Письма из зоны военных действий - «Грозовой перевал» (Окончание)
Originally posted by a_dworkin_ru at Письма из зоны военных действий - «Грозовой перевал» (Окончание)
Перевод главы "Wuthering Heights" из книги "Letters from a War Zone" (вторая часть).
Оригинал перевода можно найти здесь.
Перейти к началу статьи.
Хиндли женится, когда Хитклиф еще ребенок; его жена умирает в родах. Хиндли быстро опускается. Он «не плакал и не молился - он ругался и кощунствовал: клял бога и людей и предавался необузданным забавам, чтоб рассеяться. Слуги не могли долго сносить его тиранство и бесчинства…» Это и было той деградацией, за которой Хитклиф с наслаждением наблюдал.
Сын Хиндли, Гэртон, - другой заброшенный и страдающий от насилия сын в этой саге о воспитании в мужчинах жестокости. Хиндли - буйный алкоголик. Нелли, служанка, пытается прятать от него мальчика, которому постоянно угрожает опасность от эмоциональной и физической несдержанности его отца. Ребенок «испытывал спасительный ужас перед проявлениями его [Хиндли] животной любви или бешеной ярости; потому что, сталкиваясь с первой, мальчик подвергался опасности, что его затискают и зацелуют до смерти, а со второй - что ему размозжат голову о стену или швырнут его в огонь; и бедный крошка всегда сидел тихонько, куда бы я его ни запрятала». Его прячут в кухонном шкафу, чулане или буфете, чтобы уберечь от пьяных выходок отца. Однажды Хиндли поднимается с мальчиком вверх по лестнице и свешивает его над перилами вниз головой. Отвлекшись на шум, он роняет его.
Хиндли свиреп и необуздан, Гэртон - заброшенный, живущий в вечном страхе ребенок. Повзрослевший Хитклиф вновь поселяется на старом месте и начинает постепенно перекупать имущество Хиндли, поощряя его мотовство и беспутство. Хитклиф сближается с несчастным ребенком, но не делает ничего, чтобы помочь ему, а лишь способствует сопровождающемуся вспышками насилия саморазрушению его отца. На вопрос, почему он любит Хитклифа, Гэртон отвечает: «Папа задаст мне, а он папе… он бранит папу, когда папа бранит меня. Он говорит, что я могу делать, что хочу». Хитклиф добивается привязанности одинокого ребенка, и в то же время позволяет ему расти невежественным и заброшенным. Он поощряет ненависть мальчика к собственному отцу. Привязанность Гэртона к Хитклифу - это отчаянная преданность измученного животного к любому, кто хоть немного добр к нему. После смерти Хиндли Хитклифу удается прибрать к рукам Грозовой Перевал вместе с сиротой, Гэртоном.
Месть Гэртону также входит в планы Хитклифа - это умышленное попрание прав невинного в обыденной традиции жестокости взрослого мужчины к мальчику; но это также и спланированный акт классовой мести. Гэртон, который по рождению выше Хитклифа - богатый, светловолосый, белый - будет выращен им дикарем, выращен животным, выращен, как рос сам Хитклиф. «Теперь, мой милый мальчик»,- говорит Хитклиф после смерти Хиндли, - «ты мой! Посмотрим, вырастет ли одно дерево таким же кривым, как и другое, если его будет гнуть тот же ветер!»
Гэртон уже познал физическое насилие, Хитклифу нет надобности мучать его физически. Все, на что только способны ужас и боль, этот ребенок уже перенес. Но он сделает с мальчиком то, что сделали с ним самим: будет обращаться с ним с тем же пренебрежением и презрением, будет растить его невежественным изгоем, грубым и неотесанным животным.
Гэртон становится тем, кем он научен быть. У него нет средств самовыражения - ни языка, ни жестов, - которые бы подходили его изначально добросердечной натуре.
Счастливый конец «Грозового перевала», каким бы он ни был - когда Гэртон начинает учиться чтению и письму у дочери Кэти, Кэтрин, и они находят друг в друге равную пытливость ума и доброту сердца - наглядно иллюстрирует ту великую мораль, которой эта книга учила нас все это время: образование - тот цивилизующий принцип, который уравнивает все различия класса и статуса.
Повествовательница «Грозного перевала», служанка Нелли, также является равной им в тяге к знаниям и рассудительности; и сам «Грозовой перевал» - это исступленное обвинение плохого образования - образования, которое, как и любовь, построено по принципу разности, а не одинаковости; образования, разделяющего людей, а не создающего сферу общих ценностей и удовольствий.
Физическое насилие признано плохой формой обучения: заброшенность тоже учит. Они создают садистов и варваров. Язык, книги, общение, сердечное отношение, вовлечение на принципах всеобщего равенства - вот жизнеутверждающее, преобразующее, человечное воспитание. Любовь, основанная на одинаковости, может полностью реализоваться лишь в обществе, в котором воспитание основано на одинаковости: на равенстве в правах, уважении, доступе к интеллектуальным свершениям и просто на чувстве собственного достоинства. Классовые различия создаются воспитанием детей - так же, как садизм, тирания и, теоретически, равенство.
Заброшенность маленьких детей была особенно распространена. Роды часто заканчивались смертью матери. Кэти, как и мать Гэртона, умирает от них. Младенец, несомненно, нес какую-то стигму ответственности за смерть матери, особенно если ее любили.
Кэтрин, дочь возлюбленной Хитклифа, Кэти, и светловолосого, богатого, белого джентельмена Эдгара Линтона, родилась «семимесячным крошечным младенцем»; ее мать умерла два часа спустя, и девочка «могла до полусмерти надрываться от плача, и никого это не заботило - в те первые часы ее существования». Ребенок был «одиноким».
Она тоже становится частью мести Хитклифа. Он решает выдать ее замуж за своего сына, которого его сбежавшая жена, Изабелла, сестра Эдгара Линтона, назвала Линтоном. Она знала, как сильно Хитклиф ненавидел имя Линтона и все с ним связанное. Этот ребенок был зачат в плотской жестокости садистского супружеского сношения, включавшего в себя физическое насилие и эмоциональную жестокость. Хитклиф планирует завладеть собственностью Хиндли, Грозовым Перевалом, и собственностью Эдгара Линтона, а также уничтожить потомков обоих. Чтобы добиться желаемого, он силой заставляет пожениться своего сына Линтона, находящегося при смерти, с Кэтрин, чей отец на тот момент также был при смерти.
Кэтрин - дитя своего времени, которой тоже выпало свое бремя заброшенности и одиночества. После лишенного заботы младенчества она растет, окруженная любовью и уважением. Она вырастает наивной и оберегаемой ото всего, изолированной, неискушенной, несколько избалованной, но порядочной и, в общем-то, доброй. Она еще не видела жестокости. По большей части она просто одинока. Это одиночество и неведение зла и создают в ней благоприятную почву для зарождения любви к своему кузену, Линтону, сначала в детстве, затем и в юности.
Когда сбежавшая жена Хитклифа, Изабелла, умирает, он забирает ребенка себе. Изабелла попыталась спрятать Линтона от его отца. Она отправляет ребенка к его дяде, Эдгару Линтону. Кэтрин вне себя от радости от того, что теперь у нее есть двоюродный брат. С невинностью ребенка она думает о нем как о друге, товарище по играм, спутнике, брате, близнеце. Когда Хитклифу удается отобрать Линтона, с его уходом Кэтрин теряет товарища, о котором так давно мечтала. Во взрослом возрасте, когда она, гуляя вересковыми пустошами, случайно встречает Линтона, в ее сердце уже живет огромная нежность к нему.
Отец запрещает ей видеться с Линтоном. Она не может этого понять. Он пытается оградить ее от того зла, которое Хитклиф может причинить ей. Она тронута видимыми страданиями Линтона и его кажущейся чувствительностью. Он слаб и болен. В первом ослеплении восторга она проникается к нему эмпатией; когда же обнаруживает слабость его характера, эмпатия сменяется жалостью. Она принимает эти чувства за любовь.
Линтон физически слаб, хронически болен - скорее всего, чахоткой - и медленно умирает. Близкая смерть Линтона ставит под угрозу план Хитклифа женить его на Кэтрин. Поэтому он похищает девушку и силой принуждает ее к этому браку.
Линтон - тиран пассивности и себялюбия. Его садизм ничем не привлекательнее садизма его отца, хотя характером он слишком вял. И в этом - немалая часть гениальности «Грозового перевала». Каждый из мужчин наделен своей индивидуальностью, и тирания каждого выходит далеко за пределы его личных качеств, чтобы удовлетворить побуждающие к насилию требования мужского доминирования. Садизм или жестокость каждого осуществляется согласно его потребностям и способностям. Эта потребность порождена жестокостью мужчины к мальчику.
Хитклиф с проницательностью изгоя описывает Кэтрин характер своего сына:
«… Линтону вся его бережность и доброта нужны для самого себя. Он отлично умеет быть маленьким тираном. Он возьмется замучить сколько угодно кошек при условии, что им вырвут зубы и подпилят когти. Вы сможете рассказать его дяде немало прелестных историй о его доброте, когда вернетесь домой, уверяю вас.»(Садизм Хитклифа проявляется и в том, что он для того, чтобы принудить Кэтрин к браку со своим сыном, держит ее в заточении в то время, как ее отец умирает).
Садизм Линтона - порождение его слабости. Им движет ужас перед отцом: «Линтон лежал, распростертый, в новом приступе бессильного страха, возникшего, должно быть, под взглядом отца: ничего другого не было, чем могло быть вызванно такое унижение». Это садизм из страха, садизм слабого - трусливое чувство облегчения от того, что жестокость его отца обращена на кого-то другого, а не на него самого - классическая стратегия защиты слабого. Хитклиф собственноручно избивает Кэтрин и опосредованное удовольствие Линтона двойственно, но реально:
«- И вам было приятно смотреть, как ее бьют? …
- Я зажмурил глаза, - ответил он, - «я всегда жмурюсь, когда отец у меня на глазах бьет лошадь или собаку, он делает это так жестоко! Все же я сперва обрадовался - Кэти заслуживала наказания за то, что толкнула меня. Но когда папа ушел, она подвела меня к окну и показала мне свою щеку, разодранную изнутри о зубы, и полный крови рот… и с того часу она ни разу со мной не заговорила; временами кажется, что она не может говорить от боли. Мне неприятно это думать, но она противная, что непрестанно плачет, и такая бледная и дикая на вид, что я ее боюсь».Хитклиф заставил умирающего Линтона начать ухаживать за Кэтрин, заинтересовать ее, завоевать ее доверие, заманить в ловушку. Но делая это, он также обрекает Линтона на скорую смерть: «Я не могла вообразить себе, что отец способен так дурно и так деспотически обращаться с умирающим сыном, как обращался с Линтоном Хитклиф,» - говорит Нелли - «…он тем настойчивее домогался своего, чем неизбежнее смерть грозила вмешаться и разрушить его алчные и бессердечные замыслы».
Опасаясь, что Линтон умрет прежде, чем удастся заманить Кэтрин в этот брак, Хитклиф прибегает к угрозам и грубой силе и принуждает ее дать согласие. Но он уничтожил своего сына. И уничтожая его, он пробуждает в Линтоне самые отвратительные его качества.
И в этом вся глубина жестокости Хитклифа: не только физическое разрушение Линтона, но и его моральное разложение, уничтожение всего, что только есть в нем доброго и порядочного - с тем, чтобы добиться его моральной деградации, сделать жестоким до предела его возможностей.
Он наслаждается не только страданиями Линтона, но и предвкушает страдания, которые Линтон причинит Кэтрин: «Не я сделаю его ненавистным для вас», - говорит Хитклифф, - «это сделает его милый нрав… Линтон теперь - сама желчь… Я слышал, как он расписывал, … что он стал бы делать, будь он так силен, как я: наклонности налицо, а самая слабость изощрит его изобретательность взамен силы...»
Поражающая воображение картина мужчины, медленно убивающего собственного сына и знающего, что тот будет справляться с болью, заставляя страдать кого-то другого - планируя эту боль, и ту, что будет вызвана этой - заставляет нас задаться тем же вопросом, что и Изабелла: «Впрямь ли мистер Хитклиф человек? И если да, то не безумен ли он? А если нет, то кто же он - дьявол? … заклинаю вас, объясните мне, если сможете, за кого я вышла замуж?»
Хитклиф - само воплощение зла, но от других мужчин, жестоких к женщинам и детям, его отличает лишь степень совершаемого насилия, не его суть. Бронте привлекает внимание именно к насилию над мальчиками, поскольку описывает формирование мужского доминирования.
Образ Хитклифа выходит далеко за рамки типичного книжного злодея: жестокость - его гений, его этика; ненависть - то радикальное чувство, которое подпитывает его революцию одиночки, революцию против богатых, светловолосых, белых - даже если это его собственные отпрыски. Он уничтожает всех и каждого, поскольку его доминирование не может быть передано по наследству. И это именно то, что означает быть отверженным, смуглым, похожим на цыгана: он не может передать то, кем он является, не передав одновременно и свой низкий статус.
Его радикальная жестокость, основанная на классовой ненависти, невольно напоминает о более привлекательных качествах тех, кто рожден господствовать: безразличную, порой даже благосклонную или любезную снисходительность; уверенность в праве на власть и в идентичности, способная смягчить или облагородить упражнения в социальном садизме. Садизм же Хидклифа - это радикальная, беспощадная революция, вылившаяся в социально сконструированный садизм, в своих проявлениях схожий со стихийным бедствием: он уравнивает всех и вся перед собой.
Феминистский гений Бронте проявился в демонстрации того, как этот садизм был сформирован; как и почему. Ее политическая мудрость, ставшая основанием для глубокого, хоть и нелегко давшегося ей гуманизма, в конечном итоге привела ее к отречению от радикального насилия.
Несмотря на это, ее творение, Хитклиф, оказался настолько завораживающим и был так превратно понят как романтический герой, что авторское неприятие жестокости и насилия Хитклифа осталось незамеченным или было посчитано неискренним. В конце концов, разве женщины не пишут любовные истории и не предаются мечтам о физически жестоких героях? Как она вообще могла бы создать его, если бы не любила? - вопрос, который задают только когда речь идет о женщине-писательнице, которой полагается обретать вдохновение в любовных страстях, а не в знании; руководствоваться дешевой романтикой, а не аналитической проницательностью, подобно скальпелю вскрывающей нутро социального угнетения.
Уже в самом повествовании Бронте предостерегает читательниц против неправильного прочтения образа Хитклифа. Изабелла, его жена, играет роль плохой читательницы, что само по себе является блестящим ироничным политическим намеком. Плохая читательница - это сентиментальная читательница любовных романов, когда жизнь, любовь и искусство требуют конфронтации с политикой власти. Плохая читательница романтизирует садиста и считает насильника, абьюзера, мучителя романтическим героем. Видит в нем страдальца, несмотря на наглядные свидетельства того, что это он заставляет страдать других. Хитклифф, говоря об Изабелле, дает описание плохой читательницы:
«Она бросила их [свою семью и друзей] в самообольщении… вообразив, будто я романтический герой, и ожидая безграничной снисходительности от моей рыцарской преданности. Едва ли я могу считать ее человеком в здравом уме - так упрямо верит она в свое фантастическое представление обо мне и всем поведением старается угодить этому вымышленному герою, столь ей любезному».Она состоит в самых что ни на есть заурядных отношениях с этим человеком: наивная девица, влюбившаяся в аутсайдера - таинственного мужчину, мрачного и задумчивого, страдающего и чувствительного. Она выходит за него замуж - и будет банальностью сказать, что мужья бывают жестоки к своим женам. Изабелла - самая обычная женщина, такая же, как многие из нас: приученная неправильно понимать мужчин, воспитанная в неведении о значении доминирования и секса, бунтующая против общепринятой мудрости - социальных условностей - своей семьи. Опасный мужчина - путь тех из нас, чье незнание жизни перемешано с бунтом.
Презрение Хитклифа к Изабелле отличается поразительной проницательностью - на этот раз, проницательностью моральной. Она видела его жестокость - видела, как он издевался над ее собакой - и позволила ему сделать это. «… Никакое зверство не претило ей,» - говорит Хитклиф, - «… лишь бы ничто не грозило ее собственной драгоценной особе».
Именно эта изначальная аморальность женственной любви - желание стать исключением в насилии - нехватка совести остановить жестокость по отношению к другим, лишь бы только самой не стать его жертвой - подчеркивает значение женственности: в ней нет места человеческой порядочности, нет целостности, нет чести.
Мучения собаки описаны дважды - один раз Нелли, которая обнаруживает ее, повешенную и едва живую, и успевает спасти; и второй раз Хитклифом, который описывает беззащитность собачки и просьбы Изабеллы, умоляющей пожалеть ее, но в конечном счете ничего не делающей для ее спасения - потому что она решила, что Хитклиф хочет повесить «всех и каждого, кто принадлежит ее дому, за исключением одного существа, - возможно, она приняла оговорку на свой счет». Этим исключением, разумеется, была Кэти, жена Эдгара.
Но за этот эмоциональный пшик, за это придуманное расположение, делающее ее исключением из тотальной ненависти ко всей ее семье и друзьям, она была готова наблюдать мучения и медленную смерть своей собаки и не сделать ничего, чтобы спасти ее. Это и есть моральная несостоятельность, совершенно обычная для влюбленных женщин, которые пожертвуют всем ради того, чтобы стать исключением. И в этом все дело: отсутствие чести является неотъемлемой частью парадигмы женственности; особенно женственности влюбленной женщины.
Кэти предупреждала Изабеллу о ее «печальном непонимании его натуры… Не воображай, моя милая, что он… этакий неотшлифованный алмаз, раковина, таящая жемчуг, - нет, он лютый, безжалостный человек, человек волчьего нрава». Ее любовь не вызвана непониманием; она знает Хитклифа.
Хитклиф сбегает с Изабеллой, чтобы отрезать ее от семьи, заставить страдать Эдгара и Кэти, и чтобы скомпрометировать ее. В браке он не знает к ней жалости. «Она опустилась и стала грязнулей» - говорит он Нелли, - «Она уже не старается угодить мне - ей это наскучило удивительно быстро! Ты, пожалуй, не поверишь: но уже наутро после нашей свадьбы она разревелась, что хочет домой». Изабелла признается, что хотела вернуться домой «уже через сутки после моего отъезда». Это намек на первую брачную ночь: для девятнадцатого столетия довольно откровенное упоминание жестокого супружеского изнасилования, что лишь сильнее подчеркивается словами Хитклифа, в разговоре со служанкой называющего свою жену «грязнулей» [английское «slut» имеет два значения - «грязнуля» и «шлюха» - прим. перевод.].
Сексуальное насилие над Изабеллой не ослабевает ни на миг: «… но не стану повторять его сквернословие и описывать, как он обычно себя ведет: он изобретателен и неутомим в стараньях пробудить во мне отвращение! Иногда я так на него дивлюсь, что удивление убивает во мне страх. И все-таки, уверяю вас, ни тигр, ни ядовитая змея не могли бы внушить мне такой ужас, какой я испытываю перед ним».
Она сбегает. У него было законное право найти и вернуть ее. Совершенно очевидно, что он ее выследил и знал, где она. Но сексуальный садизм, садизм брачных отношений, ему наскучил. Он оставляет ее в покое.
Она всем сердцем жаждет мести, ему удалось превратить ее в человека, желающего причинять боль потому, что боль была причинена ей самой: «… но какая мука, выпавшая Хитклифу, может доставить мне удовольствие, если он терпит ее не от моей руки? По мне, пусть лучше он страдает меньше, но чтобы я была причиной его страдания и чтобы он это знал. О, у меня большой к нему счет!» Но до того, как она сбегает, подворачивается удобный случай другого вида насилия - насилия, порожденного скорее чувством справедливости, нежели желанием мести.
«Я с интересом разглядывала пистолет. Отвратительная мысль возникла у меня: как буду я сильна, если завладею этим оружием! Я взяла его в руки и потрогала лезвие. Эрншо, удивленный, следил за выражением, отражавшемся короткую минуту на моем лице: то был не ужас, то была зависть».Оружие принадлежит Хиндли. Изабелле велено запирать дверь спальни Хитклифа потому, что Хиндли думает, что в противном случае он, Хиндли, убьет Хитклифа. Этот момент осознания, что она могла бы убить Хитклифа - предвкушение той власти, которую ей дало бы оружие - момент пробуждения достоинства. Это ясное, отчетливое осознание права на самозащиту. Это ясное, отчетливое осознание права на казнь, морально неоспоримого права избиваемых жен. Иногда от него отказываются ради побега, иногда потому что женщина не станет убивать.
Эта морально беспощадная книга, эта радикальная анатомия насилия сдержанно и быстро рассматривает вопрос, который мы пока еще не желаем обсуждать: право избиваемой жены казнить своего мучителя.
Не ради уравнения в насилии или уравнения в садизме - не потому, что он должен страдать. А потому что для того, чтобы она стала свободна, он должен умереть. Потому что в его казни она обретет достоинство и свободу. Садизм заключается в долгой, затянувшейся мести; справедливость - в том, чтобы остановить истязание.
Шарлотта Бронте, пытаясь защитить свою сестру Эмили, написавшую грубую, необузданную книгу, писала: «Создав этих существ, она не знала, что натворила». Я думаю, что знала. И что мы все еще не желаем задуматься над тем, что знала, говорила и показывала Эмили Бронте. Я хочу, чтобы мы читали ее, когда читаем Фанона и Миллет; когда думаем о расе, гендере и революции; когда обсуждаем вопросы насилия и садизма. «Мне снились в жизни сны, которые потом оставались со мной навсегда,» - говорит Кэти, - «и меняли мой образ мыслей: они входили в меня постепенно, проникая насквозь, как смешивается вода с вином, и меняли цвет моих мыслей». Для некоторых читателей «Грозовой перевал» и есть такой сон. Теперь пришло время прочитать его, полностью проснувшись.
Перейти к следующей главе: " Феминистский взгляд на Саудовскую Аравию".
Перевод главы "Wuthering Heights" из книги "Letters from a War Zone" (вторая часть).
Оригинал перевода можно найти здесь.
Перейти к началу статьи.
Хиндли женится, когда Хитклиф еще ребенок; его жена умирает в родах. Хиндли быстро опускается. Он «не плакал и не молился - он ругался и кощунствовал: клял бога и людей и предавался необузданным забавам, чтоб рассеяться. Слуги не могли долго сносить его тиранство и бесчинства…» Это и было той деградацией, за которой Хитклиф с наслаждением наблюдал.
Сын Хиндли, Гэртон, - другой заброшенный и страдающий от насилия сын в этой саге о воспитании в мужчинах жестокости. Хиндли - буйный алкоголик. Нелли, служанка, пытается прятать от него мальчика, которому постоянно угрожает опасность от эмоциональной и физической несдержанности его отца. Ребенок «испытывал спасительный ужас перед проявлениями его [Хиндли] животной любви или бешеной ярости; потому что, сталкиваясь с первой, мальчик подвергался опасности, что его затискают и зацелуют до смерти, а со второй - что ему размозжат голову о стену или швырнут его в огонь; и бедный крошка всегда сидел тихонько, куда бы я его ни запрятала». Его прячут в кухонном шкафу, чулане или буфете, чтобы уберечь от пьяных выходок отца. Однажды Хиндли поднимается с мальчиком вверх по лестнице и свешивает его над перилами вниз головой. Отвлекшись на шум, он роняет его.
Хиндли свиреп и необуздан, Гэртон - заброшенный, живущий в вечном страхе ребенок. Повзрослевший Хитклиф вновь поселяется на старом месте и начинает постепенно перекупать имущество Хиндли, поощряя его мотовство и беспутство. Хитклиф сближается с несчастным ребенком, но не делает ничего, чтобы помочь ему, а лишь способствует сопровождающемуся вспышками насилия саморазрушению его отца. На вопрос, почему он любит Хитклифа, Гэртон отвечает: «Папа задаст мне, а он папе… он бранит папу, когда папа бранит меня. Он говорит, что я могу делать, что хочу». Хитклиф добивается привязанности одинокого ребенка, и в то же время позволяет ему расти невежественным и заброшенным. Он поощряет ненависть мальчика к собственному отцу. Привязанность Гэртона к Хитклифу - это отчаянная преданность измученного животного к любому, кто хоть немного добр к нему. После смерти Хиндли Хитклифу удается прибрать к рукам Грозовой Перевал вместе с сиротой, Гэртоном.
Месть Гэртону также входит в планы Хитклифа - это умышленное попрание прав невинного в обыденной традиции жестокости взрослого мужчины к мальчику; но это также и спланированный акт классовой мести. Гэртон, который по рождению выше Хитклифа - богатый, светловолосый, белый - будет выращен им дикарем, выращен животным, выращен, как рос сам Хитклиф. «Теперь, мой милый мальчик»,- говорит Хитклиф после смерти Хиндли, - «ты мой! Посмотрим, вырастет ли одно дерево таким же кривым, как и другое, если его будет гнуть тот же ветер!»
Гэртон уже познал физическое насилие, Хитклифу нет надобности мучать его физически. Все, на что только способны ужас и боль, этот ребенок уже перенес. Но он сделает с мальчиком то, что сделали с ним самим: будет обращаться с ним с тем же пренебрежением и презрением, будет растить его невежественным изгоем, грубым и неотесанным животным.
Гэртон становится тем, кем он научен быть. У него нет средств самовыражения - ни языка, ни жестов, - которые бы подходили его изначально добросердечной натуре.
Счастливый конец «Грозового перевала», каким бы он ни был - когда Гэртон начинает учиться чтению и письму у дочери Кэти, Кэтрин, и они находят друг в друге равную пытливость ума и доброту сердца - наглядно иллюстрирует ту великую мораль, которой эта книга учила нас все это время: образование - тот цивилизующий принцип, который уравнивает все различия класса и статуса.
Повествовательница «Грозного перевала», служанка Нелли, также является равной им в тяге к знаниям и рассудительности; и сам «Грозовой перевал» - это исступленное обвинение плохого образования - образования, которое, как и любовь, построено по принципу разности, а не одинаковости; образования, разделяющего людей, а не создающего сферу общих ценностей и удовольствий.
Физическое насилие признано плохой формой обучения: заброшенность тоже учит. Они создают садистов и варваров. Язык, книги, общение, сердечное отношение, вовлечение на принципах всеобщего равенства - вот жизнеутверждающее, преобразующее, человечное воспитание. Любовь, основанная на одинаковости, может полностью реализоваться лишь в обществе, в котором воспитание основано на одинаковости: на равенстве в правах, уважении, доступе к интеллектуальным свершениям и просто на чувстве собственного достоинства. Классовые различия создаются воспитанием детей - так же, как садизм, тирания и, теоретически, равенство.
Заброшенность маленьких детей была особенно распространена. Роды часто заканчивались смертью матери. Кэти, как и мать Гэртона, умирает от них. Младенец, несомненно, нес какую-то стигму ответственности за смерть матери, особенно если ее любили.
Кэтрин, дочь возлюбленной Хитклифа, Кэти, и светловолосого, богатого, белого джентельмена Эдгара Линтона, родилась «семимесячным крошечным младенцем»; ее мать умерла два часа спустя, и девочка «могла до полусмерти надрываться от плача, и никого это не заботило - в те первые часы ее существования». Ребенок был «одиноким».
Она тоже становится частью мести Хитклифа. Он решает выдать ее замуж за своего сына, которого его сбежавшая жена, Изабелла, сестра Эдгара Линтона, назвала Линтоном. Она знала, как сильно Хитклиф ненавидел имя Линтона и все с ним связанное. Этот ребенок был зачат в плотской жестокости садистского супружеского сношения, включавшего в себя физическое насилие и эмоциональную жестокость. Хитклиф планирует завладеть собственностью Хиндли, Грозовым Перевалом, и собственностью Эдгара Линтона, а также уничтожить потомков обоих. Чтобы добиться желаемого, он силой заставляет пожениться своего сына Линтона, находящегося при смерти, с Кэтрин, чей отец на тот момент также был при смерти.
Кэтрин - дитя своего времени, которой тоже выпало свое бремя заброшенности и одиночества. После лишенного заботы младенчества она растет, окруженная любовью и уважением. Она вырастает наивной и оберегаемой ото всего, изолированной, неискушенной, несколько избалованной, но порядочной и, в общем-то, доброй. Она еще не видела жестокости. По большей части она просто одинока. Это одиночество и неведение зла и создают в ней благоприятную почву для зарождения любви к своему кузену, Линтону, сначала в детстве, затем и в юности.
Когда сбежавшая жена Хитклифа, Изабелла, умирает, он забирает ребенка себе. Изабелла попыталась спрятать Линтона от его отца. Она отправляет ребенка к его дяде, Эдгару Линтону. Кэтрин вне себя от радости от того, что теперь у нее есть двоюродный брат. С невинностью ребенка она думает о нем как о друге, товарище по играм, спутнике, брате, близнеце. Когда Хитклифу удается отобрать Линтона, с его уходом Кэтрин теряет товарища, о котором так давно мечтала. Во взрослом возрасте, когда она, гуляя вересковыми пустошами, случайно встречает Линтона, в ее сердце уже живет огромная нежность к нему.
Отец запрещает ей видеться с Линтоном. Она не может этого понять. Он пытается оградить ее от того зла, которое Хитклиф может причинить ей. Она тронута видимыми страданиями Линтона и его кажущейся чувствительностью. Он слаб и болен. В первом ослеплении восторга она проникается к нему эмпатией; когда же обнаруживает слабость его характера, эмпатия сменяется жалостью. Она принимает эти чувства за любовь.
Линтон физически слаб, хронически болен - скорее всего, чахоткой - и медленно умирает. Близкая смерть Линтона ставит под угрозу план Хитклифа женить его на Кэтрин. Поэтому он похищает девушку и силой принуждает ее к этому браку.
Линтон - тиран пассивности и себялюбия. Его садизм ничем не привлекательнее садизма его отца, хотя характером он слишком вял. И в этом - немалая часть гениальности «Грозового перевала». Каждый из мужчин наделен своей индивидуальностью, и тирания каждого выходит далеко за пределы его личных качеств, чтобы удовлетворить побуждающие к насилию требования мужского доминирования. Садизм или жестокость каждого осуществляется согласно его потребностям и способностям. Эта потребность порождена жестокостью мужчины к мальчику.
Хитклиф с проницательностью изгоя описывает Кэтрин характер своего сына:
«… Линтону вся его бережность и доброта нужны для самого себя. Он отлично умеет быть маленьким тираном. Он возьмется замучить сколько угодно кошек при условии, что им вырвут зубы и подпилят когти. Вы сможете рассказать его дяде немало прелестных историй о его доброте, когда вернетесь домой, уверяю вас.»(Садизм Хитклифа проявляется и в том, что он для того, чтобы принудить Кэтрин к браку со своим сыном, держит ее в заточении в то время, как ее отец умирает).
Садизм Линтона - порождение его слабости. Им движет ужас перед отцом: «Линтон лежал, распростертый, в новом приступе бессильного страха, возникшего, должно быть, под взглядом отца: ничего другого не было, чем могло быть вызванно такое унижение». Это садизм из страха, садизм слабого - трусливое чувство облегчения от того, что жестокость его отца обращена на кого-то другого, а не на него самого - классическая стратегия защиты слабого. Хитклиф собственноручно избивает Кэтрин и опосредованное удовольствие Линтона двойственно, но реально:
«- И вам было приятно смотреть, как ее бьют? …
- Я зажмурил глаза, - ответил он, - «я всегда жмурюсь, когда отец у меня на глазах бьет лошадь или собаку, он делает это так жестоко! Все же я сперва обрадовался - Кэти заслуживала наказания за то, что толкнула меня. Но когда папа ушел, она подвела меня к окну и показала мне свою щеку, разодранную изнутри о зубы, и полный крови рот… и с того часу она ни разу со мной не заговорила; временами кажется, что она не может говорить от боли. Мне неприятно это думать, но она противная, что непрестанно плачет, и такая бледная и дикая на вид, что я ее боюсь».Хитклиф заставил умирающего Линтона начать ухаживать за Кэтрин, заинтересовать ее, завоевать ее доверие, заманить в ловушку. Но делая это, он также обрекает Линтона на скорую смерть: «Я не могла вообразить себе, что отец способен так дурно и так деспотически обращаться с умирающим сыном, как обращался с Линтоном Хитклиф,» - говорит Нелли - «…он тем настойчивее домогался своего, чем неизбежнее смерть грозила вмешаться и разрушить его алчные и бессердечные замыслы».
Опасаясь, что Линтон умрет прежде, чем удастся заманить Кэтрин в этот брак, Хитклиф прибегает к угрозам и грубой силе и принуждает ее дать согласие. Но он уничтожил своего сына. И уничтожая его, он пробуждает в Линтоне самые отвратительные его качества.
И в этом вся глубина жестокости Хитклифа: не только физическое разрушение Линтона, но и его моральное разложение, уничтожение всего, что только есть в нем доброго и порядочного - с тем, чтобы добиться его моральной деградации, сделать жестоким до предела его возможностей.
Он наслаждается не только страданиями Линтона, но и предвкушает страдания, которые Линтон причинит Кэтрин: «Не я сделаю его ненавистным для вас», - говорит Хитклифф, - «это сделает его милый нрав… Линтон теперь - сама желчь… Я слышал, как он расписывал, … что он стал бы делать, будь он так силен, как я: наклонности налицо, а самая слабость изощрит его изобретательность взамен силы...»
Поражающая воображение картина мужчины, медленно убивающего собственного сына и знающего, что тот будет справляться с болью, заставляя страдать кого-то другого - планируя эту боль, и ту, что будет вызвана этой - заставляет нас задаться тем же вопросом, что и Изабелла: «Впрямь ли мистер Хитклиф человек? И если да, то не безумен ли он? А если нет, то кто же он - дьявол? … заклинаю вас, объясните мне, если сможете, за кого я вышла замуж?»
Хитклиф - само воплощение зла, но от других мужчин, жестоких к женщинам и детям, его отличает лишь степень совершаемого насилия, не его суть. Бронте привлекает внимание именно к насилию над мальчиками, поскольку описывает формирование мужского доминирования.
Образ Хитклифа выходит далеко за рамки типичного книжного злодея: жестокость - его гений, его этика; ненависть - то радикальное чувство, которое подпитывает его революцию одиночки, революцию против богатых, светловолосых, белых - даже если это его собственные отпрыски. Он уничтожает всех и каждого, поскольку его доминирование не может быть передано по наследству. И это именно то, что означает быть отверженным, смуглым, похожим на цыгана: он не может передать то, кем он является, не передав одновременно и свой низкий статус.
Его радикальная жестокость, основанная на классовой ненависти, невольно напоминает о более привлекательных качествах тех, кто рожден господствовать: безразличную, порой даже благосклонную или любезную снисходительность; уверенность в праве на власть и в идентичности, способная смягчить или облагородить упражнения в социальном садизме. Садизм же Хидклифа - это радикальная, беспощадная революция, вылившаяся в социально сконструированный садизм, в своих проявлениях схожий со стихийным бедствием: он уравнивает всех и вся перед собой.
Феминистский гений Бронте проявился в демонстрации того, как этот садизм был сформирован; как и почему. Ее политическая мудрость, ставшая основанием для глубокого, хоть и нелегко давшегося ей гуманизма, в конечном итоге привела ее к отречению от радикального насилия.
Несмотря на это, ее творение, Хитклиф, оказался настолько завораживающим и был так превратно понят как романтический герой, что авторское неприятие жестокости и насилия Хитклифа осталось незамеченным или было посчитано неискренним. В конце концов, разве женщины не пишут любовные истории и не предаются мечтам о физически жестоких героях? Как она вообще могла бы создать его, если бы не любила? - вопрос, который задают только когда речь идет о женщине-писательнице, которой полагается обретать вдохновение в любовных страстях, а не в знании; руководствоваться дешевой романтикой, а не аналитической проницательностью, подобно скальпелю вскрывающей нутро социального угнетения.
Уже в самом повествовании Бронте предостерегает читательниц против неправильного прочтения образа Хитклифа. Изабелла, его жена, играет роль плохой читательницы, что само по себе является блестящим ироничным политическим намеком. Плохая читательница - это сентиментальная читательница любовных романов, когда жизнь, любовь и искусство требуют конфронтации с политикой власти. Плохая читательница романтизирует садиста и считает насильника, абьюзера, мучителя романтическим героем. Видит в нем страдальца, несмотря на наглядные свидетельства того, что это он заставляет страдать других. Хитклифф, говоря об Изабелле, дает описание плохой читательницы:
«Она бросила их [свою семью и друзей] в самообольщении… вообразив, будто я романтический герой, и ожидая безграничной снисходительности от моей рыцарской преданности. Едва ли я могу считать ее человеком в здравом уме - так упрямо верит она в свое фантастическое представление обо мне и всем поведением старается угодить этому вымышленному герою, столь ей любезному».Она состоит в самых что ни на есть заурядных отношениях с этим человеком: наивная девица, влюбившаяся в аутсайдера - таинственного мужчину, мрачного и задумчивого, страдающего и чувствительного. Она выходит за него замуж - и будет банальностью сказать, что мужья бывают жестоки к своим женам. Изабелла - самая обычная женщина, такая же, как многие из нас: приученная неправильно понимать мужчин, воспитанная в неведении о значении доминирования и секса, бунтующая против общепринятой мудрости - социальных условностей - своей семьи. Опасный мужчина - путь тех из нас, чье незнание жизни перемешано с бунтом.
Презрение Хитклифа к Изабелле отличается поразительной проницательностью - на этот раз, проницательностью моральной. Она видела его жестокость - видела, как он издевался над ее собакой - и позволила ему сделать это. «… Никакое зверство не претило ей,» - говорит Хитклиф, - «… лишь бы ничто не грозило ее собственной драгоценной особе».
Именно эта изначальная аморальность женственной любви - желание стать исключением в насилии - нехватка совести остановить жестокость по отношению к другим, лишь бы только самой не стать его жертвой - подчеркивает значение женственности: в ней нет места человеческой порядочности, нет целостности, нет чести.
Мучения собаки описаны дважды - один раз Нелли, которая обнаруживает ее, повешенную и едва живую, и успевает спасти; и второй раз Хитклифом, который описывает беззащитность собачки и просьбы Изабеллы, умоляющей пожалеть ее, но в конечном счете ничего не делающей для ее спасения - потому что она решила, что Хитклиф хочет повесить «всех и каждого, кто принадлежит ее дому, за исключением одного существа, - возможно, она приняла оговорку на свой счет». Этим исключением, разумеется, была Кэти, жена Эдгара.
Но за этот эмоциональный пшик, за это придуманное расположение, делающее ее исключением из тотальной ненависти ко всей ее семье и друзьям, она была готова наблюдать мучения и медленную смерть своей собаки и не сделать ничего, чтобы спасти ее. Это и есть моральная несостоятельность, совершенно обычная для влюбленных женщин, которые пожертвуют всем ради того, чтобы стать исключением. И в этом все дело: отсутствие чести является неотъемлемой частью парадигмы женственности; особенно женственности влюбленной женщины.
Кэти предупреждала Изабеллу о ее «печальном непонимании его натуры… Не воображай, моя милая, что он… этакий неотшлифованный алмаз, раковина, таящая жемчуг, - нет, он лютый, безжалостный человек, человек волчьего нрава». Ее любовь не вызвана непониманием; она знает Хитклифа.
Хитклиф сбегает с Изабеллой, чтобы отрезать ее от семьи, заставить страдать Эдгара и Кэти, и чтобы скомпрометировать ее. В браке он не знает к ней жалости. «Она опустилась и стала грязнулей» - говорит он Нелли, - «Она уже не старается угодить мне - ей это наскучило удивительно быстро! Ты, пожалуй, не поверишь: но уже наутро после нашей свадьбы она разревелась, что хочет домой». Изабелла признается, что хотела вернуться домой «уже через сутки после моего отъезда». Это намек на первую брачную ночь: для девятнадцатого столетия довольно откровенное упоминание жестокого супружеского изнасилования, что лишь сильнее подчеркивается словами Хитклифа, в разговоре со служанкой называющего свою жену «грязнулей» [английское «slut» имеет два значения - «грязнуля» и «шлюха» - прим. перевод.].
Сексуальное насилие над Изабеллой не ослабевает ни на миг: «… но не стану повторять его сквернословие и описывать, как он обычно себя ведет: он изобретателен и неутомим в стараньях пробудить во мне отвращение! Иногда я так на него дивлюсь, что удивление убивает во мне страх. И все-таки, уверяю вас, ни тигр, ни ядовитая змея не могли бы внушить мне такой ужас, какой я испытываю перед ним».
Она сбегает. У него было законное право найти и вернуть ее. Совершенно очевидно, что он ее выследил и знал, где она. Но сексуальный садизм, садизм брачных отношений, ему наскучил. Он оставляет ее в покое.
Она всем сердцем жаждет мести, ему удалось превратить ее в человека, желающего причинять боль потому, что боль была причинена ей самой: «… но какая мука, выпавшая Хитклифу, может доставить мне удовольствие, если он терпит ее не от моей руки? По мне, пусть лучше он страдает меньше, но чтобы я была причиной его страдания и чтобы он это знал. О, у меня большой к нему счет!» Но до того, как она сбегает, подворачивается удобный случай другого вида насилия - насилия, порожденного скорее чувством справедливости, нежели желанием мести.
«Я с интересом разглядывала пистолет. Отвратительная мысль возникла у меня: как буду я сильна, если завладею этим оружием! Я взяла его в руки и потрогала лезвие. Эрншо, удивленный, следил за выражением, отражавшемся короткую минуту на моем лице: то был не ужас, то была зависть».Оружие принадлежит Хиндли. Изабелле велено запирать дверь спальни Хитклифа потому, что Хиндли думает, что в противном случае он, Хиндли, убьет Хитклифа. Этот момент осознания, что она могла бы убить Хитклифа - предвкушение той власти, которую ей дало бы оружие - момент пробуждения достоинства. Это ясное, отчетливое осознание права на самозащиту. Это ясное, отчетливое осознание права на казнь, морально неоспоримого права избиваемых жен. Иногда от него отказываются ради побега, иногда потому что женщина не станет убивать.
Эта морально беспощадная книга, эта радикальная анатомия насилия сдержанно и быстро рассматривает вопрос, который мы пока еще не желаем обсуждать: право избиваемой жены казнить своего мучителя.
Не ради уравнения в насилии или уравнения в садизме - не потому, что он должен страдать. А потому что для того, чтобы она стала свободна, он должен умереть. Потому что в его казни она обретет достоинство и свободу. Садизм заключается в долгой, затянувшейся мести; справедливость - в том, чтобы остановить истязание.
Шарлотта Бронте, пытаясь защитить свою сестру Эмили, написавшую грубую, необузданную книгу, писала: «Создав этих существ, она не знала, что натворила». Я думаю, что знала. И что мы все еще не желаем задуматься над тем, что знала, говорила и показывала Эмили Бронте. Я хочу, чтобы мы читали ее, когда читаем Фанона и Миллет; когда думаем о расе, гендере и революции; когда обсуждаем вопросы насилия и садизма. «Мне снились в жизни сны, которые потом оставались со мной навсегда,» - говорит Кэти, - «и меняли мой образ мыслей: они входили в меня постепенно, проникая насквозь, как смешивается вода с вином, и меняли цвет моих мыслей». Для некоторых читателей «Грозовой перевал» и есть такой сон. Теперь пришло время прочитать его, полностью проснувшись.
Перейти к следующей главе: " Феминистский взгляд на Саудовскую Аравию".