(no subject)
В лесу, седом и хмуром, растет тысячелетний мох. Он стелется по земле, что не видит света годами. Лишь когда налетает черная и беспощадная буря, что качает и баламутит древесные кроны, тогда земля в том лесу озаряется вспышками молний.
Вот там-то и растет мох, и он сам создает гнилую сырость. Подо мхом, отделенная лишь тонким слоем бедной почвы, прорастает сеть нитей вредоносных грибов. Она простирается широко, раскинувшись под лесом, подобно паутине, а вглубь уходит так, что мерзкие гифы сосут кровавую влагу из древних нечеловеческих могил.
Лес так и называют Недобрым - потому что все в нем не к добру. Свисают шевелящиеся мохнатые плети с деревьев - не к добру. Хлюпает зловонная едкая жижа, разъедая башмаки - не к добру. Серо-коричневые стебли проросли сквозь щели меж ребрами какого-то бедолаги - тоже не к добру. Одно слово - Недобрый лес.
И всего в полудне пути от самой сухой и солнечной опушки живут, странно подумать, люди. Невеселые мужики с холодными глазами, молчаливые женщины, прячущие под платком свои смазанные речной водой волосы. Два небольших селения стоят на берегу темноводной речки, струящейся куда-то на восток в сторону леса.
И вот, год живут эти люди в молчании и мраке. Но наступает особый день, когда они, не говоря ни слова, собирают мешки и выходят из своих избушек и хижин. Бабы тогда идут в чистое поле, а через него к холмам, а оттуда - к голубым озерам. И там они водят хороводы под луной, поют странные песни, пришедшие, будто бы, из глубины времен доисторических. А мужики все вместе направляются к лесу, но, пройдя полпути, останавливаются. Среди кустарников и камней они ставят палатки и слагают костры, потом идут мыться в темной речке. А после уже достают мешочки и коробы, берут надежные палки и железные цепи, выносят котел с желтоватым варевом. Мужики хлебают варево. пока кому-то не попадется косточка - тогда он встает, кланяется и уходит. Уходит не оборачиваясь, и никто ему не смотрит в спину.
А идет он прямо в лес. Он идет и знает, что скоро черед другого, кому выпадет следующая кость. Потом черед третьего. Они уйдут в лес один за другим, не оглядываясь, не оборачиваясь, и вслед им не упадет ни один взгляд.
Пробираясь через обманчиво спокойные заросли, мужики будут уходить все глубже в чащобу. Они раздвигают руками обросшие лишайником ветки кустов, осторожно огибают кочки с оранжевыми языками болотного стручка. Едва заметные шорохи и поскрипывания выдают их обострившемуся слуху шаги товарищей по охоте. Они все охотники за опасной добычей. Невидимые тропки ведут их к покрытым мхом полянам.
А уж на поляне удачливый охотник не теряет драгоценных минут. Весь серый мох оказывается в мешках угрюмого мужика. Еще есть зеленоватый мох, но его трогать нельзя - он недозрел. И вот, набив сумки, возвращается мужик к стоянке у костров, где в молчанье ждут его соседи-соплеменники. Они верят, что словами можно навлечь беду на сборщика мха. Часто возвращается только двое. Иногда не возвращается ни один, и они уходят ни с чем в свои еще более мрачные от горя селения.
Зачем этим людям серый тысячелетний мох? Что они на самом деле несут из леса в своих коробах и мешках? Этого никто не знает доподлинно. Записки сумасшедшего монаха Агманда - все, что может пролить какой-то свет на их житье-бытье, но свет этот мутный и болезненный, такой, от которого хочется сразу отказаться и не принимать эту жуткую подсказку. Нужно ли говорить, что не один любопытствующий столичный бездельник или искатель сенсаций сгинул неподалеку от черной речки близ этих селений? Кто же пожелает пойти по их следам, заглянуть в погребы лунной ночью? Кто захочет, подобно Агманду, таиться у занавешенных окон в темные часы, вслушиваясь в пробивающиеся сквозь крики рожениц треск и шуршание, так похожие на звуки растущих стеблей топной коробочки? Кому повезет увидеть покрытое светящейся пыльцой лицо хозяина дома, когда он, не говоря ни слова, бьет тебя вилами в живот? Таких людей мало. Но они появляются время от времени, и придет день, когда жители тех двух селений покинут свои обиталища, потому что больше не смогут скрывать древних тайн, и хорошо, если они не решат поселиться в городах, затерявшись среди нас, пока распластанный под болотами ветвистый монстр вновь не призовет своих детей.
Вот там-то и растет мох, и он сам создает гнилую сырость. Подо мхом, отделенная лишь тонким слоем бедной почвы, прорастает сеть нитей вредоносных грибов. Она простирается широко, раскинувшись под лесом, подобно паутине, а вглубь уходит так, что мерзкие гифы сосут кровавую влагу из древних нечеловеческих могил.
Лес так и называют Недобрым - потому что все в нем не к добру. Свисают шевелящиеся мохнатые плети с деревьев - не к добру. Хлюпает зловонная едкая жижа, разъедая башмаки - не к добру. Серо-коричневые стебли проросли сквозь щели меж ребрами какого-то бедолаги - тоже не к добру. Одно слово - Недобрый лес.
И всего в полудне пути от самой сухой и солнечной опушки живут, странно подумать, люди. Невеселые мужики с холодными глазами, молчаливые женщины, прячущие под платком свои смазанные речной водой волосы. Два небольших селения стоят на берегу темноводной речки, струящейся куда-то на восток в сторону леса.
И вот, год живут эти люди в молчании и мраке. Но наступает особый день, когда они, не говоря ни слова, собирают мешки и выходят из своих избушек и хижин. Бабы тогда идут в чистое поле, а через него к холмам, а оттуда - к голубым озерам. И там они водят хороводы под луной, поют странные песни, пришедшие, будто бы, из глубины времен доисторических. А мужики все вместе направляются к лесу, но, пройдя полпути, останавливаются. Среди кустарников и камней они ставят палатки и слагают костры, потом идут мыться в темной речке. А после уже достают мешочки и коробы, берут надежные палки и железные цепи, выносят котел с желтоватым варевом. Мужики хлебают варево. пока кому-то не попадется косточка - тогда он встает, кланяется и уходит. Уходит не оборачиваясь, и никто ему не смотрит в спину.
А идет он прямо в лес. Он идет и знает, что скоро черед другого, кому выпадет следующая кость. Потом черед третьего. Они уйдут в лес один за другим, не оглядываясь, не оборачиваясь, и вслед им не упадет ни один взгляд.
Пробираясь через обманчиво спокойные заросли, мужики будут уходить все глубже в чащобу. Они раздвигают руками обросшие лишайником ветки кустов, осторожно огибают кочки с оранжевыми языками болотного стручка. Едва заметные шорохи и поскрипывания выдают их обострившемуся слуху шаги товарищей по охоте. Они все охотники за опасной добычей. Невидимые тропки ведут их к покрытым мхом полянам.
А уж на поляне удачливый охотник не теряет драгоценных минут. Весь серый мох оказывается в мешках угрюмого мужика. Еще есть зеленоватый мох, но его трогать нельзя - он недозрел. И вот, набив сумки, возвращается мужик к стоянке у костров, где в молчанье ждут его соседи-соплеменники. Они верят, что словами можно навлечь беду на сборщика мха. Часто возвращается только двое. Иногда не возвращается ни один, и они уходят ни с чем в свои еще более мрачные от горя селения.
Зачем этим людям серый тысячелетний мох? Что они на самом деле несут из леса в своих коробах и мешках? Этого никто не знает доподлинно. Записки сумасшедшего монаха Агманда - все, что может пролить какой-то свет на их житье-бытье, но свет этот мутный и болезненный, такой, от которого хочется сразу отказаться и не принимать эту жуткую подсказку. Нужно ли говорить, что не один любопытствующий столичный бездельник или искатель сенсаций сгинул неподалеку от черной речки близ этих селений? Кто же пожелает пойти по их следам, заглянуть в погребы лунной ночью? Кто захочет, подобно Агманду, таиться у занавешенных окон в темные часы, вслушиваясь в пробивающиеся сквозь крики рожениц треск и шуршание, так похожие на звуки растущих стеблей топной коробочки? Кому повезет увидеть покрытое светящейся пыльцой лицо хозяина дома, когда он, не говоря ни слова, бьет тебя вилами в живот? Таких людей мало. Но они появляются время от времени, и придет день, когда жители тех двух селений покинут свои обиталища, потому что больше не смогут скрывать древних тайн, и хорошо, если они не решат поселиться в городах, затерявшись среди нас, пока распластанный под болотами ветвистый монстр вновь не призовет своих детей.