Как живут японские интернет-беженцы
Только в Токио насчитывается 10 тыс. человек, живущих в клетушках размером 1на 2 метра в интернет-кафе. Там они ночуют, едят, смотрят комиксы и фильмы, сидят в интернете. Это растущая в Японии прослойка «бедных белых воротничков», не имеющих денег на съём даже комнаты.
Стагнация в экономике Японии и высокие цены на недвижимость расширяют класс т.н. «работающих бедняков». Пригороды крупных городов полны пожилых «синих воротничков», ютящихся там в хибарах и живущих подённой работой. К примеру, только в Аирин, пригороде Осаки живёт 30 тыс. обездоленных стариков. Городок фактически заброшен, полиция предпочитает не соваться туда, а всем заправляет мафия «якудза».
Но в последние годы значительное число офисных служащих и творческих работников (креаклов) попадают в разряд «работающих бедных». Отдавать до 60-70% заработка за съём жилья способны немногие (альтернатива - жить в пригороде, в 1,5-2 часах в один конец до работы, в этом случае можно обойтись расходами на жильё в 40% заработка, т.е. около 1,5-2 тыс. долларов в месяц).
Рынок и здесь всё расставил по местам. В крупных японских городах появилось такое экзотическое предложение на «рынке жилья», как клетушки в интернет-кафе. Их хозяева начали разбивать помещения на «комнаты» размером 1 на 2 метра, со стенами из пластика. Одна ночь в такой клети стоит около 25 долларов, но можно заплатить сразу за неделю вперёд, и тогда её съём за этот срок обойдётся в 150 долларов (в месяц - 600-650 долларов). Правда, в эту стоимость входят такие услуги, как бесплатное пользование компьютером с подключением к сети, дисками с фильмами, комиксами и неограниченным количеством прохладительных напитков (типа «Колы»). Душ один на этаже - на 25-30 клетушек, помыться в нём дополнительно стоит 3 доллара, и ради экономии большинство обитателей такой ночлежки обычно принимают водные процедуры раз в неделю.
Этот сегмент «рынка жилья» самый быстрорастущий в Японии. К примеру, сейчас в Токио насчитывается около 10 тыс. обитателей интернет-кафе, а 3 года назад их было 5,4 тыс. Их жители получили название «интернет-беженцы», и многие из них живут в таких условиях уже более 5 лет без перспективы когда-либо переселиться в человеческое жильё.
Блог Толкователя много писал о гримасах азиатского образа жизни, в частности, о жилищной проблеме. Вот часть этих статей.
В Китае продолжает существовать такой институт, как прописка. Китайцы разделены на людей двух сортов: горожан, которых всего 15%, и бесправных крестьян. Последние, работая в крупных городах, лишены практически всех прав, им даже запрещено жить в квартирах.
Гонконг причисляют к самым богатым городам Китая. К примеру, количество бутиков Луи Витона в этом городе превышает аналогичное в Париже. Однако жизнь десятков тысяч бедняков уныла: многие существуют как кролики, ночуя в клетках размером 180 на 60 сантиметров. Британский фотограф Брайан Кэсси задокументировал жизнь низов Гонконга.
Гонконг - один из самых богатых регионов мира: ВВП на душу населения тут около 37 тысяч долларов. Однако и уровень социального неравенства тут тоже один из самых высоких - отношение доходов 10% самых богатых к 10% самых бедных в Гонконге примерно соответствует Бурунди.
Треть населения (2,5 млн. человек из 7 млн.) ютится в разваливающихся панельных домах, где в квартирах на человека приходится по 10-11 кв. м. Эти аналоги «хрущёвок» и «брежневок» сейчас сносятся - и заменяются безликими, густонаселёнными, словно муравейники, новыми жилыми кварталами.
Источник.
Явление затворничества принимает в Японии катастрофические масштабы. Миллионы детей и подростков, преимущественно мальчики, на долгие годы удаляются от мира.
«Выпавшие из общества» или по-японски «хикикомори». Добровольные современные отшельники. Им не нужна религиозная подоплёка и красивая пещера на вершине горы. Просто в один день человек вдруг закрывает дверь своей комнаты, рот, уши и телефон. Не приходит в школу, институт или на работу. Не отвечает ни на какие вопросы. Не выходит из комнаты. Это происходит годами, и всё это время никто не знает, что с человеком происходит и почему. В конце 90-х новое слово хикикомори запестрело на заголовках японских газет. Японский психотерапевт Тамаки Сайто (Tamaki Saito), который первым придумал этот термин, утверждал, что потерянное для общества поколение состоит из более чем миллиона человек. 20 процентов подростков мужского пола или 1 процент всего японского общества.
Причины явления хикикомори прежде всего социальные. В последние несколько десятков лет молодые люди становятся все более не способны выполнять требования, которые предъявляет им современное общество. Они не способны сформировать или различить свои «татэмаэ» («социальную роль», «маску», «фасад» - к этому у японского общества очень и очень высокие требования) и «хоннэ» («настоящее Я», «настоящую личность», «себя самого»). Средний класс в постиндустриальном обществе Японии достиг такого уровня жизни, что родители могут себе позволить содержать детей до вполне почтенного возраста. В бедных японских семьях хикикомори не встречаются, т.к. дети рано сталкиваются с проблемой «как заработать себе на жизнь» и вынуждены «идти в люди», чтобы работать, даже с серьезными проблемами с общением. Наконец, последние лет десять были для Японии временем относительного экономического застоя и нестабильности на рынке труда. На хорошую работу стало труднее попасть, что предъявляет повышенные требования к школьникам и студентам университетов - стало сложнее учиться, а гарантий, что ты будешь работать (так же как и твои родители) в какой-нибудь гигантской транснациональной корпорации, стало меньше, чем лет 15-20 назад. Молодые люди понимают, что система их отцов и дедушек уже не работает, поэтому, не видя ясной цели в жизни, они становятся хикикомори.
«Не потерять лицо» - один из самых известных лейтмотивов в поведении японцев. Принципы «не выносить сор из избы», «не выделяться», «не выставлять напоказ» считаются важными добродетелями. Именно из-за этого японцы значительно реже, чем жители других демократических развитых стран, подают иски в гражданские суды, а многие женщины даже не решаются обращаться в полицию - например, при изнасилованиях. Семьи регулярно скрывают от общества наличие болезней или семейных проблем, и даже школы и прочие общественные организации чаще пытаются скрыть проблему внутри себя, чем выставить её на обозрение общества. Семьи с хикикомори чувствуют себя особенно неуверенно, крайне опасаясь, что привлечение внимания общества к их проблеме может навести как позор на семью, так и усугубить под влиянием нездорового внимания посторонних социальные проблемы больного. Те немногие семьи с хикикомори, которые соглашаются говорить с прессой, чаще всего делают это только через много лет после начала болезни, когда отчаявшиеся на решение проблемы самой по себе родственники начинают искать помощи у других. Если же хикикомори живёт один, то, по очевидной причине, о его болезни общество может не узнать никогда.
Большинство получивших огласку случаев касались подростков, живущих с родителями. Так, несколько лет назад в Токио семнадцатилетний юноша вошёл на кухню, вернувшись из школы, закрыл за собой дверь и замолчал. Когда история попала в прессу, мальчик прожил на кухне уже четыре года. Раз в полгода он выходил помыться, три раза в день мать, Ёсико, просовывала ему еду. Бытовые проблемы родители решили просто - пристроили к дому ещё одну кухню, чтобы было где готовить еду. В самых легких случаях человек уходит в добровольное заточение на полгода-год, иногда решаясь даже выйти на улицу, чтобы купить еды в магазине самообслуживания или даже сохраняя рудименты социального общения через Интернет или компьютерные игры. Среди самых тяжелых - история юного школьника из Кансая, отгородившегося от родителей и прожившего без общения с людьми более пяти лет.
Японская культура накладывает особенный пресс именно на мальчиков: родители, школа, работа, институт и общество ожидают от них максимального уровня успехов, готовности состязаться и не прекращать индивидуального прогресса. Таким образом, хикикомори - гораздо чаще мужчина, чем женщина, основное общественное требование к которой сводится к удачному замужеству; больше от нее никакой социальной активности не ожидается. Идеалами в женском поведении считаются вера, терпимость, прощение, мягкость. Нельзя не отметить и особые отношениями между матерью и сыном, характерными для японского общества (воспитанием ребенка в Японии занимается по большей части мать, поэтому отец перекладывает на нее проблему хикикомори), - взаимной эмоциональной зависимостью, которую в Японии называют «амаэ» (amae). Этот негласный договор между родителями и ребенком (о том, чтобы родители не предпринимали попыток изменить жизнь хикикомори и вели себя по отношению к нему как можно более пассивно) называют «странным миром» (strange peace).
Японский психолог Такео Дои объясняет феномен амаэ как уникальное явление японской культуры. Амаэ - это существительное, образованное от непереходного глагола «амаэру» (amaeru), которое Дои переводит как «зависеть от благосклонности (доброжелательности, расположенности) другого человека и злоупотреблять ею». Это выражается в «беспомощности и желании быть любимым». Амаэру можно также определить как «потребность в зависимости». Словарь дает перевод амаэру как «полагаться на (добрую) волю другого», «зависеть от настроения другого», «вести себя как капризный (плохо воспитанный, испорченный) ребенок», «быть кокетливым», «уговаривать, задабривать», «играть на чувствах, манипулировать» и т.д. Дои указывает на то, что амаэ характерно не только и столько для отношений между матерью и ребенком (это, скорее, «психологический прототип», модель амаэ), но и для отношений между братом и сестрой, боссом и подчиненным, друзьями, мужем, который приходит домой пьяным, и женой, которая раздевает его, укладывает его в постель и т.д., - «амаэ пронизывает жизнь всех японцев». Амаэ подразумевает незрелость, но также входит и в романтические, любовные отношения японцев, в которых они поощряют невинность, наивность, беспомощность, преданность.
Часто хикикомори злятся на себя за свою неполноценность и за то, что не могут преодолеть свою проблему, предпринимают аутоагрессивные действия (наносят себе раны, пытаются покончить с собой), испытывают гнев, проявляют враждебность к своим родителям, вплоть до насильственных действий, особенно когда те требуют от них выйти из своих комнат, «заняться чем-нибудь». Однако в последние годы проблема насилия со стороны хикикомори обострилась.
Другим важным фактором называют школьную систему в Японии. Современная японская система образования - одна из лучших в мире, именно она позволила создать в Японии богатое и развитое общество в такой короткий срок, однако одновременно она всегда была известна своей излишней жестокостью и завышенными требованиями к ученикам. Им приходится проводить в школе много больше времени, чем их сверстникам в других странах, их ждут проходные экзамены на каждом этапе обучения, они постоянно с кем-нибудь соревнуются, и им приходится механически запоминать огромные объёмы информации, не задавая вопросов. Эти особенности японской школы отражают ценности ещё конфуцианского периода, и из-за них образовательный процесс превратился здесь в то, что сами японцы называют «школьным адом».
Однако родители, уже прошедшие через этот ад, не склонны предъявлять своим детям менее жесткие требования. Подобный же эффект наблюдается, например, и в России, где отцы часто добровольно поддерживают существующую форму обязательной воинской повинности, которая по сути представляет собой разновидность временного рабства, только потому, что, пройдя через него, не видят причин, почему «молодым» должно быть «легче». Сравнение японского образования с армией совсем не случайно. Современная система, созданная в предвоенные годы, была призвана готовить, прежде всего, эффективных солдат. До сих пор японская школьная форма - чёрные пиджаки у мальчиков и матроски у девочек - является всего лишь копией британской военно-морской формы начала XIX века.
Японская пресса обычно называет хикикомори исключительно японским явлением, и общественное мнение обычно связывает возникновение болезни именно с японскими психологическими особенностями, такими как безответная любовная связь матери с сыном («амае»), конфликтом «хоннэ» (внутренней правды) и «татэмаэ» (общественным лицом), и с «tokokyohi» - отказом от посещения школы у учеников, затравленных другими учениками или не выдержавших стрессов обучения. Но так ли уникальны подобные ситуации?
Конечно, хорошо известно, что именно японский язык рождает самые замысловатые термины для любого поведенческого явления, но если копнуть глубже красивых японских названий, часто оказывается, что сами явления не так уж необычны. Самозабвенную любовь матери к сыну можно наблюдать и в любой здоровой российской семье, а дедовщина и притеснение слабых, к огромному сожалению, регулярно встречаются и в российской армии, и в российской школе. Японская статистика показывает, что случаи хикикомори встречаются только в семьях с довольно высоким достатком, в то время как большинство более бедных семей просто не могут себе позволить иметь неработающего и не учащегося бездельника-затворника. Точно так же в экономически менее развитой России случаи добровольного ухода из социума случаются, по-видимому, реже чем в более богатых и развитых западноевропейских странах. А в бедных семьях отказ детей вписываться в имеющуюся социальную действительность чаще принимает традиционную форму побега из дома, чем затворничества.
Таким образом, утверждение об исключительно японском характере хикикомори является скорее всего формой «нихондзинрон» - ещё одного японского термина, обозначающего теории о японцах. Как и националистические теории в Европе с XVIII по начало XX века, когда серьезные ученые, политические и религиозные деятели могли вполне серьёзно, открыто и без стеснения обсуждать вопрос, например, о том, являются ли жители тихоокеанских островов людьми, или это все-таки животные, произошли ли они от того же вида обезьян, что и мы, или нет, подлежат ли они уничтожению, или их надо приобщать к цивилизации и христианству, так и в Японии начиная с XIX века и по сей день пишутся серьёзные работы по «нихондзинрон» - теориям уникальности японской расы.
Пройдя через время захвата колоний и националистических войн, в наученной горьким опытом Европе такие теории исключены из научного дискурса, однако в не имеющей аналогичного опыта Японии подобное до сих пор вполне принято. Более того, даже европейские учёные, журналисты и политики, воспринимая японцев как «возможных жертв» старой европейской националистической политики, склонны не только прощать «нихондзирон», но и становится его активными сторонниками. Когда телепрограмма про «японское явление» хикикомори была показана по национальному телевиденью в Великобритании в 2002 году, сотрудники программы получили множество звонков и писем от зрителей, рассказывающих о подобных случаях и в их городах. Многие звонили и писали именно потому, что были недовольны утверждениями, будто с такой проблемой сталкиваются только японцы.
Независимо от вопроса происхождения и причин социальных корней явления, вопрос о лечении «хикикомори» стоит остро в Японии. Боязнь любого ненормального поведения рождает в японском обществе «социальную стигму», и пресса часто связывает с хикикомори опасность для общества в целом. В 2000-м семнадцатилетний юноша, принудительно помещенный в психическую лечебницу с диагнозом хикикомори по жалобе матери, захватил автобус и убил одного пассажира. И хотя психотерапевты утверждают, что хикикомори вовсе не опасны - они не только не агрессивны к обществу, но и вообще его боятся и избегают всяких с ним контактов, и что случай юноши, захватившего автобус, является уникальным, что причины его в желании отомстить предательнице-матери, - популярная пресса в Японии всё чаще и чаще связывает любые преступления, совершенные явно психически больными людьми, с хикикомори.
Боязнь хикикомори в обществе становится социальным явлением, из-за которого значительно ухудшается положение с медицинской помощью таким больным. Напуганные родители хикикомори бояться известности и долго не ищут профессиональной помощи, надеясь, что больной сын через некоторое время выздоровеет сам. Кроме того, многие считают, что лучше иметь ребёнка под присмотром, чем в бегах.
Да и сами психотерапевты нередко утверждают, что лучшая тактика в лечении болезни - это дожидаться, когда ребёнок выйдет из патологического состояния сам. Они также пытаются постепенно вводить в жизнь затворника рудименты социального общения - такие, как общение в Интернете, компьютерные игры или хотя бы просмотр телевизионных передач. Иногда хикикомори, сохранившие такого рода связь с миром, даже приобретают известность: так случилось, например, с неизвестным, скрывающимся под «ником» B.N.F., который смог во время своего заточения успешно играть на японской бирже, используя свой компьютер, и увеличить свои первоначальные инвестиции в 10 тысяч раз.
Есть и противоположная теория: она заключается в том, что хикикомори надо выводить (при необходимости - даже силой) из привычного социального окружения и погружать в какое-то новое, где им снова придется завязывать социальные контакты. Таким выведением может служить помещение в общую палату в госпитале или даже - особенно часто на этом настаивают апологеты теории исключительности японского происхождения болезни - временный переезд больного из Японии в другие страны. В некоторых случаях хикикомори так же относительно быстро «выздоравливают» сами, если оказываются наедине с собой в пустом доме или в пустой квартире. Когда очень хочется кушать, а мамы, просовывающей еду под дверь, нет, то добровольное заточение довольно быстро начинает расширять свои границы.
Джером К. Джером (Jerome K. Jerome, 1859-1927) писал в своём романе «Трое в лодке, не считая собаки»: «Мне не давали пилюль, мне давали подзатыльники. И, как это ни покажется странным, эти подзатыльники часто излечивали меня на время. Я знаю, что один подзатыльник лучше действовал на мою печень и сильнее побуждал меня сразу же, не теряя времени, встать и сделать то, что нужно, чем целая коробка пилюль. Так часто бывает - простые старомодные средства сплошь и рядом оказываются более действительными, чем целый аптекарский арсенал».
Источник.
Стагнация в экономике Японии и высокие цены на недвижимость расширяют класс т.н. «работающих бедняков». Пригороды крупных городов полны пожилых «синих воротничков», ютящихся там в хибарах и живущих подённой работой. К примеру, только в Аирин, пригороде Осаки живёт 30 тыс. обездоленных стариков. Городок фактически заброшен, полиция предпочитает не соваться туда, а всем заправляет мафия «якудза».
Но в последние годы значительное число офисных служащих и творческих работников (креаклов) попадают в разряд «работающих бедных». Отдавать до 60-70% заработка за съём жилья способны немногие (альтернатива - жить в пригороде, в 1,5-2 часах в один конец до работы, в этом случае можно обойтись расходами на жильё в 40% заработка, т.е. около 1,5-2 тыс. долларов в месяц).
Рынок и здесь всё расставил по местам. В крупных японских городах появилось такое экзотическое предложение на «рынке жилья», как клетушки в интернет-кафе. Их хозяева начали разбивать помещения на «комнаты» размером 1 на 2 метра, со стенами из пластика. Одна ночь в такой клети стоит около 25 долларов, но можно заплатить сразу за неделю вперёд, и тогда её съём за этот срок обойдётся в 150 долларов (в месяц - 600-650 долларов). Правда, в эту стоимость входят такие услуги, как бесплатное пользование компьютером с подключением к сети, дисками с фильмами, комиксами и неограниченным количеством прохладительных напитков (типа «Колы»). Душ один на этаже - на 25-30 клетушек, помыться в нём дополнительно стоит 3 доллара, и ради экономии большинство обитателей такой ночлежки обычно принимают водные процедуры раз в неделю.
Этот сегмент «рынка жилья» самый быстрорастущий в Японии. К примеру, сейчас в Токио насчитывается около 10 тыс. обитателей интернет-кафе, а 3 года назад их было 5,4 тыс. Их жители получили название «интернет-беженцы», и многие из них живут в таких условиях уже более 5 лет без перспективы когда-либо переселиться в человеческое жильё.
Блог Толкователя много писал о гримасах азиатского образа жизни, в частности, о жилищной проблеме. Вот часть этих статей.
В Китае продолжает существовать такой институт, как прописка. Китайцы разделены на людей двух сортов: горожан, которых всего 15%, и бесправных крестьян. Последние, работая в крупных городах, лишены практически всех прав, им даже запрещено жить в квартирах.
Гонконг причисляют к самым богатым городам Китая. К примеру, количество бутиков Луи Витона в этом городе превышает аналогичное в Париже. Однако жизнь десятков тысяч бедняков уныла: многие существуют как кролики, ночуя в клетках размером 180 на 60 сантиметров. Британский фотограф Брайан Кэсси задокументировал жизнь низов Гонконга.
Гонконг - один из самых богатых регионов мира: ВВП на душу населения тут около 37 тысяч долларов. Однако и уровень социального неравенства тут тоже один из самых высоких - отношение доходов 10% самых богатых к 10% самых бедных в Гонконге примерно соответствует Бурунди.
Треть населения (2,5 млн. человек из 7 млн.) ютится в разваливающихся панельных домах, где в квартирах на человека приходится по 10-11 кв. м. Эти аналоги «хрущёвок» и «брежневок» сейчас сносятся - и заменяются безликими, густонаселёнными, словно муравейники, новыми жилыми кварталами.
Источник.
Явление затворничества принимает в Японии катастрофические масштабы. Миллионы детей и подростков, преимущественно мальчики, на долгие годы удаляются от мира.
«Выпавшие из общества» или по-японски «хикикомори». Добровольные современные отшельники. Им не нужна религиозная подоплёка и красивая пещера на вершине горы. Просто в один день человек вдруг закрывает дверь своей комнаты, рот, уши и телефон. Не приходит в школу, институт или на работу. Не отвечает ни на какие вопросы. Не выходит из комнаты. Это происходит годами, и всё это время никто не знает, что с человеком происходит и почему. В конце 90-х новое слово хикикомори запестрело на заголовках японских газет. Японский психотерапевт Тамаки Сайто (Tamaki Saito), который первым придумал этот термин, утверждал, что потерянное для общества поколение состоит из более чем миллиона человек. 20 процентов подростков мужского пола или 1 процент всего японского общества.
Причины явления хикикомори прежде всего социальные. В последние несколько десятков лет молодые люди становятся все более не способны выполнять требования, которые предъявляет им современное общество. Они не способны сформировать или различить свои «татэмаэ» («социальную роль», «маску», «фасад» - к этому у японского общества очень и очень высокие требования) и «хоннэ» («настоящее Я», «настоящую личность», «себя самого»). Средний класс в постиндустриальном обществе Японии достиг такого уровня жизни, что родители могут себе позволить содержать детей до вполне почтенного возраста. В бедных японских семьях хикикомори не встречаются, т.к. дети рано сталкиваются с проблемой «как заработать себе на жизнь» и вынуждены «идти в люди», чтобы работать, даже с серьезными проблемами с общением. Наконец, последние лет десять были для Японии временем относительного экономического застоя и нестабильности на рынке труда. На хорошую работу стало труднее попасть, что предъявляет повышенные требования к школьникам и студентам университетов - стало сложнее учиться, а гарантий, что ты будешь работать (так же как и твои родители) в какой-нибудь гигантской транснациональной корпорации, стало меньше, чем лет 15-20 назад. Молодые люди понимают, что система их отцов и дедушек уже не работает, поэтому, не видя ясной цели в жизни, они становятся хикикомори.
«Не потерять лицо» - один из самых известных лейтмотивов в поведении японцев. Принципы «не выносить сор из избы», «не выделяться», «не выставлять напоказ» считаются важными добродетелями. Именно из-за этого японцы значительно реже, чем жители других демократических развитых стран, подают иски в гражданские суды, а многие женщины даже не решаются обращаться в полицию - например, при изнасилованиях. Семьи регулярно скрывают от общества наличие болезней или семейных проблем, и даже школы и прочие общественные организации чаще пытаются скрыть проблему внутри себя, чем выставить её на обозрение общества. Семьи с хикикомори чувствуют себя особенно неуверенно, крайне опасаясь, что привлечение внимания общества к их проблеме может навести как позор на семью, так и усугубить под влиянием нездорового внимания посторонних социальные проблемы больного. Те немногие семьи с хикикомори, которые соглашаются говорить с прессой, чаще всего делают это только через много лет после начала болезни, когда отчаявшиеся на решение проблемы самой по себе родственники начинают искать помощи у других. Если же хикикомори живёт один, то, по очевидной причине, о его болезни общество может не узнать никогда.
Большинство получивших огласку случаев касались подростков, живущих с родителями. Так, несколько лет назад в Токио семнадцатилетний юноша вошёл на кухню, вернувшись из школы, закрыл за собой дверь и замолчал. Когда история попала в прессу, мальчик прожил на кухне уже четыре года. Раз в полгода он выходил помыться, три раза в день мать, Ёсико, просовывала ему еду. Бытовые проблемы родители решили просто - пристроили к дому ещё одну кухню, чтобы было где готовить еду. В самых легких случаях человек уходит в добровольное заточение на полгода-год, иногда решаясь даже выйти на улицу, чтобы купить еды в магазине самообслуживания или даже сохраняя рудименты социального общения через Интернет или компьютерные игры. Среди самых тяжелых - история юного школьника из Кансая, отгородившегося от родителей и прожившего без общения с людьми более пяти лет.
Японская культура накладывает особенный пресс именно на мальчиков: родители, школа, работа, институт и общество ожидают от них максимального уровня успехов, готовности состязаться и не прекращать индивидуального прогресса. Таким образом, хикикомори - гораздо чаще мужчина, чем женщина, основное общественное требование к которой сводится к удачному замужеству; больше от нее никакой социальной активности не ожидается. Идеалами в женском поведении считаются вера, терпимость, прощение, мягкость. Нельзя не отметить и особые отношениями между матерью и сыном, характерными для японского общества (воспитанием ребенка в Японии занимается по большей части мать, поэтому отец перекладывает на нее проблему хикикомори), - взаимной эмоциональной зависимостью, которую в Японии называют «амаэ» (amae). Этот негласный договор между родителями и ребенком (о том, чтобы родители не предпринимали попыток изменить жизнь хикикомори и вели себя по отношению к нему как можно более пассивно) называют «странным миром» (strange peace).
Японский психолог Такео Дои объясняет феномен амаэ как уникальное явление японской культуры. Амаэ - это существительное, образованное от непереходного глагола «амаэру» (amaeru), которое Дои переводит как «зависеть от благосклонности (доброжелательности, расположенности) другого человека и злоупотреблять ею». Это выражается в «беспомощности и желании быть любимым». Амаэру можно также определить как «потребность в зависимости». Словарь дает перевод амаэру как «полагаться на (добрую) волю другого», «зависеть от настроения другого», «вести себя как капризный (плохо воспитанный, испорченный) ребенок», «быть кокетливым», «уговаривать, задабривать», «играть на чувствах, манипулировать» и т.д. Дои указывает на то, что амаэ характерно не только и столько для отношений между матерью и ребенком (это, скорее, «психологический прототип», модель амаэ), но и для отношений между братом и сестрой, боссом и подчиненным, друзьями, мужем, который приходит домой пьяным, и женой, которая раздевает его, укладывает его в постель и т.д., - «амаэ пронизывает жизнь всех японцев». Амаэ подразумевает незрелость, но также входит и в романтические, любовные отношения японцев, в которых они поощряют невинность, наивность, беспомощность, преданность.
Часто хикикомори злятся на себя за свою неполноценность и за то, что не могут преодолеть свою проблему, предпринимают аутоагрессивные действия (наносят себе раны, пытаются покончить с собой), испытывают гнев, проявляют враждебность к своим родителям, вплоть до насильственных действий, особенно когда те требуют от них выйти из своих комнат, «заняться чем-нибудь». Однако в последние годы проблема насилия со стороны хикикомори обострилась.
Другим важным фактором называют школьную систему в Японии. Современная японская система образования - одна из лучших в мире, именно она позволила создать в Японии богатое и развитое общество в такой короткий срок, однако одновременно она всегда была известна своей излишней жестокостью и завышенными требованиями к ученикам. Им приходится проводить в школе много больше времени, чем их сверстникам в других странах, их ждут проходные экзамены на каждом этапе обучения, они постоянно с кем-нибудь соревнуются, и им приходится механически запоминать огромные объёмы информации, не задавая вопросов. Эти особенности японской школы отражают ценности ещё конфуцианского периода, и из-за них образовательный процесс превратился здесь в то, что сами японцы называют «школьным адом».
Однако родители, уже прошедшие через этот ад, не склонны предъявлять своим детям менее жесткие требования. Подобный же эффект наблюдается, например, и в России, где отцы часто добровольно поддерживают существующую форму обязательной воинской повинности, которая по сути представляет собой разновидность временного рабства, только потому, что, пройдя через него, не видят причин, почему «молодым» должно быть «легче». Сравнение японского образования с армией совсем не случайно. Современная система, созданная в предвоенные годы, была призвана готовить, прежде всего, эффективных солдат. До сих пор японская школьная форма - чёрные пиджаки у мальчиков и матроски у девочек - является всего лишь копией британской военно-морской формы начала XIX века.
Японская пресса обычно называет хикикомори исключительно японским явлением, и общественное мнение обычно связывает возникновение болезни именно с японскими психологическими особенностями, такими как безответная любовная связь матери с сыном («амае»), конфликтом «хоннэ» (внутренней правды) и «татэмаэ» (общественным лицом), и с «tokokyohi» - отказом от посещения школы у учеников, затравленных другими учениками или не выдержавших стрессов обучения. Но так ли уникальны подобные ситуации?
Конечно, хорошо известно, что именно японский язык рождает самые замысловатые термины для любого поведенческого явления, но если копнуть глубже красивых японских названий, часто оказывается, что сами явления не так уж необычны. Самозабвенную любовь матери к сыну можно наблюдать и в любой здоровой российской семье, а дедовщина и притеснение слабых, к огромному сожалению, регулярно встречаются и в российской армии, и в российской школе. Японская статистика показывает, что случаи хикикомори встречаются только в семьях с довольно высоким достатком, в то время как большинство более бедных семей просто не могут себе позволить иметь неработающего и не учащегося бездельника-затворника. Точно так же в экономически менее развитой России случаи добровольного ухода из социума случаются, по-видимому, реже чем в более богатых и развитых западноевропейских странах. А в бедных семьях отказ детей вписываться в имеющуюся социальную действительность чаще принимает традиционную форму побега из дома, чем затворничества.
Таким образом, утверждение об исключительно японском характере хикикомори является скорее всего формой «нихондзинрон» - ещё одного японского термина, обозначающего теории о японцах. Как и националистические теории в Европе с XVIII по начало XX века, когда серьезные ученые, политические и религиозные деятели могли вполне серьёзно, открыто и без стеснения обсуждать вопрос, например, о том, являются ли жители тихоокеанских островов людьми, или это все-таки животные, произошли ли они от того же вида обезьян, что и мы, или нет, подлежат ли они уничтожению, или их надо приобщать к цивилизации и христианству, так и в Японии начиная с XIX века и по сей день пишутся серьёзные работы по «нихондзинрон» - теориям уникальности японской расы.
Пройдя через время захвата колоний и националистических войн, в наученной горьким опытом Европе такие теории исключены из научного дискурса, однако в не имеющей аналогичного опыта Японии подобное до сих пор вполне принято. Более того, даже европейские учёные, журналисты и политики, воспринимая японцев как «возможных жертв» старой европейской националистической политики, склонны не только прощать «нихондзирон», но и становится его активными сторонниками. Когда телепрограмма про «японское явление» хикикомори была показана по национальному телевиденью в Великобритании в 2002 году, сотрудники программы получили множество звонков и писем от зрителей, рассказывающих о подобных случаях и в их городах. Многие звонили и писали именно потому, что были недовольны утверждениями, будто с такой проблемой сталкиваются только японцы.
Независимо от вопроса происхождения и причин социальных корней явления, вопрос о лечении «хикикомори» стоит остро в Японии. Боязнь любого ненормального поведения рождает в японском обществе «социальную стигму», и пресса часто связывает с хикикомори опасность для общества в целом. В 2000-м семнадцатилетний юноша, принудительно помещенный в психическую лечебницу с диагнозом хикикомори по жалобе матери, захватил автобус и убил одного пассажира. И хотя психотерапевты утверждают, что хикикомори вовсе не опасны - они не только не агрессивны к обществу, но и вообще его боятся и избегают всяких с ним контактов, и что случай юноши, захватившего автобус, является уникальным, что причины его в желании отомстить предательнице-матери, - популярная пресса в Японии всё чаще и чаще связывает любые преступления, совершенные явно психически больными людьми, с хикикомори.
Боязнь хикикомори в обществе становится социальным явлением, из-за которого значительно ухудшается положение с медицинской помощью таким больным. Напуганные родители хикикомори бояться известности и долго не ищут профессиональной помощи, надеясь, что больной сын через некоторое время выздоровеет сам. Кроме того, многие считают, что лучше иметь ребёнка под присмотром, чем в бегах.
Да и сами психотерапевты нередко утверждают, что лучшая тактика в лечении болезни - это дожидаться, когда ребёнок выйдет из патологического состояния сам. Они также пытаются постепенно вводить в жизнь затворника рудименты социального общения - такие, как общение в Интернете, компьютерные игры или хотя бы просмотр телевизионных передач. Иногда хикикомори, сохранившие такого рода связь с миром, даже приобретают известность: так случилось, например, с неизвестным, скрывающимся под «ником» B.N.F., который смог во время своего заточения успешно играть на японской бирже, используя свой компьютер, и увеличить свои первоначальные инвестиции в 10 тысяч раз.
Есть и противоположная теория: она заключается в том, что хикикомори надо выводить (при необходимости - даже силой) из привычного социального окружения и погружать в какое-то новое, где им снова придется завязывать социальные контакты. Таким выведением может служить помещение в общую палату в госпитале или даже - особенно часто на этом настаивают апологеты теории исключительности японского происхождения болезни - временный переезд больного из Японии в другие страны. В некоторых случаях хикикомори так же относительно быстро «выздоравливают» сами, если оказываются наедине с собой в пустом доме или в пустой квартире. Когда очень хочется кушать, а мамы, просовывающей еду под дверь, нет, то добровольное заточение довольно быстро начинает расширять свои границы.
Джером К. Джером (Jerome K. Jerome, 1859-1927) писал в своём романе «Трое в лодке, не считая собаки»: «Мне не давали пилюль, мне давали подзатыльники. И, как это ни покажется странным, эти подзатыльники часто излечивали меня на время. Я знаю, что один подзатыльник лучше действовал на мою печень и сильнее побуждал меня сразу же, не теряя времени, встать и сделать то, что нужно, чем целая коробка пилюль. Так часто бывает - простые старомодные средства сплошь и рядом оказываются более действительными, чем целый аптекарский арсенал».
Источник.