К. Эпплгейт, "Креншоу"
Кэтрин Эпплгейт [Katherine Applegate], лауреатка медали Ньюбери - за другую, правда, книгу, The One and Only Ivan, представляет записки десятилетнего школьника по имени Джексон. Кстати, его младшую сестрёнку зовут Робин. Да, в честь гитар, и немудрено: в юности родители сурово хипповали, а к оседлой жизни перешли позднее. Отец - инвалид, у него рассеянный склероз, поэтому главная добытчица - мама. Когда её уволили из школы, стало понятно: старые дни возвращаются, бездомья не избежать.
У кота-сёрфера я заметил несколько странностей.
Странность первая - он был котом-сёрфером.
В малышовом возрасте у Джексона был воображаемый друг, кот Креншоу. Он понял, что нужен, и возвратился, воображаемые друзья всегда так делают. Кошачок знатно подрос (см. обложку), освоил охотничьи приёмы и полюбил мыться в ванной. Но что в три года - умилительная игра, то на одиннадцатом году попахивает ранней шизофренией...
Чем Эпплгейт покупает сразу и бесповоротно, так это лиричностью. Ни одно душевное движение Джексона, Робин, из приятельницы Марисоль не остаётся без внимания, и при этом - никакой сентиментальности, никаких олеографий из «Задушевного слова». Не раз мелькала мысль, что хорошо бы такое и для взрослых найти... Впрочем, понимаю интенцию рецензентки с goodreads, которая пишет, что не надо никаких чудотворных котиков, а надо жёсткую правдивую детскую книгу о бездонной бездомности, которая не закончится никогда. И не бойтесь, мол, расстроить деточек: другие деточки в этом кошмаре живут годами, десятилетиями... Сама была такая триста лет тому назад: долой чудеса и волшебство, к чёрту эвкатастрофы, нехай сиротка Поттер сдохнет у Дурслей под лестницей, а Пеппи Длинныйчулок, не дождавшись чемодана с деньгами, пойдёт с голодухи на паперть. Время такое было: 90-е годы. Театр детской скорби и тому подобное. А сейчас я понимаю мудрость Кэтрин Эпплгейт. Никаких у нас средств нет для решения этих проблем, кроме гражданского общества. И это гражданское общество - не абстрактная картинка из учебника, а один хиппи увидел других хиппи в бедственном положении, созвонился с третьими, те сходили к четвёртым, тут пятые говорят: поможем. Или же, например, одна феминистка увидела другую феминистку... и далее по тексту. Мы сами себе чудотворные котики.
У кота-сёрфера я заметил несколько странностей.
Странность первая - он был котом-сёрфером.
В малышовом возрасте у Джексона был воображаемый друг, кот Креншоу. Он понял, что нужен, и возвратился, воображаемые друзья всегда так делают. Кошачок знатно подрос (см. обложку), освоил охотничьи приёмы и полюбил мыться в ванной. Но что в три года - умилительная игра, то на одиннадцатом году попахивает ранней шизофренией...
Чем Эпплгейт покупает сразу и бесповоротно, так это лиричностью. Ни одно душевное движение Джексона, Робин, из приятельницы Марисоль не остаётся без внимания, и при этом - никакой сентиментальности, никаких олеографий из «Задушевного слова». Не раз мелькала мысль, что хорошо бы такое и для взрослых найти... Впрочем, понимаю интенцию рецензентки с goodreads, которая пишет, что не надо никаких чудотворных котиков, а надо жёсткую правдивую детскую книгу о бездонной бездомности, которая не закончится никогда. И не бойтесь, мол, расстроить деточек: другие деточки в этом кошмаре живут годами, десятилетиями... Сама была такая триста лет тому назад: долой чудеса и волшебство, к чёрту эвкатастрофы, нехай сиротка Поттер сдохнет у Дурслей под лестницей, а Пеппи Длинныйчулок, не дождавшись чемодана с деньгами, пойдёт с голодухи на паперть. Время такое было: 90-е годы. Театр детской скорби и тому подобное. А сейчас я понимаю мудрость Кэтрин Эпплгейт. Никаких у нас средств нет для решения этих проблем, кроме гражданского общества. И это гражданское общество - не абстрактная картинка из учебника, а один хиппи увидел других хиппи в бедственном положении, созвонился с третьими, те сходили к четвёртым, тут пятые говорят: поможем. Или же, например, одна феминистка увидела другую феминистку... и далее по тексту. Мы сами себе чудотворные котики.