Зима в Нидер-Ерленбахе
У меня с детства порок - я вру. Причем если брать всю мою сознательную жизнь - то вру я по мелочи. Болэзнь у меня такая. Я всегда прекрасно знала, что не умею врать - все на морде написано и все это прекрасно видят. Но пыталась. В пять лет я пришла домой в сандаликах, в них был песочек. Я поленилась высыпать песочек куда надо, и высыпала его в прихожей под коврик. Мама обнаружила песочек и попыталась выяснить у доченьки, откуда он взялся. Дитя стояло до смертного боя, что песочек принес ветер.
Да, и еще мое вранье, либо какие-то поступки, которые я пыталась скрыть - всегда за версту чуяла моя мама. Ну как еще объяснить следующий феномен (один из многих): в моей комнате стоял шкаф с одеждой. В большом его отсеке мама складывала разные пакеты, которые были заполнены чем-то, что меня до определенного момента не интересовало. А рядом были пакеты с игрушками. В одном пакете были кубики, типа лего, из которых можно было строить дома. Синие блоки, красная черепица, белые оконные и дверные рамы. В одном из запретных пакетов лежало что-то мягкое. Настало время, когда я начала шить одежки для своих кукол. Материала не хватало и как-то раз я решилась поинспектировать мамины пакеты. В одном из них, том самом, мягком, я нашла серебристую шкурку. На тот момент пакет с этой шкуркой лежал в шкафу уже несколько лет и я подумала, что маме он не нужен. Я взяла этот мех и раскоцала его, сшила пару шубок моим куклам, а остатки аккуратно убрала обратно в пакет, чтобы мама не нервничала, если что.
Я могу поклястся всем, чем угодно, что я помню - кукольные шубки я прятала - мама их не видела. Но в тот же день ей зачем-то понадобилось полезть в шкаф именно в этот пакет - проверить шкурку. После порки и стояния в углу я выучила, кто такая норка, сколько она стоит и что я с ней сотворила.
В младших классах двойки объяснялись тем, что буковки у меня расплываются. Родители не верили, так как всегда помнили о песочке, принесенным ветром. Школа, посадившая меня в классе за последнюю парту - имела меня по полной программе, пока не выяснилось, что я - слепая и мне нужны очки. А я ведь правду не говорила - мне было стыдно, что я не вижу.
Моей любимой докториссе не нужно было складывать дважды два, когда я в старших классах вызывала ее на дом, так как "заболела". Не помогал даже йод на сахаре. Но она была дамой сердобольной - всегда давала мне на этот день больничный.
Своему первому неофициальному мужу я врала, что не знаю, где наши семейные деньги, которые я относила к дедушке с бабушкой. Иначе бы он их пропил.
Своему первому официальному мужу я врала, что кончаю. И он верил. Врать было не сложно.
Своему третьему мужу я врать не могу. Потому что разучилась. Даже если я понимаю, что буду "бита" мне проще сказать правду. Даже матери я перестала врать. Потому как незачем. Выросла наконец, что ли...
Все равно любая ложь вылезет где-то на поверхность. Так или иначе. Я к чему тут про вранье распинаюсь: мне кто-то не поверил, что в Германии может быть много снега. Может.
Да, и еще мое вранье, либо какие-то поступки, которые я пыталась скрыть - всегда за версту чуяла моя мама. Ну как еще объяснить следующий феномен (один из многих): в моей комнате стоял шкаф с одеждой. В большом его отсеке мама складывала разные пакеты, которые были заполнены чем-то, что меня до определенного момента не интересовало. А рядом были пакеты с игрушками. В одном пакете были кубики, типа лего, из которых можно было строить дома. Синие блоки, красная черепица, белые оконные и дверные рамы. В одном из запретных пакетов лежало что-то мягкое. Настало время, когда я начала шить одежки для своих кукол. Материала не хватало и как-то раз я решилась поинспектировать мамины пакеты. В одном из них, том самом, мягком, я нашла серебристую шкурку. На тот момент пакет с этой шкуркой лежал в шкафу уже несколько лет и я подумала, что маме он не нужен. Я взяла этот мех и раскоцала его, сшила пару шубок моим куклам, а остатки аккуратно убрала обратно в пакет, чтобы мама не нервничала, если что.
Я могу поклястся всем, чем угодно, что я помню - кукольные шубки я прятала - мама их не видела. Но в тот же день ей зачем-то понадобилось полезть в шкаф именно в этот пакет - проверить шкурку. После порки и стояния в углу я выучила, кто такая норка, сколько она стоит и что я с ней сотворила.
В младших классах двойки объяснялись тем, что буковки у меня расплываются. Родители не верили, так как всегда помнили о песочке, принесенным ветром. Школа, посадившая меня в классе за последнюю парту - имела меня по полной программе, пока не выяснилось, что я - слепая и мне нужны очки. А я ведь правду не говорила - мне было стыдно, что я не вижу.
Моей любимой докториссе не нужно было складывать дважды два, когда я в старших классах вызывала ее на дом, так как "заболела". Не помогал даже йод на сахаре. Но она была дамой сердобольной - всегда давала мне на этот день больничный.
Своему первому неофициальному мужу я врала, что не знаю, где наши семейные деньги, которые я относила к дедушке с бабушкой. Иначе бы он их пропил.
Своему первому официальному мужу я врала, что кончаю. И он верил. Врать было не сложно.
Своему третьему мужу я врать не могу. Потому что разучилась. Даже если я понимаю, что буду "бита" мне проще сказать правду. Даже матери я перестала врать. Потому как незачем. Выросла наконец, что ли...
Все равно любая ложь вылезет где-то на поверхность. Так или иначе. Я к чему тут про вранье распинаюсь: мне кто-то не поверил, что в Германии может быть много снега. Может.