Четверг - стихотворение: Лидия Койдула
Пост юбилейный, пусть дата юбилея и некруглая. Двадцать четвёртого декабря 1843 года в местечке Вяндра, в семье учителя Иоганна Вольдемара Янссена и учительской дочери Эмилии Кох родилась дочь, Лидия Эмилие Флорентина. Событие, казалось бы, совершенно рядовое и малозаметное, но есть несколько интересных нюансов. Во-первых, Иоганн Вольдемар был никакой не Иоганн Вольдемар, и даже не Янссен. При крещении он, сын трактирщика, эстонец по национальности, был записан как Яан Йенсен. Мальчик лишился отца в семь лет, но благодаря музыкальному таланту, превосходным академическим способностям и скромному, доброму характеру обратил на себя внимание пастора Кербера, который помог ему выучиться и стать преподавателем. Но, достигнув учительской должности, Яан был обязан сменить и имя на более германски звучащее. Менее эстонцем его это не сделало: Янссен известен как активный деятель эстонского национального возрождения, издавал первую эстоноязычную газету, провёл первый праздник песни в Таллинне, стал автором эстонского гимна. И пусть первые строки Лидии Койдулы были написаны на немецком языке, отец поощрял её писать по-эстонски.
До замужества Лидия Янссен работала в редакции отцовской газеты: делала переводы и компиляции, составляла художественное приложение "Беседа". Некоторые её стихи выходили анонимно или под отцовским именем, но не из-за того, что грозный родитель присваивал стихи, а из соображений тогдашнего приличия. Незамужняя девушка не могла печататься под своей фамилией. Псевдоним Койдула, то есть Утренняя Заря, Лидии придумал педагог и просветитель К.-Р. Якобсон, когда публиковал её стихотворения в своём букваре. Образ полубожественной Зари очень значим в поэтическом языке Койдулы.
Шестидесятые годы были самым счастливым десятилетием в жизни поэтессы. Она много работала, много и общалась с близкими по духу людьми, была популярна, даже прославлена. С постановки её пьес "Двоюродный братец из Сааремаа" [Saaremaa onupoeg] и "Этакий мульк, или Сто пур соли" [Säärane mulk] начался первый эстонский театр. И, видимо, было некое любовное чувство, скорее всего, оставшееся безответным...
Помолвка, а затем и свадьба Койдулы с военным врачом Эдуардом Михельсоном, латышом по национальности, стала громом среди ясного неба. Его назначили в Кронштадт, и там, вдали от привычной обстановки, от родных людей началась её семейная жизнь. По-русски поэтесса не говорила, роль полковой дамы её никоим образом не прельщала. Из письма подруге: "Пребывать в одиночестве, без раздумий, мешать суп поварешкой -- это мне невмоготу". В поэзии Койдулы кронштадтского периода преобладала элегическая и ностальгическая лирика.
Родились двое детей, рано умерший Ханс Вольдемар, названный по дедушке, и дочь Хедвига. В 1876 году Михельсон получил стипендию в Венском университете, и вся семья, кроме Хедвиги, предусмотрительно оставленной у бабушки с дедушкой в Тарту. В Австрии родилась вторая дочь Анна. Когда учёба мужа закончилась, с пополнившимся семейством Михельсоны вернулись в Эстонию, и там сын заболел и умер от инфекционного заболевания. Койдула так от этого горя и не оправилась, начала болеть. Диагноз врачей был неутешительным: рак груди. Несмотря на это, она решилась выносить ребёнка. Мальчик умер через несколько дней после рождения, едва-то крестить успели, а через год за ним последовала и поэтесса.
Койдула, её муж и маленький Макс покоились на Кронштадтском немецком кладбище до 1946 года, когда по распоряжению Совета министров Советской Эстонии её прах был перезахоронен в Таллинне, на Лесном кладбище.
У колыбели
Солнце, вниз катясь, сказало:
"Хватит, знать!"
И, закрыв глаза устало,
Завалилось спать.
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Липа листьями играет:
"Не игра!
Если солнце не сияет,
Спать и мне пора".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Соловей поет в лесочке:
"Лирилю!
Коль притихли все листочки,
То и я посплю".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
"Одному
Что скакать мне по опушке -
Дай-ка я вздремну".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Вот ружье охотник прячет:
"Дудки, мол!
Коль косой уже не скачет,
Спать и я пошел".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Месяц из-за тучи темной
Смотрит, изумлен:
На замок весь мир огромный
Запер крепкий сон.
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Канувший мой милый
На берегу игривого, бурлящего потока,
хранимого лугами деревень, не так далёко
ветвится липа. Мы под ней стояли.
И разговоры наши были словно листьев шёпот,
звучали обещания, как волн холодных ропот, -
а мы о счастье будущем мечтали.
Теперь стою одна, всё слыша музыки той звуки:
размылся счастья лик, растёрли скорби слёзы руки.
И липа в зелени стоит уныло.
Поток стремится вдаль, не замедляя бега скорость;
звучит в его разгульном шуме невесёлость,
как обманул ты, канувший мой милый.. .
Счастье Койдулы
Одно среди земных тревог
Мне счастье жизни вверил Бог:
Где лёгкий шаг ни ступит мой,
Там красота идет со мной.
Там распри молкнут, и вражда
Не смеет заглянуть туда,
И, алым заревом горя,
Там слёзы ночи пьет заря.
Сердца, застывшие зимой,
Вновь будит жар сердечный мой:
Где гостьей Койдула была,
Там блеск в глазах,
там жизнь светла.
Там семя красоты взошло,
И вольный дух раскрыл крыло,
И правда с истиною там
Ведут нас к мирным берегам.
Ты мне дозволил, Всеблагой,
Светить и в небе красотой.
Когда покровы темноты
На жизнь мою опустишь ты.
Благословить ты захотел
Безмерным счастьем мой удел:
Твоя вселилась красота
В мои немудрые уста.
(перевод В. Казина)
* * *
Будь счастлив за двоих хоть ты, любимый,
Пусть будет счастлив кто-нибудь из нас.
А я не плачу... Улыбаясь, мимо
Я прохожу, не опуская глаз.
Ты не увидишь слёз моих. Что слёзы, -
Мне только бы сдержать невольный стон.
Он очень тонок, слабый стебель розы,
Он весь в шипах, но не согнётся он.
И если б чудом мне сейчас вернули
Всё то, в чём мне отказано судьбой, -
Мечты, цветы, пчелиный гуд в июле
И радугу над золотой водой, -
О, я сочту за счастье, за удачу
Всё это подарить тебе опять.
И вот тогда от счастья я заплачу,
Но тут же сердцу прикажу молчать.
(Перевод 3инаиды Шишовой)
До замужества Лидия Янссен работала в редакции отцовской газеты: делала переводы и компиляции, составляла художественное приложение "Беседа". Некоторые её стихи выходили анонимно или под отцовским именем, но не из-за того, что грозный родитель присваивал стихи, а из соображений тогдашнего приличия. Незамужняя девушка не могла печататься под своей фамилией. Псевдоним Койдула, то есть Утренняя Заря, Лидии придумал педагог и просветитель К.-Р. Якобсон, когда публиковал её стихотворения в своём букваре. Образ полубожественной Зари очень значим в поэтическом языке Койдулы.
Шестидесятые годы были самым счастливым десятилетием в жизни поэтессы. Она много работала, много и общалась с близкими по духу людьми, была популярна, даже прославлена. С постановки её пьес "Двоюродный братец из Сааремаа" [Saaremaa onupoeg] и "Этакий мульк, или Сто пур соли" [Säärane mulk] начался первый эстонский театр. И, видимо, было некое любовное чувство, скорее всего, оставшееся безответным...
Помолвка, а затем и свадьба Койдулы с военным врачом Эдуардом Михельсоном, латышом по национальности, стала громом среди ясного неба. Его назначили в Кронштадт, и там, вдали от привычной обстановки, от родных людей началась её семейная жизнь. По-русски поэтесса не говорила, роль полковой дамы её никоим образом не прельщала. Из письма подруге: "Пребывать в одиночестве, без раздумий, мешать суп поварешкой -- это мне невмоготу". В поэзии Койдулы кронштадтского периода преобладала элегическая и ностальгическая лирика.
Родились двое детей, рано умерший Ханс Вольдемар, названный по дедушке, и дочь Хедвига. В 1876 году Михельсон получил стипендию в Венском университете, и вся семья, кроме Хедвиги, предусмотрительно оставленной у бабушки с дедушкой в Тарту. В Австрии родилась вторая дочь Анна. Когда учёба мужа закончилась, с пополнившимся семейством Михельсоны вернулись в Эстонию, и там сын заболел и умер от инфекционного заболевания. Койдула так от этого горя и не оправилась, начала болеть. Диагноз врачей был неутешительным: рак груди. Несмотря на это, она решилась выносить ребёнка. Мальчик умер через несколько дней после рождения, едва-то крестить успели, а через год за ним последовала и поэтесса.
Койдула, её муж и маленький Макс покоились на Кронштадтском немецком кладбище до 1946 года, когда по распоряжению Совета министров Советской Эстонии её прах был перезахоронен в Таллинне, на Лесном кладбище.
У колыбели
Солнце, вниз катясь, сказало:
"Хватит, знать!"
И, закрыв глаза устало,
Завалилось спать.
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Липа листьями играет:
"Не игра!
Если солнце не сияет,
Спать и мне пора".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Соловей поет в лесочке:
"Лирилю!
Коль притихли все листочки,
То и я посплю".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
"Одному
Что скакать мне по опушке -
Дай-ка я вздремну".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Вот ружье охотник прячет:
"Дудки, мол!
Коль косой уже не скачет,
Спать и я пошел".
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Месяц из-за тучи темной
Смотрит, изумлен:
На замок весь мир огромный
Запер крепкий сон.
Баю-баю, мальчик мой,
Спи, сынок,
Голубок, -
За ночь вырастешь большой.
Канувший мой милый
На берегу игривого, бурлящего потока,
хранимого лугами деревень, не так далёко
ветвится липа. Мы под ней стояли.
И разговоры наши были словно листьев шёпот,
звучали обещания, как волн холодных ропот, -
а мы о счастье будущем мечтали.
Теперь стою одна, всё слыша музыки той звуки:
размылся счастья лик, растёрли скорби слёзы руки.
И липа в зелени стоит уныло.
Поток стремится вдаль, не замедляя бега скорость;
звучит в его разгульном шуме невесёлость,
как обманул ты, канувший мой милый.. .
Счастье Койдулы
Одно среди земных тревог
Мне счастье жизни вверил Бог:
Где лёгкий шаг ни ступит мой,
Там красота идет со мной.
Там распри молкнут, и вражда
Не смеет заглянуть туда,
И, алым заревом горя,
Там слёзы ночи пьет заря.
Сердца, застывшие зимой,
Вновь будит жар сердечный мой:
Где гостьей Койдула была,
Там блеск в глазах,
там жизнь светла.
Там семя красоты взошло,
И вольный дух раскрыл крыло,
И правда с истиною там
Ведут нас к мирным берегам.
Ты мне дозволил, Всеблагой,
Светить и в небе красотой.
Когда покровы темноты
На жизнь мою опустишь ты.
Благословить ты захотел
Безмерным счастьем мой удел:
Твоя вселилась красота
В мои немудрые уста.
(перевод В. Казина)
* * *
Будь счастлив за двоих хоть ты, любимый,
Пусть будет счастлив кто-нибудь из нас.
А я не плачу... Улыбаясь, мимо
Я прохожу, не опуская глаз.
Ты не увидишь слёз моих. Что слёзы, -
Мне только бы сдержать невольный стон.
Он очень тонок, слабый стебель розы,
Он весь в шипах, но не согнётся он.
И если б чудом мне сейчас вернули
Всё то, в чём мне отказано судьбой, -
Мечты, цветы, пчелиный гуд в июле
И радугу над золотой водой, -
О, я сочту за счастье, за удачу
Всё это подарить тебе опять.
И вот тогда от счастья я заплачу,
Но тут же сердцу прикажу молчать.
(Перевод 3инаиды Шишовой)