Илья Масодов “Мрак твоих глаз”(2001)
Прочитал по совету Ирреса первую часть трилогию.
Слов нет, могу только цитировать.
- Ты, девочка, никак пионеркой осталась, - удивляется старик.
- Да, не успели меня в комсомол принять.
- А где ж твой красный галстук?
- Не найти мне теперь моего галстука, - злобно ковыряет клеёнку Соня. - Мне бы Ленина найти.
- А вы, дедушка, быстро Ленина забыли.
- Мне помнить трудно, я старый.
- А он вас помнит, хоть ему-то уже больше ста лет. Видит он, как вы хлеб тут с кефиром едите. А вы его не видите. Даже портрета его у вас нету. Вы, дедушка, по всему видно, старый коммунист, а всё равно сволочь. Потому что в коммунизм вы не верите и не верили поди никогда.
- А ты сама-то кто будешь? - спрашивает Алексей, которому при этом почему-то становится нехорошо.
- Меня зовут Соня. Я из далёких краёв пришла сюда, чтобы Ленина отыскать.
- А где этот Ленин живёт? - спрашивает Люба.
- Путь к нему лежит через поле, над которым не светит солнце, через каменный лес и чёрные озёра.
- Озёра чёрные, это здесь, - оживляется Люба. - Тут, возле завода. Вот, в банке, их вода горит.
- А башня посредине озёр есть?
- И башня есть. Чёрная-чёрная,
- Тогда я пойду с тобой, - говорит Таня. - Я тоже хочу в каменный лес.
- Но ты же не пионерка. Только настоящий пионер может войти в каменный лес.
- А ты?
- Я - пионерка. Меня же принимали в пионеры. Только галстука у меня нет, я его потеряла.
- А как мне теперь стать пионеркой?
- Теперь трудно, ни коммунистов ни комсомольцев настоящих нигде не найдёшь. Кроме смерти некому тебя здесь в пионеры принимать.
- Тогда убей меня, ты, наверное, можешь.
- Ну что ты, Танечка, смерть должна быть геройская. Что толку с того, что я тебя убью.
- Куда летите, дяденька? - тихо спрашивает она, чтобы не очень помешать парению безногого человека. - К звёздам?
Фёдор отсутствующе смотрит на неё.
- Отдыхаю я перед учебным воздушным боем, - нелюдимо отвечает он. - Уйди, девочка, не мешай.
- Мне сказали, здесь поблизости лес каменный растёт, - скромно говорит Соня, нагибаясь, чтобы потрогать раненую голень.
- Лес каменный не здесь, а очень далеко, только в него никто не верит. А я его с самолёта видел, - говорит Фёдор.
- Я верю, - говорит Соня. - Покажете мне дорогу?
- Не дойдёшь ты, девочка, - вздыхает Фёдор, почему-то растроганный пониманием Сони до состояния, близкого к человеческому. - Вон и ножка у тебя поранена. Давай я тебя на самолёте отвезу.
- А где же ваш самолёт?
- А вот, стоит, - Фёдор взмахивает рукой в сторону трактора. - Только вот горючего нет.
- Как же без горючего? - спрашивает Соня, недоверчиво осматривая покрытый ржавчиной механизм, колёса которого погружены в землю, как в прибрежную воду.
- Горючее возле колхозного музея в ведре стоит, только мне туда не добраться, через забор не могу.
- А что это у вас в банке, - вдруг ни с того ни с сего спрашивает она Кирилловну.
Сбитая с толку Кирилловна тупо смотрит на запыленное стекло банки, на котором ещё видны следы плохо отодранной наклейки.
- Это, деточка, семена гранатовых эвкалиптов, которые подарил нашему колхозу учёный Мичурин, - наконец вспоминает она.
- А что ж вы их на посадите? - интересуется Соня, наклоняясь к банке.
- Для памяти, девочка. Семена эти погниют в нашей мёртвой земле, и память о великом садоводе погибнет. Вот и лежат они здесь долгие годы, коммунизма дожидаются, когда вся земля оживёт.
- А можно посмотреть, - говорит Соня, хватает банку и высыпает её содержимое на стол.
- Нельзя! - старчески взвизгивает оторопевшая от святотатства Кирилловна. - Что ж ты, пакость, творишь-то!
Соня медленно приближается к пирамиде, и снежинки тают на её немигающих глазах. Она подходит к лестнице, восходящей по стене пирамиды к вершине. Комсомолки спускаются к ней, неслышно ступая стройными босыми ногами по широким мраморным ступеням.
- Здравствуй, смелая девочка, - шепчет ей одна из них, у которой каштановые волосы. - Наконец ты пришла, девочка со страшным талисманом в груди, чтобы солнце надежды встало над вечной зимой, - комсомолка наклоняются к Соне и целует её в висок.
- Кто вы? - спрашивает Соня.
- Мы - архангелы революции, - в один голос отвечают шёпотом девушки. - Мы - весталки Чёрной Пирамиды, хранительницы вечного огня коммунизма, мы, комсомолки, умершие юными и безгрешными, собираем человеческую кровь, чтобы огонь коммунизма не погас в сердцах будущих поколений. Наши ноги, ступающие по ступеням священного камня, не знают неудобных туфель, уши, слышащие все звуки мира - золотых серьг, ногти, касающиеся жертвенных пиал - химического лака, а рты, несущие вещее слово коммунизма - лживой помады. Наши косы не могут быть расплетены, потому что их заплетает завет вождя, наши платья не могут быть сняты, потому что их скрепляет завет вождя, наши мысли всегда чисты, потому что в них вечно длится мысль вождя...
- Ленин, - тихо произносит Соня, закрывая глаза. - Он здесь, рядом.
- Ленин спит, - шепчет комсомолка с каштановыми волосами, которую зовут Вера. - В своём Чёрном Мавзолее, на Чёрной Площади Чёрного Кремля.
- Спит? - переспрашивает Соня.
- Вечный холод сковывает вождя, сила ужасного проклятия охраняет его смертный сон, - шепчет вторая девушка, у которой русые волосы и имя Женя. - Никто, никто не может проникнуть в Чёрный Мавзолей, потому что нет туда входа. Только ты можешь сделать это, ты, смелая девочка со страшным талисманом в груди. Но для этого тебе нужно войти в Чёрный Кремль, который охраняют мёртвые коммунисты. Они могут убить тебя вечной смертью. Они могут сделать так, что ты исчезнешь навсегда. Они погрузили всё в вечный мороз. Скоро они проникнут и сюда, потому что огонь коммунизма слабеет. Ему не хватает чистой человеческой крови.
- Да, человеческая кровь стала грязна, - вздыхает черноволосая худая комсомолка со знакомыми Соне чертами лица. - Она всё более походит на кровь свиней.
- Я где-то видела тебя? - спрашивает Соня. - Мне кажется знакомым твоё лицо.
- Конечно ты видела меня, - с нежной грустью улыбается девушка. - Смотри, - она оттягивает рукой воротник платья, показывая лиловый рубец на тонкой шее.
- Зоя, - узнаёт Соня. - Значит ты живёшь здесь. Значит они не смогли повесить тебя.
- Я была жива ещё прежде революции, и человеческая смерть не властна надо мной. Но скоро мы все умрём. Скоро вечный холод времени окутает нас.
- Нет, - говорит Соня. - Я пойду и разбужу Ленина.
Некоторое время пионер остаётся неподвижным, и Соня, затаив дыхание, смотрит на его поднятую в салюте тонкую руку. Наконец рука медленно опускается и отирает иней с лица.
- Эй, - говорит Соня. Её голос как-то странно звучит в давящей снежной тишине каменного леса.
Мальчик поворачивается к Соне. У него худое лицо и тёмные курчавые волосы. На груди его висит пионерский барабан.
- Это я разбудила тебя, - говорит она. - Дело Ленина в опасности. Пока он спит, огонь коммунизма может угаснуть. Его нужно разбудить во что бы то ни стало.
Пионер поднимает глаза к небу, словно что-то вспоминая, и Соня пугается, уж не забыл ли он от морозного сна кто такой Ленин, но руки мальчика вдруг хватают барабанные палочки и сухая дробь пионерской тревоги звучит в каменном лесу. Барабанщик колотит отчаянно, исказив своё тонкое лицо, и Соня видит, как по всему лесу пробуждаются от сна мёртвые пионеры, готовые исполнить свой священный долг.
Слов нет, могу только цитировать.
- Ты, девочка, никак пионеркой осталась, - удивляется старик.
- Да, не успели меня в комсомол принять.
- А где ж твой красный галстук?
- Не найти мне теперь моего галстука, - злобно ковыряет клеёнку Соня. - Мне бы Ленина найти.
- А вы, дедушка, быстро Ленина забыли.
- Мне помнить трудно, я старый.
- А он вас помнит, хоть ему-то уже больше ста лет. Видит он, как вы хлеб тут с кефиром едите. А вы его не видите. Даже портрета его у вас нету. Вы, дедушка, по всему видно, старый коммунист, а всё равно сволочь. Потому что в коммунизм вы не верите и не верили поди никогда.
- А ты сама-то кто будешь? - спрашивает Алексей, которому при этом почему-то становится нехорошо.
- Меня зовут Соня. Я из далёких краёв пришла сюда, чтобы Ленина отыскать.
- А где этот Ленин живёт? - спрашивает Люба.
- Путь к нему лежит через поле, над которым не светит солнце, через каменный лес и чёрные озёра.
- Озёра чёрные, это здесь, - оживляется Люба. - Тут, возле завода. Вот, в банке, их вода горит.
- А башня посредине озёр есть?
- И башня есть. Чёрная-чёрная,
- Тогда я пойду с тобой, - говорит Таня. - Я тоже хочу в каменный лес.
- Но ты же не пионерка. Только настоящий пионер может войти в каменный лес.
- А ты?
- Я - пионерка. Меня же принимали в пионеры. Только галстука у меня нет, я его потеряла.
- А как мне теперь стать пионеркой?
- Теперь трудно, ни коммунистов ни комсомольцев настоящих нигде не найдёшь. Кроме смерти некому тебя здесь в пионеры принимать.
- Тогда убей меня, ты, наверное, можешь.
- Ну что ты, Танечка, смерть должна быть геройская. Что толку с того, что я тебя убью.
- Куда летите, дяденька? - тихо спрашивает она, чтобы не очень помешать парению безногого человека. - К звёздам?
Фёдор отсутствующе смотрит на неё.
- Отдыхаю я перед учебным воздушным боем, - нелюдимо отвечает он. - Уйди, девочка, не мешай.
- Мне сказали, здесь поблизости лес каменный растёт, - скромно говорит Соня, нагибаясь, чтобы потрогать раненую голень.
- Лес каменный не здесь, а очень далеко, только в него никто не верит. А я его с самолёта видел, - говорит Фёдор.
- Я верю, - говорит Соня. - Покажете мне дорогу?
- Не дойдёшь ты, девочка, - вздыхает Фёдор, почему-то растроганный пониманием Сони до состояния, близкого к человеческому. - Вон и ножка у тебя поранена. Давай я тебя на самолёте отвезу.
- А где же ваш самолёт?
- А вот, стоит, - Фёдор взмахивает рукой в сторону трактора. - Только вот горючего нет.
- Как же без горючего? - спрашивает Соня, недоверчиво осматривая покрытый ржавчиной механизм, колёса которого погружены в землю, как в прибрежную воду.
- Горючее возле колхозного музея в ведре стоит, только мне туда не добраться, через забор не могу.
- А что это у вас в банке, - вдруг ни с того ни с сего спрашивает она Кирилловну.
Сбитая с толку Кирилловна тупо смотрит на запыленное стекло банки, на котором ещё видны следы плохо отодранной наклейки.
- Это, деточка, семена гранатовых эвкалиптов, которые подарил нашему колхозу учёный Мичурин, - наконец вспоминает она.
- А что ж вы их на посадите? - интересуется Соня, наклоняясь к банке.
- Для памяти, девочка. Семена эти погниют в нашей мёртвой земле, и память о великом садоводе погибнет. Вот и лежат они здесь долгие годы, коммунизма дожидаются, когда вся земля оживёт.
- А можно посмотреть, - говорит Соня, хватает банку и высыпает её содержимое на стол.
- Нельзя! - старчески взвизгивает оторопевшая от святотатства Кирилловна. - Что ж ты, пакость, творишь-то!
Соня медленно приближается к пирамиде, и снежинки тают на её немигающих глазах. Она подходит к лестнице, восходящей по стене пирамиды к вершине. Комсомолки спускаются к ней, неслышно ступая стройными босыми ногами по широким мраморным ступеням.
- Здравствуй, смелая девочка, - шепчет ей одна из них, у которой каштановые волосы. - Наконец ты пришла, девочка со страшным талисманом в груди, чтобы солнце надежды встало над вечной зимой, - комсомолка наклоняются к Соне и целует её в висок.
- Кто вы? - спрашивает Соня.
- Мы - архангелы революции, - в один голос отвечают шёпотом девушки. - Мы - весталки Чёрной Пирамиды, хранительницы вечного огня коммунизма, мы, комсомолки, умершие юными и безгрешными, собираем человеческую кровь, чтобы огонь коммунизма не погас в сердцах будущих поколений. Наши ноги, ступающие по ступеням священного камня, не знают неудобных туфель, уши, слышащие все звуки мира - золотых серьг, ногти, касающиеся жертвенных пиал - химического лака, а рты, несущие вещее слово коммунизма - лживой помады. Наши косы не могут быть расплетены, потому что их заплетает завет вождя, наши платья не могут быть сняты, потому что их скрепляет завет вождя, наши мысли всегда чисты, потому что в них вечно длится мысль вождя...
- Ленин, - тихо произносит Соня, закрывая глаза. - Он здесь, рядом.
- Ленин спит, - шепчет комсомолка с каштановыми волосами, которую зовут Вера. - В своём Чёрном Мавзолее, на Чёрной Площади Чёрного Кремля.
- Спит? - переспрашивает Соня.
- Вечный холод сковывает вождя, сила ужасного проклятия охраняет его смертный сон, - шепчет вторая девушка, у которой русые волосы и имя Женя. - Никто, никто не может проникнуть в Чёрный Мавзолей, потому что нет туда входа. Только ты можешь сделать это, ты, смелая девочка со страшным талисманом в груди. Но для этого тебе нужно войти в Чёрный Кремль, который охраняют мёртвые коммунисты. Они могут убить тебя вечной смертью. Они могут сделать так, что ты исчезнешь навсегда. Они погрузили всё в вечный мороз. Скоро они проникнут и сюда, потому что огонь коммунизма слабеет. Ему не хватает чистой человеческой крови.
- Да, человеческая кровь стала грязна, - вздыхает черноволосая худая комсомолка со знакомыми Соне чертами лица. - Она всё более походит на кровь свиней.
- Я где-то видела тебя? - спрашивает Соня. - Мне кажется знакомым твоё лицо.
- Конечно ты видела меня, - с нежной грустью улыбается девушка. - Смотри, - она оттягивает рукой воротник платья, показывая лиловый рубец на тонкой шее.
- Зоя, - узнаёт Соня. - Значит ты живёшь здесь. Значит они не смогли повесить тебя.
- Я была жива ещё прежде революции, и человеческая смерть не властна надо мной. Но скоро мы все умрём. Скоро вечный холод времени окутает нас.
- Нет, - говорит Соня. - Я пойду и разбужу Ленина.
Некоторое время пионер остаётся неподвижным, и Соня, затаив дыхание, смотрит на его поднятую в салюте тонкую руку. Наконец рука медленно опускается и отирает иней с лица.
- Эй, - говорит Соня. Её голос как-то странно звучит в давящей снежной тишине каменного леса.
Мальчик поворачивается к Соне. У него худое лицо и тёмные курчавые волосы. На груди его висит пионерский барабан.
- Это я разбудила тебя, - говорит она. - Дело Ленина в опасности. Пока он спит, огонь коммунизма может угаснуть. Его нужно разбудить во что бы то ни стало.
Пионер поднимает глаза к небу, словно что-то вспоминая, и Соня пугается, уж не забыл ли он от морозного сна кто такой Ленин, но руки мальчика вдруг хватают барабанные палочки и сухая дробь пионерской тревоги звучит в каменном лесу. Барабанщик колотит отчаянно, исказив своё тонкое лицо, и Соня видит, как по всему лесу пробуждаются от сна мёртвые пионеры, готовые исполнить свой священный долг.