Вот как мы кайф ловили
Муж говорит: я болею. Посиди, говорит, со мной. Ну что, имеет право мужняя жена раз в год взять отпуск по уходу за больным мужем? Имеет. Детей отправила в детучреждения, мужа - под микитки и по Тель-Авиву гулять - шасть.
Сначала к его однокласснице зашли. Он первый по лестнице поднялся, я сзади топаю. Она спрашивает: кто там у тебя? Он говорит: любовница. Тут я поднимаюсь. Она вздохнула с облегчением (так она говорит, во всяком случае). Посидели, попили кофе. Сидели часов до 11. Тут ее дети встали. У младшего грипп, а старший в стадии поиска работы.
Она рассказала, что старший из-за болезни просидел два года дома, и за два года научился программированию и английскому. Так как до этого школа не научила его абсолютно ничему (школа мамлахти), то самостоятельно добытые знания - это все, чем он владел до майкрософтовских куроов, где ему тоже нечего было делать.
Потом мы к морю пошли. Море у берега зеленое, дальше фиолетовое, еще дальше - синее и кайфное. Белеет парус не одинокий - три яхтсмена в тумане моря голубом. Хорошо!
Тут мы проголодались страшно. Поехали во Флорентин, к Мирьям. Флорентин - это не в Италии, это в Южном Тель-Авиве. Улица Френкель, район улицы Алия. Бухарский ресторан "Машиах бен Давид", очень кошерный. И смешной.
Зал длинный, освещенный у входа и темный к дальнему углу. Сели в дальнем углу. Чистенько, но кажется, что грязно. Такие вот столики под клееночками были в Самарканде в 1990 году. Бухарский еврей, инженер по образованию, открыл ресторан во дворе собственного дома. Под чинарой, под алычой. Жена готовила на кухне, шашлыки подавала через открытое окно. Мужчины (одни мужчины) сидели в черно-белых тюбетейках и серьезно ели, отгоняя мух.
Здесь на клеенках - святые слова под стеклом. Чтобы люди не забывали благословлять. "Как будем есть на святых словах? - спрашиваю. Муж говорит - они же под стеклом.
- Что ты заказал?
- Самсу.
- Это что такое?
- Понятия не имею.
Мирьям - хозяйка, она же повар, она же официантка - достойная, в бархатном халате. Приносит самсу: то ли беляши, то ли чебуреки. Лучше беляшей и лучше чебуреков. Тончайшее тесто, в нем - рубленое мясо с луком.
Еще пива, еще пива, еще пива, еще. Хорошо, акуна матата! Освещенный конец зала плывет. Там то ли Тель-Авив, то ли Самарканд. Едет мимо белая Субару, за ней - ослик тащит тележку, полную алычи.
Ребе машет со стенки белой ручкой. Пою про себя, чтобы не слышали мущины:
А когда придешь ты,
Милый мой дедочек,
Милый мой дедочек,
Сизый голубочек?
Во середу, бабка,
Во середу, любка,
Во середу , ты моя
Сизая голубка.
Еи адонейну,
Морейну вэ-рабейну,
Мелех а-Мошиах
Ле-ойлом во-эд!!!
Уходим. Ребе машет ручкой на прощание.
Дальше - трущобы. Южный Тель-Авив. Неожиданно трущобы кончаются, начинаются величественные развалины. И они кончаются, пошел ряд отреставрированных развалин. Роскошь, квартал Неве Цедек. Мемориальная доска на доме - здесь жила семья Шлуш.
Семья Шлуш владела цементным заводом, из какового цемента и сложили отчасти Неве Цедек. Само название говорит о том, что строили квартал социалисты-утописты. Второе поколение ушло, оставив развалины истории. Третье вернулось с чисто конкретными бабками. Социализм обанкротился, теперь здесь живут богатые буратины.
Дальше идем вдоль моря, к Мигдаль Опера. Мечеть попала пальцем в небо. Некоторые говорят: это пенис. Но, как ни крути, все же минарет. Да, минарет.
А Мигдаль Опера - историческое здание. Когда-то я в нем назначала свидания молодым людям. Поэтому и с супругом тоже тут познакомилась.
И когда он в следующий раз будет мне печень выклевывать (на то он и орел), я открою это сообщение и прочитаю, как нам было хорошо в тот день. И в этот день тоже.
Сначала к его однокласснице зашли. Он первый по лестнице поднялся, я сзади топаю. Она спрашивает: кто там у тебя? Он говорит: любовница. Тут я поднимаюсь. Она вздохнула с облегчением (так она говорит, во всяком случае). Посидели, попили кофе. Сидели часов до 11. Тут ее дети встали. У младшего грипп, а старший в стадии поиска работы.
Она рассказала, что старший из-за болезни просидел два года дома, и за два года научился программированию и английскому. Так как до этого школа не научила его абсолютно ничему (школа мамлахти), то самостоятельно добытые знания - это все, чем он владел до майкрософтовских куроов, где ему тоже нечего было делать.
Потом мы к морю пошли. Море у берега зеленое, дальше фиолетовое, еще дальше - синее и кайфное. Белеет парус не одинокий - три яхтсмена в тумане моря голубом. Хорошо!
Тут мы проголодались страшно. Поехали во Флорентин, к Мирьям. Флорентин - это не в Италии, это в Южном Тель-Авиве. Улица Френкель, район улицы Алия. Бухарский ресторан "Машиах бен Давид", очень кошерный. И смешной.
Зал длинный, освещенный у входа и темный к дальнему углу. Сели в дальнем углу. Чистенько, но кажется, что грязно. Такие вот столики под клееночками были в Самарканде в 1990 году. Бухарский еврей, инженер по образованию, открыл ресторан во дворе собственного дома. Под чинарой, под алычой. Жена готовила на кухне, шашлыки подавала через открытое окно. Мужчины (одни мужчины) сидели в черно-белых тюбетейках и серьезно ели, отгоняя мух.
Здесь на клеенках - святые слова под стеклом. Чтобы люди не забывали благословлять. "Как будем есть на святых словах? - спрашиваю. Муж говорит - они же под стеклом.
- Что ты заказал?
- Самсу.
- Это что такое?
- Понятия не имею.
Мирьям - хозяйка, она же повар, она же официантка - достойная, в бархатном халате. Приносит самсу: то ли беляши, то ли чебуреки. Лучше беляшей и лучше чебуреков. Тончайшее тесто, в нем - рубленое мясо с луком.
Еще пива, еще пива, еще пива, еще. Хорошо, акуна матата! Освещенный конец зала плывет. Там то ли Тель-Авив, то ли Самарканд. Едет мимо белая Субару, за ней - ослик тащит тележку, полную алычи.
Ребе машет со стенки белой ручкой. Пою про себя, чтобы не слышали мущины:
А когда придешь ты,
Милый мой дедочек,
Милый мой дедочек,
Сизый голубочек?
Во середу, бабка,
Во середу, любка,
Во середу , ты моя
Сизая голубка.
Еи адонейну,
Морейну вэ-рабейну,
Мелех а-Мошиах
Ле-ойлом во-эд!!!
Уходим. Ребе машет ручкой на прощание.
Дальше - трущобы. Южный Тель-Авив. Неожиданно трущобы кончаются, начинаются величественные развалины. И они кончаются, пошел ряд отреставрированных развалин. Роскошь, квартал Неве Цедек. Мемориальная доска на доме - здесь жила семья Шлуш.
Семья Шлуш владела цементным заводом, из какового цемента и сложили отчасти Неве Цедек. Само название говорит о том, что строили квартал социалисты-утописты. Второе поколение ушло, оставив развалины истории. Третье вернулось с чисто конкретными бабками. Социализм обанкротился, теперь здесь живут богатые буратины.
Дальше идем вдоль моря, к Мигдаль Опера. Мечеть попала пальцем в небо. Некоторые говорят: это пенис. Но, как ни крути, все же минарет. Да, минарет.
А Мигдаль Опера - историческое здание. Когда-то я в нем назначала свидания молодым людям. Поэтому и с супругом тоже тут познакомилась.
И когда он в следующий раз будет мне печень выклевывать (на то он и орел), я открою это сообщение и прочитаю, как нам было хорошо в тот день. И в этот день тоже.