Кровавые реки постмодерна
Прочитанная книга А. Павлова “Постыдное удовольствие” сподвигла меня на написание текста, который уже давно вынашиваю в голове. Только сначала это был маленький набор рецензий на самые любимые фильмы о вампирах, а в итоге - такое философское эссе. Книга, кстати, помогает тридцатилетним мальчикам преодолеть страх признаться в том, что они смотрели (и иногда пересматривают) ванильную сагу “Сумерки” и даже читали (чтобы узнать окончание, разумеется, после выхода первой части). И признавшись в том грехе, можно двигаться дальше и поразмышлять, как же кинообраз вампиров трансформировался в эпоху постмодерна.
Если сравнивать мир с вампирами и мир с зомби, то на ум приходит сразу несколько идей. Во-первых, когда речь заходит о зомби, всегда подразумевается специфический вид апокалипсиса. Мне не встречались художественные произведения (треш-комедии с рейтингом <4 я в расчёт не беру), где бы зомби был индивидуальностью, а сюжет крутился вокруг его личной истории. Личность отдельных зомбяков не играет никакой роли в фильмах, а сюжеты строятся в основном на борьбе человеческой расы с ними и выживании (сериал “Во плоти” не в счёт, так как герои там уже не зомби, а излеченные люди). Для русскоговорящего человека даже само слово “зомби” по строению ближе к существительным, не имеющим единственного числа, как, к примеру, слова “шахматы”, “очки”, да и “сумерки”, будь они не ладны. Разумеется, слово “зомби” не имеет значения вещества, игры, процесса, парного предмета, но вполне может быть отнесено (по аналогии) к категории природного явления. В общем, главная идея - обезличенность толпы зомби и апокалиптичный или постапокалиптичный сюжет.
В мире с вампирами всё наоборот. Любой фильм, любая книга рассказывает о личной истории и трагедии конкретных героев. Апокалиптичность сюжета полностью исключена, поскольку одним из основополагающих принципов существования вампирской расы является скрытность. Даже в фильмах наподобие “От заката до рассвета”, где вампиры действуют толпой, находится место для индивидуальности (к примеру, запоминающаяся роль Сальмы Хайек).
Во-вторых, со времен Ромеро и его “Ночи живых мертвецов” фильмы о зомби развились от простеньких слешеров с незамысловатым прямолинейным сюжетом в стиле kill’em all до масштабных социальных драм (“Ходячие мертвецы”), где зомби-апокалипсис служит лишь фоном для развития отношений между людьми и их группами. Данные тенденции характерны для всей зомби-индустрии. К примеру, если несколько лет назад весь мир играл в шутер от первого лица “Left 4 Dead”, где нужно было просто “мочить” и бежать, то в последних сезонах моду задают приключенческие сюжетные игры, наподобие уже упомянутой франшизы “Ходячие мертвецы”. В этих играх накал человеческих страстей не ниже, чем в фильмах и комиксах. Сами зомби и силы, их породившие уже отходят на задний план и не являются “главными” героями.
Тенденции развития вампирской тематики в культуре иные. Если ранее вампиры мыслились, как смертельно опасные существа, которых следует опасаться и избегать, соответственно существовали они в своем собственном мире, который кратковременно пересекался с человеческим в маленькой точке на шее жертвы, то теперь в художественных фильмах (и книгах тоже) вампиры проходят широкомасштабную социализацию, учатся жить в мире людей, дружить с ними и даже взаимодействовать без причинения вреда людям. К слову, в мире живых мертвецов уже предпринят робкий первый шаг по социализации и этих существ (сериал “Во плоти”), однако шаг этот пока единичный, а развитие сюжета приводит в конечном итоге к логической невозможности успеха такого процесса.
Сумеречная сага является апогеем развития всех описанных особенностей. Личность каждого конкретного вампира развита до предела (у каждого своя биография, своя драма, своя любовь и, кроме того, уникальная геройская сверхспособность), а их группа настолько социализирована, что может жить и учиться вместе с людьми и даже заводить от них детей.
Конечно, можно списать все описанное в предыдущем абзаце на абсолютизированные требования жанра “розовые сопли”, как выразились в отношении “Сумерек” некоторые критики. В фильмах никак не объясняется феномен вампирской эрекции и гиперсексуальности, равно как функционирование репродуктивных систем. “Сумерками” вообще, если уж говорить откровенно, нанесена обидная пощёчина всему классическому наследию вампирской культуры, но всё это сделано в расчете на целевую аудиторию, состоящую из подростков и скучающих домохозяек (таких, как Стефани Майер до начала своей популярности), которым нужен сказочный герой.
Теперь же перейдём к моим любимым фильмам о вампирах, и на их примере попробуем проанализировать отмеченные выше пунктики.
Интервью с вампиром, 1994 г.
Фильм, конечно же, один из самых ярких, во многом благодаря россыпи восходящих и состоявшихся звёзд Голливуда: Том Круз, Брэд Питт, маленькая Кирстен Данст, Антонио Бандерас, Кристиан Слейтер. Это экранизация одного из романов “Вампирской хроники” Энн Райс, и очевидно, что её примером руководствовалась Стефани Майэр. Но мало, кто знает, что это кино закрепило в среде философов-постмодернистов и кинокритиков мнение о метафоре, которую создатели вряд ли закладывали в свое творение изначально. Речь идет о метафоре противопоставленных обществу гомосексуалистов (Гарри Беншофф, “Монстры из шкафа: гомосексуальность и фильмы ужасов”, издательство университета Манчестера, 1997). Культуролог Ричард Дайер настаивает на том, что вообще все тексты и кинокартины репрезентируют вампиров именно как гомосексуалистов. Быть может, чтобы поломать устоявшуюся парадигму создательница “Сумерек” и нарисовала образ гипергендерного мачо Эдварда (однако визуальный образ Роберта Паттисона, как ни крути, опять же наводит на первоначальные мысли).
Одним словом, кому захотелось видеть Бреда Питта, влюбленного в Тома Круза или Антонио Бандераса, тот увидел. Хотя долгожданный кровавый поцелуй так и не состоялся (где-то в середине фильма). На мой взгляд, авторы хотели передать не чувства влюбленности мужчин друг в друга, а просто вампирскую сущность, которая заключается в гиперэмоциональности и обострении сентиментализма. А в паре Клаудия-Луи показаны отношения “отец-ребенок”, а совсем не отсылки к набоковским лолитам, хотя найдутся те, кто думает наоборот.
Вампиры Энн Райс представили миру модерновый образ кровососа XX века, который потом был утрирован Стефани Майер: гуманистическое отношение к людской расе, усиление физической и психической силы у вампиров, развитие сверх-способностей (телекинез, телепатия, левитация, но без различных трансформаций в животных). Способ обращения в вампира также отличен от классической догматики средних веков. Если изначально вампиры были воскресшими мёртвыми, захороненными без религиозных церемоний, или умершими самоубийцами, ведьмами, то в фильме вампиры представляют собой существ псевдоживых: у них течёт кровь, они могут быть сожжены, но не убиты чесноком, распятием или серебром, а обращение происходит не после смерти, а вместо неё путём укуса другого вампира (или приёмом внутрь нескольких капель его собственной крови). Если же вампир вкусит крови умершего человека, то он, наоборот, теряет свои силы и даже может быть уничтожен.
Таким образом, фильмом прокладывается дорожка в светский мир вампиров, противопоставляемый религиозному оригиналу. В фильме есть диалоги между Луи и Лестатом, в которых они сами говорят о том, что не знают, существуют ли Бог и Дьявол или нет, есть ли Ад и Рай или нет, считать ли их души проклятыми или нет. Если мир все больше встает на сторону светской или даже атеистической парадигмы, то и культура движется вместе с ним.
“Интервью с вампиром”, по моему мнению, заложил основы постмодернистского мира вампиров, который далее был закреплён и развит в фильмах “Впусти меня”, “Вкус ночи” и “Византия”.
“Впусти меня”, 2008.
Этот фильм любим мною, как и всё скандинавское. И мне абсолютно не понравился американский римейк. Совершенно не понятна (и не только мне) привычка американского общества любить годные продукты из Старого света исключительно в своей, американской оболочке. Так, Голливуд ежегодно штампует классные европейские фильмы и сериалы, как под копирку, только со своими актерами, говорящими на привычном американском (американцы “воруют” не только сами фильмы, но и их создателей. Иногда это печально: так случилось с Флорианом Хенкелем фон Доннерсмарком, который снял шедевр “Жизнь других”, а в США “прославился” посредственным римейком “Туриста”, после чего, видимо, запил и бросил кино. Вывезенный в тёмном чемодане поездом через Ла-Манш Томас Альфредсон дебютировал с голливудскими актёрами в картине “Шпион, выйди вон!”, который даже понравился некоторым критикам. Однако после 2011 года он так ничего и не создал больше, что весьма печально).
Нам же, жителям Евразии, годится и оригинальный фильм “Låt den rätte komma in”, тем более, что он просто великолепен. Фильм не зациклен на экшене и вампирских супер-способностях, а делает расчёт на глубокую личную трагедию главной героини. Обращенная в подростковом возрасте девочка Эли вынуждена коротать вечность, переезжая из города в город в чемодане Альфредсона. В сопровождении… кого, отца? Так мы думаем на протяжении всего фильма, и только концовка заставляет почувствовать весь драматизм истории. Обречённая на вечную молодость Эли нуждается в свежей крови, но добывать её сама без привлечения общественного внимания она не в состоянии. Поэтому необходим спутник. Сначала в неё влюбляется тот, кого мы считаем отцом. Он в совершенстве овладевает техникой добычи крови (другими словами, постоянно занимается убийствами), но когда старость заставляет его дать сбой (Акелла промахнулся), Эли понимает, что пришёл черёд менять своего компаньона. И тут-то на зубок попадается Оскар.
Влюбляется ли Эли в своих компаньонов? Да, конечно. Она ведь навсегда подросток, а что подростку нужно, кроме любви? Она не просто влюбляется в Оскара, но и меняет его самого. Заставляет скромного забитого школьника резко повзрослеть и понять, что от него будет требоваться в ближайшие лет пятьдесят. Чемодан, вокзал и реки крови. И так до тех пор, пока его тело и дух не одряхлеет и не потеряет былую ловкость и смекалку добытчика, и тогда Эли подарит ему прощальный утешительный поцелуй смерти.
Меланхолии и драматизма фильму добавляют зимние заснеженные пейзажи Швеции. Поскольку картинка также является неотъемлемым атрибутом фильма, важной частью самой трагедии, то и понятно, почему американский римейк не вышел таким же пронизывающим. Даже не представляю, каким образом его создателям удалось найти столько снега в сухом климате Нью-Мехико, но всё равно он не даёт того холодного и меланхоличного чувства, которым в изобилии богат оригинал.
“Вкус ночи”, 2010.
Харизматичная Нина Хосс (“Элементарные частицы”, “Барбара”, американский сериал “Родина”), а также молодые звёзды немецкого кино Каролина Херфурт, Дженнифер Ульрих и Анна Фишер (см. фильм “Облако” с весьма оригинальным сценарием) рассказывают историю о нелёгкой судьбе современных вампирш.
С одной стороны, жизнь их полна красочных ночных приключений и развлечений (целый ночной клуб во владении, проживание в самых лучших апартаментах, самые дорогие тачки и на десерт запас вечности, позволяющий испытать всё, что хочешь, включая свободный полёт с нескольких тысяч метров без риска умереть). Но с другой, фильм показывает, что и бессмертные создания могут быть несчастны. Причем, в случае с Дженнифер Ульрих можно прямо с несчастья и начать вечную жизнь.
В этом немецком кино в глаза бросаются многочисленные отсылки к ранее описанному фильму “Интервью с вампиром”. К примеру, иронически обыгрывается способность ходить по стенам и потолку или быстро перемещаться (не так, конечно, как в “Сумерках”, но всё же). Также показателен момент, когда Лина, погружаясь в воду и завершая своё обращение, из гадкого цыплёнка превращается в красивую девушку, также как Бэлла Свон или Клаудия (однако иных “розовых сопель” в фильме вы не увидите). При этом фильм всё же вносит новые краски в картину вампирского мира.
Так, фильм вполне можно считать одой феминизму и либертарианству. И поскольку по сюжету фильма в мире остались только вампиры женского пола, логично, что они начинают испытывать влечение именно друг к другу (что там про гомосексуализм писали вначале?). Главная героиня (Лина) попадает в поле зрения вампирской предводительницы исключительно как объект сексуального влечения. Другие же начинают испытывать что-то вроде ревности, которая приводит к драматической развязке истории. Мужчины в фильме представлены по большей мере в качестве неудачников, обрюзгших и глупых полицейских, а также (ну куда ж без них) русских гангстеров-извращенцев.
Главный драматизм крутится, как и в большинстве других фильмов о вампирах, вокруг внутренней борьбы главной героини со своей новой сущностью: чтобы выжить нужно пить кровь, но убивать людей не хочется. Приходится идти на небольшую сделку с совестью и убивать только плохих, русских извращенцев, к примеру. Также Лина - ярый противник общества потребления, и, попадая в самый его эпицентр, находит способы всем это продемонстрировать (к примеру, оставить глубокую царапину на новенькой lamborghini). Визуальный фон, который В. Лященко назвал деклассированным кошмаром, противопоставленным ночному гламуру, также играет весьма существенную роль в тот или иной момент, поскольку помогает передать чувства героев, которые в книге можно легко описать, но не выразить словами в кино. Кстати, из всех описываемых фильмов только этот богат на неоправданную жестокость по отношению к людям, так что, если не смотрели, готовьтесь к многочисленным случайным жертвам.
“Выживут только любовники”, 2013.
Вместо сотни слов о фильме Джима Джармуша, я бы предложил просто включить его и закрыть глаза. Однако музыкальные вкусы у всех разные, и вряд ли депрессивный андеграунд или арабский трип-хоп соответствуют вкусам большинства, поэтому всё же придётся немного написать.
Джим Джармуш, так же как и Томас Альфредсон, решил отойти от канонов вампирского жанра а-ля “Блэйд”, и погрузил нас в мир страдающих от депрессии бессмертных существ. На первый взгляд кажется, что в глубокой депрессии находится только один герой, Адам, которому надоело не просто всё, а абсолютно всё. Он - талантливый композитор, на протяжении веков отдающий свои творения другим людям; он, не имеющий возможности подписывать своим собственным именем произведения, ставшие классикой; он, уставший от бурного развития постиндустриального общества и технологии; он, испробовавший все возможные способы покончить с этим, но не получивший желаемого, вынужден обратиться к сказкам и мифологии, чтобы найти способ победить бессмертие.
Мне этот фильм близок еще и потому, что я сам когда-то был музыкантом. Весь этот хлам, собранный Адамом в своей квартирке в Детройте - катушечные магнитофоны, ламповые усилители, редкие авторские гитары, - всё это бьёт прямо в точку. Именно так и должен выглядеть настоящий музыкант: затворник, не показывающий своего лица, отрицающий искусственность, но тем не менее развивающийся и впитывающий всё самое лучшее, что даёт прогресс.
Хоть Адам и противник смартфонов, всё же у него сооружена целая конструкция из старого телевизора, видеокамеры и кучи проводов, чтобы иметь возможность по скайпу общаться со своею женой Евой. Да и композиции свои он выкладывает в ненавистный интернет.
Ева, видимо уставшая от депрессии Адама, живёт далеко от него, в Африке, где коротает бесконечные дни, зарывшись в свои любимые книги. Также, как в квартире Адама все музыкальные инструменты и прибамбасы разбросаны в творческом беспорядке, так и квартира Евы представляет собой огромный склад книг. Ева знает их практически все наизусть, чтобы вспомнить и порадоваться ей достаточно лишь открыть страницу и выхватить взглядом первые слова. Так она радуется любимым стихам и даже Улиссу. Но счастлива ли она? Или только создает для себя ощущение счастья? Для чего она, собираясь навестить своего мужа в Америке, собирает целый чемодан книг с собой, если и так знает их все наизусть? Мне кажется, что она уже давно привыкла так жить и вместо счастья испытывает эйфорию, эпизодическую, но не приносящую удовлетворения.
Адам и Ева давно отказались от хищничества и покупают человеческую кровь у не чистых на руку сотрудников больниц и станций переливания. А сам процесс превратили в наполненный бессмыслицей ритуал.
И в один день их романтический образ жизни разрушает более непосредственная, при этом более честная перед собой сестра Евы. Закусив на завтрак настойчивым поклонником, она вынуждает аристократичную чету бежать из Америки в Африку, где несчастья продолжают их преследовать, и жизнь сама срывает ложный покров, создаваемый ими веками, хотя для этого потребовалась лишь незначительная случайность по их меркам - невозможность в конкретный момент получить донорскую кровь.
Фильм гипнотизирует, завораживает, тянется долго и мучительно, как музыка Адама. Но Джармуш талантливо заставляет поддаться этому гипнозу. В качестве бонуса и нам, и героям предлагается насладиться песней Ясмин Хамдан, исполненной ею самой на побережье Танжера.
“Византия”, 2012.
Этот фильм самый необычный и странный из всей коллекции мирового вампирского кинематографа. И, не смотря на кажущуюся лёгкость сюжета, он показывает под самым острым углом одну из важных проблем современного общества. Я говорю о патриархальном нашем обществе, которое затолкало буйный свой сексизм в квадратные рамки инстаграма, но от этого отнюдь не ставшее более гармоничным и честным (как этого добиться - смотрите другое феминистское кино “Невинность” Люсиль Адзилалилович).
Самое смешное в том, что отрицательные отзывы кинокритиков-мужчин служат ярким примером именно этого тезиса: А. Кондуков, обозвав в журнале Rolling Stone этот фильм “феминистской вампирской балладой”, издевается над Джеммой Артертон на протяжении целой страницы. “Мама-вампир Клара, нарастившая немного мяса в традиции Моники Белуччи…”, “девушка не только пьет кровь и сражается в постели с клиентами (поскольку вампирше только и остается что добывать деньги стриптизом и проституцией), но и хорошо питается…”, “сдается, что у Клары наверняка возникло бы немало последовательниц из числа посетительниц рублевских харчевен”, “буря плоти Джеммы Артертон, которая оккупирует экран со своим вздымающимся бюстом”... Этими экзерсисами господин Кондуков ставит себя в один ряд с Джонни Ли Миллером, обращающимся к героине Джеммы не иначе, как “шлюха”.
И никто не готов признать, что именно он, герой Миллера, заметив молодую и невинную Клару на побережье, затащил её в бордель и “дал ей профессию”, даже и не спросив, а нуждалась ли она вообще в таком покровительстве. Мужчины XIX века в Англии, видимо, растратив все свои интеллектуальные силы на политическую и колониальную борьбу, вошли в постиндустриальное общество с пустым багажом естественнонаучных знаний. Иначе бы они знали, что сексизм сродни расизму - немного натянутая и устаревшая традиция. И, разумеется, с такими традициями трудно жить в мире, где женщина ставит себя наравне с мужчиной, и смеет даже мечтать о бессмертии - даре, ниспосланном Богом (или Дьяволом) Человеку, то есть мужчине.
Если говорить о технической стороне вампирской сути, то фильм выбивается за рамки классики: вампиры кроме вечной своей жизни не получают никаких других преимуществ: ни силы супер-героев, ни сверх-способностей. Даже обращение - отдельный сложный и доступный только избранным ритуал, а не просто укус. Эти особенности также усложняют жизнь героиням, но с другой стороны, благодаря им они остаются такими же людьми, как все вокруг. Фильм призван развенчать идеализированный “Сумерками” образ киновампира и их лёгкой, но сверхинтересной жизни.
Роль Элеаноры в фильме ничуть не меньшая, чем у Клары. Навсегда заставшая в своих шестнадцати годах, юная леди вынуждена мириться с необходимостью убивать людей, но выбирает для этого самый гуманный, если не сказать, добрый способ. Об Элеаноре хотелось бы написать больше, однако предоставляю вам самим узнать о героине Сирши Ронан, просмотрев фильм.
* * *
Разумеется, искушённые кинокритики могут до такой степени пресытиться сотнями фильмов, выпускаемых каждый год, что невольно увидят в них и такое “чудо”, какое ни один сценарист и помыслить не мог. Теория о гомосексуализме, прикрытом вампирскими клыками, раздутая до целых монографий, на мой взгляд, явно написана на волне моды тех лет и не имеет никаких реальных оснований. Вампиры пришли к нам из сказок и легенд и на много веков опередили “сексуальные революции”. Идеализирование образа вампира и превращение его в супергероя - такая же дань моде,- спасибо комиксам, которые на Западе являют собой целый пласт культуры, не развернувшийся пока у нас в полной мере. К тому же следует помнить, что иногда режиссёры и сценаристы скованы общей линией сюжета экранизируемой книги. Так получилось и с “Интервью с вампиром”, и с “Византией”, поэтому совершенно напрасно мужчины-критики обрушились на создателей фильма с проповедями о засилии феминистического кино. В любом случае патриархальные устои, которые в США начали разрушаться каких-то семьдесят лет назад, а у нас, наоборот, с новой силой врываются в жизнь, - никакая ни метафора, ни легенда, а самая обыкновенная действительность.
Каждый из описанных мною фильмов имеет свои яркие и неповторимые особенности, призванные сказать новое слово в прочтении старинной легенды, и я надеюсь, что они смогут вызвать интерес и у читателей.