Агнесса и другие
В 1960 году за столом у знакомых встретились две женщины. Старшая, вдова сталинского чекиста, нарядная и изящная красавица, выглядевшая много моложе своих лет, темпераментно развлекала компанию рассказом, как её этапировали в Караганду. Младшая, выпускница физического факультета, уже много лет собирала рассказы людей, переживших ГУЛАГ. Начало запискам Миры Яковенко было положено ещё в середине пятидесятых, когда она добивалась реабилитации своих репрессированных родственников из Украины. Также она записывала устные мемуары своей подруги Елены Жуковской, которые можно прочесть по ссылкам:
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_1.pdf;
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_2.pdf
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_3.pdf -- тоже очень убедительный и цельный текст. В общем, Агнесса Миронова и Мира Яковенко были находками одна для другой: старшая изливала младшей душу, младшая записывала её откровения. Записывала, разумеется, тайком. Узнав о том, что «всё фиксируется», благоразумная и наученная горьким опытом Ага, конечно, не была бы столь откровенна. Книга, так и названная «Агнесса», выходила в издательстве «Звенья» в 1997 году, в прошлом году переиздана АСТ с подзаголовком «Исповедь жены сталинского чекиста».
Конечно, никакой исповеди в собственном смысле текст не хранит. Исповедь предполагает покаяние в грехах, переосмысление прошлого, а наша мемуаристка от своего прошлого млеет. Платья, украшения, курорты, подробности празднеств и пиров перечисляются с такой экзальтацией, будто ничего более привлекательного и на свете-то нет. А между прочим, её судьба могла сложиться совершенно иначе...
Дед по матери - богатый сибирский купец, по ложному обвинению угодивший в ссылку на Сахалин и оттуда воротившийся с полной реабилитацией. Бабушка по матери - якутка, с трудом говорившая по-русски и неграмотная. Отец - грек-иммигрант, управляющий у очень богатого купца, также грека по национальности. В Майкопе, где родились Агнесса и её сестра Елена, была большая греческая диаспора. Когда в городе установилась Советская власть, семья Аргиропуло прошла через реквизиции и голод, распалась (отец эмигрировал на родину), потеряла мужа Елены - его как офицера расстреляли. Единственным шансом выбраться из бедности для Аги было замужество. Первый её супруг, красный военспец Зарницкий, оказался очень умным человеком и избрал часть благую: когда у него начались проблемы с карьерой, не стал тратить время, цепляться за особняки и прочее, уволился из « органов» и устроился, кроме шуток, счетоводом. Естественно, Ага тут же с ним развелась и вышла за более перспективного мужчину. Мирон Король, или по псевдониму Сергей Миронов, типичный карьерист той поры, ради великолепной красавицы Агнессы развёлся с женой, которая прошла с ним фронты гражданской войны. Эту Густу мемуаристка едва упоминает: бесцветная, нелепая какая-то, не хотела расти над собой...
Возможно, Агнесса Ивановна и преувеличивает, расписывая в подробностях валтасаровы пиры, которым предавались чекисты и их семьи, которым и самим-то оставалось два года, много три, до гибели. Важно не только, что рассказывается, важно и как рассказывается. Что меня убило на месте, так это отношение к обслуживающему персоналу, которого в богатых офицерских домах было много. Агнесса называет их подхалимами, лакеями, прислугой, обслугой, холуями, чуть ли не халдеями. Как сочеталось аристократическое презрение с марксистско-ленинской идеологией, неизвестно. Такое ощущение, что на марксизм-ленинизм основной массе было уже глубоко плевать. Как очень точно заметила И. Щербакова в предисловии, жизнь давала - Агнесса брала.
Были ли Серёжа и Ага счастливы в обычном человеческом смысле? У неё было огромное чувство к мужу, прямо слепое обожание какое-то. Миронов был готов осыпать жену бриллиантами и наряжать как куклу, но, по собственному признанию, если бы ему приказали её расстрелять, расстрелял бы. А затем сам застрелился бы.
Мудрый Зарницкий умер своей смертью уже после войны, а Миронова расстреляли как врага народа. Агнесса вышла замуж третьим браком за родственника Миронова, однако это её не спасло. Попала в тюрьму, потом в лагерь. Дальнейшие события только укрепили меня во мнении, что потрясающая выживаемость Агнессы Ивановны обусловлена двумя чертами её характера: предельным эгоцентризмом и абсолютным отсутствием рефлексии. Помочь кому-то? Нет, мысль-то такая у неё мелькает, но потратишь силы на другого человека - и его не вытащишь, и сама упадёшь под его тяжестью. Всё только себе, только на себя. Тем не менее местами книга читается как собрание полезных советов для заключённых.
...И меня научили сразу не давать все деньги.
...А ещё знаете, что мне помогло? Я никогда ни одного дня не носила тюремной или лагерной одежды. Мне казалось, что стоит надеть их одежду - эти ватные брюки или куртку с торчащей из дыр ватой, - и ты уже не человек, ты уже превратился в раба в глазах всех и в своих собственных.
Иной раз выхожу, мертвецов дверью отжимаю и думаю с удивлением: “Что это со мной? Это же мертвецы, а я их не боюсь, как будто это дрова”. Перешагну через ноги, руки и иду как ни в чем не бывало. Подумала: “Если бы это в нормальной жизни, то я не поверила бы, что так жить можно. А я тут не обращаю внимания и живу. И я всё перенесу и не умру! Я не умру, не умру, со мной этого не случится”.
Впрочем, абсолютной эгоисткой я Агнессу Миронову не назвала бы:
Тамара научала: “Льёшь молоко, недоливай чуть-чуть, вот тебе и останется”. Я попробовала, но вы не представляете, как они смотрят, когда им наливаешь!
И очень понятно, почему Мира Яковенко своей героиней очарована. Ей импонирует и едкий юмор Агнессы, и поистине редкостная память, и немного наигранная простодушная откровенность, и высокомерие, и жизнестойкость. С восторгом пишет она, как старуха занималась гимнастикой, тщательно делала растирания специальной щёткой, как великолепно танцевала танго, празднуя свой семьдесят девятый день рождения. С сочувствием говорит о бесконечных угрызениях совести: был ли мой Серёжа палачом? Не могу представить... А кем он был, этот боготворимый Серёжа, любопытно, с точки зрения Аги? За что ему платили?
Через три недели после своего семидесятидевятилетия А.И. Миронова умерла. Она так и не узнала, что её устные воспоминания стали книгой.
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_1.pdf;
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_2.pdf
https://temkin-76.ucoz.ru/nash_dom/ZHUKOVSKAYA/zhuk_part_3.pdf -- тоже очень убедительный и цельный текст. В общем, Агнесса Миронова и Мира Яковенко были находками одна для другой: старшая изливала младшей душу, младшая записывала её откровения. Записывала, разумеется, тайком. Узнав о том, что «всё фиксируется», благоразумная и наученная горьким опытом Ага, конечно, не была бы столь откровенна. Книга, так и названная «Агнесса», выходила в издательстве «Звенья» в 1997 году, в прошлом году переиздана АСТ с подзаголовком «Исповедь жены сталинского чекиста».
Конечно, никакой исповеди в собственном смысле текст не хранит. Исповедь предполагает покаяние в грехах, переосмысление прошлого, а наша мемуаристка от своего прошлого млеет. Платья, украшения, курорты, подробности празднеств и пиров перечисляются с такой экзальтацией, будто ничего более привлекательного и на свете-то нет. А между прочим, её судьба могла сложиться совершенно иначе...
Дед по матери - богатый сибирский купец, по ложному обвинению угодивший в ссылку на Сахалин и оттуда воротившийся с полной реабилитацией. Бабушка по матери - якутка, с трудом говорившая по-русски и неграмотная. Отец - грек-иммигрант, управляющий у очень богатого купца, также грека по национальности. В Майкопе, где родились Агнесса и её сестра Елена, была большая греческая диаспора. Когда в городе установилась Советская власть, семья Аргиропуло прошла через реквизиции и голод, распалась (отец эмигрировал на родину), потеряла мужа Елены - его как офицера расстреляли. Единственным шансом выбраться из бедности для Аги было замужество. Первый её супруг, красный военспец Зарницкий, оказался очень умным человеком и избрал часть благую: когда у него начались проблемы с карьерой, не стал тратить время, цепляться за особняки и прочее, уволился из « органов» и устроился, кроме шуток, счетоводом. Естественно, Ага тут же с ним развелась и вышла за более перспективного мужчину. Мирон Король, или по псевдониму Сергей Миронов, типичный карьерист той поры, ради великолепной красавицы Агнессы развёлся с женой, которая прошла с ним фронты гражданской войны. Эту Густу мемуаристка едва упоминает: бесцветная, нелепая какая-то, не хотела расти над собой...
Возможно, Агнесса Ивановна и преувеличивает, расписывая в подробностях валтасаровы пиры, которым предавались чекисты и их семьи, которым и самим-то оставалось два года, много три, до гибели. Важно не только, что рассказывается, важно и как рассказывается. Что меня убило на месте, так это отношение к обслуживающему персоналу, которого в богатых офицерских домах было много. Агнесса называет их подхалимами, лакеями, прислугой, обслугой, холуями, чуть ли не халдеями. Как сочеталось аристократическое презрение с марксистско-ленинской идеологией, неизвестно. Такое ощущение, что на марксизм-ленинизм основной массе было уже глубоко плевать. Как очень точно заметила И. Щербакова в предисловии, жизнь давала - Агнесса брала.
Были ли Серёжа и Ага счастливы в обычном человеческом смысле? У неё было огромное чувство к мужу, прямо слепое обожание какое-то. Миронов был готов осыпать жену бриллиантами и наряжать как куклу, но, по собственному признанию, если бы ему приказали её расстрелять, расстрелял бы. А затем сам застрелился бы.
Мудрый Зарницкий умер своей смертью уже после войны, а Миронова расстреляли как врага народа. Агнесса вышла замуж третьим браком за родственника Миронова, однако это её не спасло. Попала в тюрьму, потом в лагерь. Дальнейшие события только укрепили меня во мнении, что потрясающая выживаемость Агнессы Ивановны обусловлена двумя чертами её характера: предельным эгоцентризмом и абсолютным отсутствием рефлексии. Помочь кому-то? Нет, мысль-то такая у неё мелькает, но потратишь силы на другого человека - и его не вытащишь, и сама упадёшь под его тяжестью. Всё только себе, только на себя. Тем не менее местами книга читается как собрание полезных советов для заключённых.
...И меня научили сразу не давать все деньги.
...А ещё знаете, что мне помогло? Я никогда ни одного дня не носила тюремной или лагерной одежды. Мне казалось, что стоит надеть их одежду - эти ватные брюки или куртку с торчащей из дыр ватой, - и ты уже не человек, ты уже превратился в раба в глазах всех и в своих собственных.
Иной раз выхожу, мертвецов дверью отжимаю и думаю с удивлением: “Что это со мной? Это же мертвецы, а я их не боюсь, как будто это дрова”. Перешагну через ноги, руки и иду как ни в чем не бывало. Подумала: “Если бы это в нормальной жизни, то я не поверила бы, что так жить можно. А я тут не обращаю внимания и живу. И я всё перенесу и не умру! Я не умру, не умру, со мной этого не случится”.
Впрочем, абсолютной эгоисткой я Агнессу Миронову не назвала бы:
Тамара научала: “Льёшь молоко, недоливай чуть-чуть, вот тебе и останется”. Я попробовала, но вы не представляете, как они смотрят, когда им наливаешь!
И очень понятно, почему Мира Яковенко своей героиней очарована. Ей импонирует и едкий юмор Агнессы, и поистине редкостная память, и немного наигранная простодушная откровенность, и высокомерие, и жизнестойкость. С восторгом пишет она, как старуха занималась гимнастикой, тщательно делала растирания специальной щёткой, как великолепно танцевала танго, празднуя свой семьдесят девятый день рождения. С сочувствием говорит о бесконечных угрызениях совести: был ли мой Серёжа палачом? Не могу представить... А кем он был, этот боготворимый Серёжа, любопытно, с точки зрения Аги? За что ему платили?
Через три недели после своего семидесятидевятилетия А.И. Миронова умерла. Она так и не узнала, что её устные воспоминания стали книгой.