сухой не зарос,
и на платье твоём
не поблек ещё пурпур полос,
золотые браслеты твои
мне звенят сквозь века.
Не однажды я видела,
как ты стоишь у окна,
и свободу и нежность
твои отражают черты.
О Михаль, о сестра,
я ведь тоже грустна, как и ты,
и, как ты,
на презренье к любимому осуждена.
Цветы "Быть может"
Прекрасны клумбы у меня в саду.
и выросли на них цветы "Быть может".
К садовничьему пристрастясь труду,
как я растила их! Как лезла вон из кожи!
Я выставила стражу у ворот
и на её рассчитывала верность.
Цветы хранила я от всех невзгод,
боясь, что в сад проникнет Достоверность.
Но та пробилась через семь оград,
и сразу приговор ужесточила,
и превратила в кладбище мой сад
и мой цветник в могилы превратила.
Назови моим именем дочь...
Назови моим именем дочь -
руку дай,
постарайся помочь.
Так печален в вечность уход!
И когда она подрастёт,
то мою сиротливую песнь,
мой вечерний, грустный мотив -
в золотую звонкую весть,
в голос утра она превратит.
Нить порвалась - вплети её им,
дочерям и внучкам твоим!
Перевод М. Яниковой
Предыдущий пост о поэтессе: https://fem-books.livejournal.com/1354241.html
Продолжая израильскую тему, хочу рассказать о романе Нурит Герц [נורית גרץ] «Между мной и тобой - моря», посвящённом истории любви Рахели и российского подданного, инженера и поэта Михаила Бернштейни. Скудость биографических сведений позволила некоторым исследователям утверждать, что Бернштейна не существовало, но Герц и её научная консультантка Наталья Ямпольская взялись за дело серьёзно и проследили жизненный путь адресата поэтессы. Правда, писем Рахели не нашли. Пока ещё.
Чем мне очень эта книга близка, так своим подходом к образу Рахели. Существует некий миф о поэте, творце как о существе, одарённом свыше, у которого само собой всё получается. А если не получается, если -- долгие периоды молчания, неудачи, исчирканные черновики, то, наверное, и таланта особого не было, и творчество какое-то ненастоящее. У Герц молчание - неотъемлемое свойство дара Рахели, такое же, как сами стихи, слабость -- такое же важное качество, как сила и выносливость. "Слаб он, человек" - лейтмотив, опровергающий сам себя. Мы слабы - и сколько же мы делаем, вопреки и благодаря своей слабости!
Вот так. В одиночестве. Никто не держал её за руку, никто с ней не говорил и не повторял громко, в голос слова, поризносимые снова и снова, чтобы проникли сквозь занавес, за который она уходит и исчезает - чтобы они до неё добрались. Но она каким-то образом знала по голосу и звуку удаляющихся шагов, что медсестра ушла, и, наверно, сказала, может, не выразив словами, но про себя: "Это ведь больница, здесь была медсестра, а сейчас её уже нет, сейчас нет никого". И потом: "Но что-то же осталось. Только вот что? Не может быть, что ничего и не было. А впрочем, какая разница?" Хотя, возможно, на рассвете она проснулась и услышала, как кто-то её зовёт: "Рая!" - и спросила: "Что?", и сказала "Я здесь". Это были её последние слова, но никто их не услышал.