Япония: Яэко Ногами
Началось-то со смешного случая.
- А вы читали лабиринт ногами?
Ну, то есть она спросила:
- А вы читали "Лабиринт" Ногами? - однако в устной речи кавычки и прописные буквы не слышно, и я долго раздумчиво хлопала глазами. К счастью, собеседница поняла мои затруднения, с улыбкой объяснила, что речь идёт о заглавии романа. И какого романа! Она мне так разрекламировала эту ""Войну и мир" из жизни японской интеллигенции", что я разыскала двухтомник на следующий же день. А потом, как водится, он куда-то завалился, нашёлся же только сейчас.
Яэ Котекава родилась в 1885 году на острове Кюсю, в семье богатого винокура. Вернее, изготовителя сакэ. Отец и мать дали ей прекрасное домашнее образование, нанимали в преподаватели профессоров. Яэ изучала классическую китайскую и японскую литературу, стихосложение. По совету друга семьи, профессора Киноситы (кстати, невероятная личность: коммунист, пацифист, борец с сутенёрством и мало того, христианин. Естественно, сидел), так вот, по совету Киноситы многообещающую ученицу устроили в токийский женский колледж Мэйдзи-дзёгакко, с европейско-христианско-суфражистским уклоном. В столице Яэ и повстречала своего будущего мужа, изучавшего литературу у самого Нацумэ Сосэки ("Ваш покорный слуга кот" не читали? Советую. Между прочим, Нацумэ и кот из мультфильма "Тетрадь друзей" прозрачно намекают...). Ещё студент Тоётиро Ногами был помешан на театре Но. Это хобби супруга с ним разделила, но и своих литературных штудий не оставило, что было редкостью для тогдашней Японии. Замужняя дама должна была оставить увлечения юности позади, а Ногами-сан не только печатала рассказы в журналах феминистской направленности, но в 1922 году замахнулась на целый роман. Да ещё на какую тему: кораблекрушение, четверо в лодке, каннибализм! В шестидесятые "Кайдзин-мару" экранизировали, и по зрительским отзывам, это мощный психологический триллер. Следующая книга, "Матико", сочетала мотивы Джейн Остин и современную японскую действительность. А третья была посвящена модной нынче тематике "попаданцев" - сорок седьмой ронин из Ако волею кармы оказывался в двадцатых годах.
В тридцатые годы писательница путешествовала с мужем по Европе, своими глазами видела, как начинается гражданская война в Испании, а вернулась как раз к началу Второй мировой. Военное время прошло для неё "во внутренней эмиграции"; особо отмечают биографы, что она не порвала отношений с опальной подругой-коммунисткой Юрико Миямото (кстати, много переводившейся на русский язык). Послевоенный период признаётся самым плодотворным. Наиболее известен на родине роман "Хидэёси и Рюкю" (1962-1963, экранизирован), а за рубежом - "Лабиринт" (1948-1956, русский перевод 1963, английский перевод 2014). Умерла писательница на сотом году жизни, в 1985-ом.
Почти тысяча триста страниц закончились до обидного быстро. Старейшая японская писательница - а на момент публикации "Лабиринта" Яэко Ногами было за семьдесят - не только не обманула ожидания, но их превысила. Главный герой, недоучившийся студент Сёдзо, мне был даже симпатичен/ Пусть он неприспособленный, наивный, слабовольный - может быть, потому так долго и прожил, что слабовольный и вовремя поплыл по течению. Я бы, конечно, предпочла, чтобы в центре сюжета стояла женщина. Но при всем богатстве женских персонажей у Ногами - сама среда бы этого не допустила. Мужчины, даже такие ничтожества, как брат Сёдзо или виконт с его салонным слабоумием - полноправные участники исторического процесса, а женщины так, обслуживающий персонал. Выбор им предоставляется между самопожертвованием, самопожертвованием и самопожертвованием. И даже положительные мужчины этого обслуживания-самопожертвования не просто ждут, а принимают как само собой разумеющееся. Вот аристократ Мунэмити, тонкая душа, интеллектуал, творец, отправляет свою экономку-сожительницу в эвакуацию.
Когда шестнадцатилетняя Томи впервые легла в кровать Мунэмити, она для него была лишь необходимым плотским развлечением. И это, можно сказать, определило всю их жизнь. Плоть, какой прекрасной бы она ни была, остаётся только плотью - в сущности, та же материя, не больше того. И Томи, без которой он с тех пор уже не мог обходиться, нужна была ему лишь как некий материальный предмет, как тело, готовое, точно эхо, в любой момент откликнуться на его зов. Точно так же ему был нужен веер, чтобы отбивать такт при пении без аккомпанемента, или фарфоровая чашка с чаем, стоявшая сейчас на большом красном лакированном подносе... Но томи, которая сейчас плачет перед ним навзрыд, совсем не та, которую Мунэмити знал раньше. Воспитанная в старинном духе услужения и покорности, беззаветно преданная до могилы Томи плакала сейчас без стеснения перед Мунэмити, пусть бессознательно, но отважно утверждая себя как человека.
Каково? Безмолвный плач как самоутверждение. Мы представить себе не можем, до какой степени они были забиты, и любая героиня "Лабиринта", которая заявляет себя чем-то большим, чем прислуга, обречена на гибель: от эмансипированной гордячки Тацуо до медсестры Сёцу, которую - четвёртого ребёнка и дочь - мама спасла от уничтожения. На острове не нужны были лишние рты. Более-менее нормально существуют женщины когнитивно простые и апатичные, которым рассудка не хватает осознать, чего они лишены. Вот ещё Марико... но она "метисочка", полубелая, объект брезгливой жалости. Потому что отвечает только да и нет, не извиняясь за своё мнение. Историческая атмосфера, бездна подробностей... не знаю, стала ли мне ближе Япония, но я стала ближе Японии - это бесспорно.
- А вы читали лабиринт ногами?
Ну, то есть она спросила:
- А вы читали "Лабиринт" Ногами? - однако в устной речи кавычки и прописные буквы не слышно, и я долго раздумчиво хлопала глазами. К счастью, собеседница поняла мои затруднения, с улыбкой объяснила, что речь идёт о заглавии романа. И какого романа! Она мне так разрекламировала эту ""Войну и мир" из жизни японской интеллигенции", что я разыскала двухтомник на следующий же день. А потом, как водится, он куда-то завалился, нашёлся же только сейчас.
Яэ Котекава родилась в 1885 году на острове Кюсю, в семье богатого винокура. Вернее, изготовителя сакэ. Отец и мать дали ей прекрасное домашнее образование, нанимали в преподаватели профессоров. Яэ изучала классическую китайскую и японскую литературу, стихосложение. По совету друга семьи, профессора Киноситы (кстати, невероятная личность: коммунист, пацифист, борец с сутенёрством и мало того, христианин. Естественно, сидел), так вот, по совету Киноситы многообещающую ученицу устроили в токийский женский колледж Мэйдзи-дзёгакко, с европейско-христианско-суфражистским уклоном. В столице Яэ и повстречала своего будущего мужа, изучавшего литературу у самого Нацумэ Сосэки ("Ваш покорный слуга кот" не читали? Советую. Между прочим, Нацумэ и кот из мультфильма "Тетрадь друзей" прозрачно намекают...). Ещё студент Тоётиро Ногами был помешан на театре Но. Это хобби супруга с ним разделила, но и своих литературных штудий не оставило, что было редкостью для тогдашней Японии. Замужняя дама должна была оставить увлечения юности позади, а Ногами-сан не только печатала рассказы в журналах феминистской направленности, но в 1922 году замахнулась на целый роман. Да ещё на какую тему: кораблекрушение, четверо в лодке, каннибализм! В шестидесятые "Кайдзин-мару" экранизировали, и по зрительским отзывам, это мощный психологический триллер. Следующая книга, "Матико", сочетала мотивы Джейн Остин и современную японскую действительность. А третья была посвящена модной нынче тематике "попаданцев" - сорок седьмой ронин из Ако волею кармы оказывался в двадцатых годах.
В тридцатые годы писательница путешествовала с мужем по Европе, своими глазами видела, как начинается гражданская война в Испании, а вернулась как раз к началу Второй мировой. Военное время прошло для неё "во внутренней эмиграции"; особо отмечают биографы, что она не порвала отношений с опальной подругой-коммунисткой Юрико Миямото (кстати, много переводившейся на русский язык). Послевоенный период признаётся самым плодотворным. Наиболее известен на родине роман "Хидэёси и Рюкю" (1962-1963, экранизирован), а за рубежом - "Лабиринт" (1948-1956, русский перевод 1963, английский перевод 2014). Умерла писательница на сотом году жизни, в 1985-ом.
Почти тысяча триста страниц закончились до обидного быстро. Старейшая японская писательница - а на момент публикации "Лабиринта" Яэко Ногами было за семьдесят - не только не обманула ожидания, но их превысила. Главный герой, недоучившийся студент Сёдзо, мне был даже симпатичен/ Пусть он неприспособленный, наивный, слабовольный - может быть, потому так долго и прожил, что слабовольный и вовремя поплыл по течению. Я бы, конечно, предпочла, чтобы в центре сюжета стояла женщина. Но при всем богатстве женских персонажей у Ногами - сама среда бы этого не допустила. Мужчины, даже такие ничтожества, как брат Сёдзо или виконт с его салонным слабоумием - полноправные участники исторического процесса, а женщины так, обслуживающий персонал. Выбор им предоставляется между самопожертвованием, самопожертвованием и самопожертвованием. И даже положительные мужчины этого обслуживания-самопожертвования не просто ждут, а принимают как само собой разумеющееся. Вот аристократ Мунэмити, тонкая душа, интеллектуал, творец, отправляет свою экономку-сожительницу в эвакуацию.
Когда шестнадцатилетняя Томи впервые легла в кровать Мунэмити, она для него была лишь необходимым плотским развлечением. И это, можно сказать, определило всю их жизнь. Плоть, какой прекрасной бы она ни была, остаётся только плотью - в сущности, та же материя, не больше того. И Томи, без которой он с тех пор уже не мог обходиться, нужна была ему лишь как некий материальный предмет, как тело, готовое, точно эхо, в любой момент откликнуться на его зов. Точно так же ему был нужен веер, чтобы отбивать такт при пении без аккомпанемента, или фарфоровая чашка с чаем, стоявшая сейчас на большом красном лакированном подносе... Но томи, которая сейчас плачет перед ним навзрыд, совсем не та, которую Мунэмити знал раньше. Воспитанная в старинном духе услужения и покорности, беззаветно преданная до могилы Томи плакала сейчас без стеснения перед Мунэмити, пусть бессознательно, но отважно утверждая себя как человека.
Каково? Безмолвный плач как самоутверждение. Мы представить себе не можем, до какой степени они были забиты, и любая героиня "Лабиринта", которая заявляет себя чем-то большим, чем прислуга, обречена на гибель: от эмансипированной гордячки Тацуо до медсестры Сёцу, которую - четвёртого ребёнка и дочь - мама спасла от уничтожения. На острове не нужны были лишние рты. Более-менее нормально существуют женщины когнитивно простые и апатичные, которым рассудка не хватает осознать, чего они лишены. Вот ещё Марико... но она "метисочка", полубелая, объект брезгливой жалости. Потому что отвечает только да и нет, не извиняясь за своё мнение. Историческая атмосфера, бездна подробностей... не знаю, стала ли мне ближе Япония, но я стала ближе Японии - это бесспорно.