Веня Д`ркин. Гений всегда жив.
Александр Литвинов - гениальный и самобытный автор, исполнитель-рокер, известен ценителям под именем Дрантя или Веня Д`ркин.
Его имя известно только узкому кругу «золотой молодежи» 80-х и поклонников авторской песни. Проживи он дольше, стал бы знаменит не менее, чем БГ, Александр Розенбаум или Тимур Шаов. На мой субъективный взгляд, тексты его точно горяздо тоньше того же БГ.
Свердловский парень, который в семь лет стал сочинять стихи, в 12 - писать картины маслом, а в 14 лет научился играть на гитаре и собрал свой первый вокально-инструментальный ансамбль был неизлечимо болен. Однако к своему физическому страданию относился стоически. Первоначальное прозвище Дрантя он получил из-за длинных волос. В вольном переводе с восточно-украинского диалекта это означает «драный». А Веней Дркиным Литвинов стал после фестиваля в Старом Осколе. Когда музыкант заболел, деньги на дорогостоящее лечение собирали по всей стране. Но 21.08.1999 Александр умер. Ему было 29 лет.
Некоторые песни Вени, которые мне полюбились:
Светлейший князь
Светлейший князь, мой друг, еще не старец.
Еще не слеп и красотой влеком.
Его супругою была Жаклин Онассис,
Его любовницей была мадам Клико.
Он согревал еще теплом бокалы,
Он слушал сказки няни перед сном.
В его саду прекраснейшие дамы,
Полны томленьем взгляды,
Возжелавшие о нем...
Он гладил пса рукой в перстнях, пока мы
На Нижней Крынке пропадали за вином.
Светлейший князь любил смотреть картинки,
И посыпать лакеев конфетти.
Он обожал с арбузов серединки,
И выпил весь ликер с коробки "Ассорти"...
Он собирал гостей в каминном зале,
И угощал изысканным со льдом.
Играл квартет и с влажными глазами
Притихшие mes amies любились о своем...
Но гаснул свет и дамы забывали
Про нас, активно пьющих за углом.
1991.
Сендей
А у Сендея были дома, но не все.
А у Сендея жила белка в колесе.
И тапером - экзотический тапир,
И жирафом был кассир.
И приглашал всех нас в синематограф.
И Сендей собирал серебро,
Благо, за ночь его намело.
И на улицах было светло от того серебра.
Детворе на ура и Сендею добро в закрома.
И совсем не пропало добро.
Даже летом, когда стало тепло,
То Сендей раздавал серебро просто так, задарма.
Детворе на ура и Сендею светло в закрома.
А у Сендея жили дивы во дворе,
Сендей лукаво улыбался в серебре.
Там для тебя были воздушные шары и испеченный каравай...
Там для меня была охотница с серебряным луком.
Но остался он без серебра,
Без кола и без двора
И сказал: "Значит, время мое еще не пришло".
Но пришли доктора и сказали: "Пора в закрома".
Тень желтого льва
Там, где последний раз на землю брошена
Красная тень желтого льва...
Поступь звериная, осторожная,
Оттуда, где кончается грань прямого угла,
Туда, где начинается мгла.
Идет лев, беззвучны шаги
Из тьмы.
Через тьму он ищет свой цвет
Что так беззвучно молчит позади.
След, след, след...
Меня еще много, на мне живут
Лапы, грива и хвост,
И кисточка на конце меня.
Я буду им себя говорить
И не стану один.
Лев был как месяц слеп.
Он знал, что должен путь
Резать огнем лапы следов.
Лапы хромали шаг и стесняли грудь,
Ломающую камни ветров и красную тень.
Туда, где еще может быть день
Идет лев, хотя бы затем, чтоб вера жила,
Чтоб жил его цвет,
Чтоб не кралась по пятам его тень.
След в след...
Красное сафари на желтые лапы гриву и хвост,
И кисточку на конце хвоста.
И значит, должен путь через тьму
Резать лапы следов.
1991.
То, что я должен сказать
Песня Александра Вертинского
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой...
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам под шумок толковать,
Что пора положить бы конец безобразию,
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
И никто не додумался просто стать на колени,
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне.
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой...
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Ты нравишься мне...
Ты нравишься мне как теплый
ветер в лицо, как дождик,
Как солнце в окне, как пьяный
запах цветов, не больше.
Ты черствая, ты бесчувственна.
Ну и черт с тобой,
я не хочу тебя.
Все, я пошел...
Ша-ла-бу-да-бу-да!
Как я тебя любил!
Как я тебя ласкал! Не верится...
Дурак, цветы купил и на
лифту катал..А ты изменница!
Ты дерево, и без истерики,
С каким-то мерином
таскалась в скверике...
Все, я пошел...
Я прощаю тебе те четыре
рубля с мелочью
За крем-брюле и за кебаб
люля. Не за что!
Я не люблю тебя.
Ты нехорошая.
Но, посуди сама,
с твоей-то рожею...
Все, я пошел!...
1990.
Устать себя стебать
Устать себя щипать в процессе лобызаний,
Доверия ко сну, как к давешнему льду.
В запрошлую весну, пусть скромных, но желаний.
Наивных притязаний на юную вашу красу.
И пусть я полюблю олдовую клошарку,
Уеду под Рязань выкушивать портвейн...
Я стану вам писать, что мне немножко жалко,
Что друг наш бросил пить и стал ходить в бассейн.
Устать себя стебать за мелкие проказы,
Оно, поди, глупей, чем пятый бициллин.
Бродяга-Водолей, уставший от заразы,
Ты собирал алмазы в гербарий гонорей...
И пусть ты чародей - простой совковый гений.
Пусть, ладно, не велик, уж точно не дебил.
Но, что им до тебя, они давно в Тюмени,
Им сам Марсель Марсо чего-то говорил...
Устать болтом болтать, на каку изводиться,
Искать в пижаме вшей, жениться у станка.
Ты - манка для борщей, сухарь для дока-пиццы.
А для подливок - шницель, и для форели лишь лапша с ушей...
И пусть ты хлеб, но ты - не просто хлеб насущный,
Однажды нелюдим за празничным столом.
Пропитанный вином уснешь в кофейной гуще,
Облобызают венч и обзовут тортом...
1994.
Хожу и гажу
Мне сказали: "Пойди, там клево",
Я пошел туда, а там гадко.
Я назад пришел и здесь гадко,
А мне сказали: "До тебя было лучше".
И теперь у меня одна загадка -
Почему там, где я, там и гадко?...A-A-A
А может это я хожу и гажу,
Может просто это я хожу и гажу.
А если это я хожу и гажу,
Тогда зачем мне просто жить на этом свете?...
Шоколадку укусну, сладку
Ты съела и тебя стошнило
И весь день тебя потом тошнило,
И всю ночь тебя потом тошнило.
И нет загадочней на свете загадки,
Может дело все и не в шоколадке...
А может это ты ходишь и гадишь,
Может просто это ты ходишь и гадишь.
А если это ты ходишь и гадишь,
Тогда сиди и не вылазь из дома.
А ты сказала: "Надо быть лучше
И душою, стало быть, чище,
И мыслями, стало быть, краше"...
И полюбила меня без остатку.
И я тебя полюбил без остатку,
И мы стали добрее и лучше,
И мы стали светлее и чище,
И в окно поглядели украдкой...
А за окнами гадкие люди,
И от этого на улицах гадко...
А может это все ходят и гадят,
Может просто это все ходят и гадят...
А если это все ходят и гадят,
Тогда зачем нам просто жить на этом свете?...
Знают взрослые и знают дети.
Знают маленькие и большие.
Знают негры и бледнолицые,
Краснокожие и голубые...
Знают, знают всякие гадости,
Но не знают то, что должен знать каждый...
Что если, если это я хожу и гажу,
Если, если это ты ходишь и гадишь,
Если, если это все ходят и гадят,
То это значит только то, что мы - гады!
Царица бриллиантовых островов
Тебя любят желтые фонари... Фи, как пошло!
Они любят тебя изнутри, как кошку.
Не уставая подливать молока и ставить блоки,
Они часто надеются дождаться,
Когда у тебя со спины станут видны щеки...
Но ты спокойна и считаешь что на это есть причины.
Мои окна напротив твоей девичьей спальни,
И заряжены глазами подзорные трубы -
Твои секреты перестали быть тайной...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Все жемчужины в твоей короне,
Все дороги на твоей ладони...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Слышал, капли твоей крови,
Остывая в слое флюса,
Превращаются в рубины,
Если скажем, это правда...
Да, скажем, это правда,
То мы сказочно богаты...
Сколько будет литр крови
В пересчете на караты?...
Но ты спокойна и считаешь что на это есть причины.
Мои окна напротив твоей девичьей спальни,
И заряжены глазами подзорные трубы -
Твои секреты перестали быть...
Твои секреты перестали быть тайной,
Об этом завтра будет знать целый город.
А что глаза твои вдруг стали печальны -
Ну, может сможем как-нибудь договориться?...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Что тебе на это скажут все твои мужчины,
Если завтра утром целый город будет знать о том, что
Ты - царица бриллиантовых островов.
Все жемчужины в твоей короне,
Все дороги на твоей ладони,
Все - твои мужчины, кроме...
1998.
Чай
Сегодня, в моем далеком прошлом,
Все нужное вдруг стало таким, таким ненужным
И безупречно лишним. Что мне осталось мало,
Только все для всего навсегда.
Но этому нас никогда и никто не научит.
Этого мы ни себе, ни другим не простим.
Поскольку все одно - чай.
Дорога в прекрасное далеко для тех, кому за тридцать.
И безмятежно старых, и безнадежно юных.
У вас еще так много впереди ничего, никогда.
Но этого вам никогда и нигде не расскажут.
Этого вам ни за что ни про что не понять.
Поскольку все одно - чай.
1998.
Mon amour...
Mon amour!
Я любил и страдал, и всегда
Ожидаю, как в платьице белом и легком фигура
Как будто скользнет в мою дверь и тогда
Я скажу вам: "Ma chaire, вы последняя дура..."
1990.
Все будет хорошо
Где-то, про то знать не велено,
Сокрыто не золото, а просто лето.
Где все еще зелено, где все с виду молодо,
К тому ж народная примета - чувак дорогу перешел.
А в небе с хвостиком комета, в кармане белый порошок.
Чувак в клешах, чувак в клешах дорогу перешел,
А это значит, что еще - все будет хорошо.
Чес-слово, сижу я за хатою,
А звезды все падают...
Эх, клево!
А я все желания задумал заранее...
К тому ж народная примета - чувак дорогу перешел.
А в небе звездочкой ракета, в кармане белый порошок.
Чувак в клешах, чувак в клешах дорогу перешел,
А это значит, что еще - все будет хорошо.
1997.
В парке терновом
В парке терновом которому тысячи лет,
Мальчик с глазами уставшего старца
Что-то мурлычет в пыли отлетавших планет,
Серым котенком играет и пальцем знаки рисует,
Что тайного смысла полны.
А рядом откуда-то льется печальный мотив.
А мимо дитя пробегает дорога.
Старая стерва с косой от бессилия взвыв,
Тихо уйдет, проклиная так долго,
Так неестественно долго живущий огонь.
Только мальцу безразлично - он просто играл.
Судьбы при этом крушил и созидал.
Даже не думал, что чьи-то умы он смущал,
Чьи-то надежды разил словно воздух,
Смело, как дети, играл, не ведая зла.
Его имя известно только узкому кругу «золотой молодежи» 80-х и поклонников авторской песни. Проживи он дольше, стал бы знаменит не менее, чем БГ, Александр Розенбаум или Тимур Шаов. На мой субъективный взгляд, тексты его точно горяздо тоньше того же БГ.
Свердловский парень, который в семь лет стал сочинять стихи, в 12 - писать картины маслом, а в 14 лет научился играть на гитаре и собрал свой первый вокально-инструментальный ансамбль был неизлечимо болен. Однако к своему физическому страданию относился стоически. Первоначальное прозвище Дрантя он получил из-за длинных волос. В вольном переводе с восточно-украинского диалекта это означает «драный». А Веней Дркиным Литвинов стал после фестиваля в Старом Осколе. Когда музыкант заболел, деньги на дорогостоящее лечение собирали по всей стране. Но 21.08.1999 Александр умер. Ему было 29 лет.
Некоторые песни Вени, которые мне полюбились:
Светлейший князь
Светлейший князь, мой друг, еще не старец.
Еще не слеп и красотой влеком.
Его супругою была Жаклин Онассис,
Его любовницей была мадам Клико.
Он согревал еще теплом бокалы,
Он слушал сказки няни перед сном.
В его саду прекраснейшие дамы,
Полны томленьем взгляды,
Возжелавшие о нем...
Он гладил пса рукой в перстнях, пока мы
На Нижней Крынке пропадали за вином.
Светлейший князь любил смотреть картинки,
И посыпать лакеев конфетти.
Он обожал с арбузов серединки,
И выпил весь ликер с коробки "Ассорти"...
Он собирал гостей в каминном зале,
И угощал изысканным со льдом.
Играл квартет и с влажными глазами
Притихшие mes amies любились о своем...
Но гаснул свет и дамы забывали
Про нас, активно пьющих за углом.
1991.
Сендей
А у Сендея были дома, но не все.
А у Сендея жила белка в колесе.
И тапером - экзотический тапир,
И жирафом был кассир.
И приглашал всех нас в синематограф.
И Сендей собирал серебро,
Благо, за ночь его намело.
И на улицах было светло от того серебра.
Детворе на ура и Сендею добро в закрома.
И совсем не пропало добро.
Даже летом, когда стало тепло,
То Сендей раздавал серебро просто так, задарма.
Детворе на ура и Сендею светло в закрома.
А у Сендея жили дивы во дворе,
Сендей лукаво улыбался в серебре.
Там для тебя были воздушные шары и испеченный каравай...
Там для меня была охотница с серебряным луком.
Но остался он без серебра,
Без кола и без двора
И сказал: "Значит, время мое еще не пришло".
Но пришли доктора и сказали: "Пора в закрома".
Тень желтого льва
Там, где последний раз на землю брошена
Красная тень желтого льва...
Поступь звериная, осторожная,
Оттуда, где кончается грань прямого угла,
Туда, где начинается мгла.
Идет лев, беззвучны шаги
Из тьмы.
Через тьму он ищет свой цвет
Что так беззвучно молчит позади.
След, след, след...
Меня еще много, на мне живут
Лапы, грива и хвост,
И кисточка на конце меня.
Я буду им себя говорить
И не стану один.
Лев был как месяц слеп.
Он знал, что должен путь
Резать огнем лапы следов.
Лапы хромали шаг и стесняли грудь,
Ломающую камни ветров и красную тень.
Туда, где еще может быть день
Идет лев, хотя бы затем, чтоб вера жила,
Чтоб жил его цвет,
Чтоб не кралась по пятам его тень.
След в след...
Красное сафари на желтые лапы гриву и хвост,
И кисточку на конце хвоста.
И значит, должен путь через тьму
Резать лапы следов.
1991.
То, что я должен сказать
Песня Александра Вертинского
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой...
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам под шумок толковать,
Что пора положить бы конец безобразию,
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
И никто не додумался просто стать на колени,
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне.
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой...
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Ты нравишься мне...
Ты нравишься мне как теплый
ветер в лицо, как дождик,
Как солнце в окне, как пьяный
запах цветов, не больше.
Ты черствая, ты бесчувственна.
Ну и черт с тобой,
я не хочу тебя.
Все, я пошел...
Ша-ла-бу-да-бу-да!
Как я тебя любил!
Как я тебя ласкал! Не верится...
Дурак, цветы купил и на
лифту катал..А ты изменница!
Ты дерево, и без истерики,
С каким-то мерином
таскалась в скверике...
Все, я пошел...
Я прощаю тебе те четыре
рубля с мелочью
За крем-брюле и за кебаб
люля. Не за что!
Я не люблю тебя.
Ты нехорошая.
Но, посуди сама,
с твоей-то рожею...
Все, я пошел!...
1990.
Устать себя стебать
Устать себя щипать в процессе лобызаний,
Доверия ко сну, как к давешнему льду.
В запрошлую весну, пусть скромных, но желаний.
Наивных притязаний на юную вашу красу.
И пусть я полюблю олдовую клошарку,
Уеду под Рязань выкушивать портвейн...
Я стану вам писать, что мне немножко жалко,
Что друг наш бросил пить и стал ходить в бассейн.
Устать себя стебать за мелкие проказы,
Оно, поди, глупей, чем пятый бициллин.
Бродяга-Водолей, уставший от заразы,
Ты собирал алмазы в гербарий гонорей...
И пусть ты чародей - простой совковый гений.
Пусть, ладно, не велик, уж точно не дебил.
Но, что им до тебя, они давно в Тюмени,
Им сам Марсель Марсо чего-то говорил...
Устать болтом болтать, на каку изводиться,
Искать в пижаме вшей, жениться у станка.
Ты - манка для борщей, сухарь для дока-пиццы.
А для подливок - шницель, и для форели лишь лапша с ушей...
И пусть ты хлеб, но ты - не просто хлеб насущный,
Однажды нелюдим за празничным столом.
Пропитанный вином уснешь в кофейной гуще,
Облобызают венч и обзовут тортом...
1994.
Хожу и гажу
Мне сказали: "Пойди, там клево",
Я пошел туда, а там гадко.
Я назад пришел и здесь гадко,
А мне сказали: "До тебя было лучше".
И теперь у меня одна загадка -
Почему там, где я, там и гадко?...A-A-A
А может это я хожу и гажу,
Может просто это я хожу и гажу.
А если это я хожу и гажу,
Тогда зачем мне просто жить на этом свете?...
Шоколадку укусну, сладку
Ты съела и тебя стошнило
И весь день тебя потом тошнило,
И всю ночь тебя потом тошнило.
И нет загадочней на свете загадки,
Может дело все и не в шоколадке...
А может это ты ходишь и гадишь,
Может просто это ты ходишь и гадишь.
А если это ты ходишь и гадишь,
Тогда сиди и не вылазь из дома.
А ты сказала: "Надо быть лучше
И душою, стало быть, чище,
И мыслями, стало быть, краше"...
И полюбила меня без остатку.
И я тебя полюбил без остатку,
И мы стали добрее и лучше,
И мы стали светлее и чище,
И в окно поглядели украдкой...
А за окнами гадкие люди,
И от этого на улицах гадко...
А может это все ходят и гадят,
Может просто это все ходят и гадят...
А если это все ходят и гадят,
Тогда зачем нам просто жить на этом свете?...
Знают взрослые и знают дети.
Знают маленькие и большие.
Знают негры и бледнолицые,
Краснокожие и голубые...
Знают, знают всякие гадости,
Но не знают то, что должен знать каждый...
Что если, если это я хожу и гажу,
Если, если это ты ходишь и гадишь,
Если, если это все ходят и гадят,
То это значит только то, что мы - гады!
Царица бриллиантовых островов
Тебя любят желтые фонари... Фи, как пошло!
Они любят тебя изнутри, как кошку.
Не уставая подливать молока и ставить блоки,
Они часто надеются дождаться,
Когда у тебя со спины станут видны щеки...
Но ты спокойна и считаешь что на это есть причины.
Мои окна напротив твоей девичьей спальни,
И заряжены глазами подзорные трубы -
Твои секреты перестали быть тайной...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Все жемчужины в твоей короне,
Все дороги на твоей ладони...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Слышал, капли твоей крови,
Остывая в слое флюса,
Превращаются в рубины,
Если скажем, это правда...
Да, скажем, это правда,
То мы сказочно богаты...
Сколько будет литр крови
В пересчете на караты?...
Но ты спокойна и считаешь что на это есть причины.
Мои окна напротив твоей девичьей спальни,
И заряжены глазами подзорные трубы -
Твои секреты перестали быть...
Твои секреты перестали быть тайной,
Об этом завтра будет знать целый город.
А что глаза твои вдруг стали печальны -
Ну, может сможем как-нибудь договориться?...
Ты - царица бриллиантовых островов.
Что тебе на это скажут все твои мужчины,
Если завтра утром целый город будет знать о том, что
Ты - царица бриллиантовых островов.
Все жемчужины в твоей короне,
Все дороги на твоей ладони,
Все - твои мужчины, кроме...
1998.
Чай
Сегодня, в моем далеком прошлом,
Все нужное вдруг стало таким, таким ненужным
И безупречно лишним. Что мне осталось мало,
Только все для всего навсегда.
Но этому нас никогда и никто не научит.
Этого мы ни себе, ни другим не простим.
Поскольку все одно - чай.
Дорога в прекрасное далеко для тех, кому за тридцать.
И безмятежно старых, и безнадежно юных.
У вас еще так много впереди ничего, никогда.
Но этого вам никогда и нигде не расскажут.
Этого вам ни за что ни про что не понять.
Поскольку все одно - чай.
1998.
Mon amour...
Mon amour!
Я любил и страдал, и всегда
Ожидаю, как в платьице белом и легком фигура
Как будто скользнет в мою дверь и тогда
Я скажу вам: "Ma chaire, вы последняя дура..."
1990.
Все будет хорошо
Где-то, про то знать не велено,
Сокрыто не золото, а просто лето.
Где все еще зелено, где все с виду молодо,
К тому ж народная примета - чувак дорогу перешел.
А в небе с хвостиком комета, в кармане белый порошок.
Чувак в клешах, чувак в клешах дорогу перешел,
А это значит, что еще - все будет хорошо.
Чес-слово, сижу я за хатою,
А звезды все падают...
Эх, клево!
А я все желания задумал заранее...
К тому ж народная примета - чувак дорогу перешел.
А в небе звездочкой ракета, в кармане белый порошок.
Чувак в клешах, чувак в клешах дорогу перешел,
А это значит, что еще - все будет хорошо.
1997.
В парке терновом
В парке терновом которому тысячи лет,
Мальчик с глазами уставшего старца
Что-то мурлычет в пыли отлетавших планет,
Серым котенком играет и пальцем знаки рисует,
Что тайного смысла полны.
А рядом откуда-то льется печальный мотив.
А мимо дитя пробегает дорога.
Старая стерва с косой от бессилия взвыв,
Тихо уйдет, проклиная так долго,
Так неестественно долго живущий огонь.
Только мальцу безразлично - он просто играл.
Судьбы при этом крушил и созидал.
Даже не думал, что чьи-то умы он смущал,
Чьи-то надежды разил словно воздух,
Смело, как дети, играл, не ведая зла.