Американские стихи -- 16
В тюрьме поневоле обращаешь внимание на детали.
Та же мандариновая корка. Дома ты просто выбрасываешь ее в мусорное ведро. А здесь - особенно в февральском дворике, во время прогулки, - ты обращаешь внимание и на цвет ее, и на запах. Они другие. Они - как цвет и запах той, другой жизни, к которой ты вернешься неизвестно когда.
А еще обращаешь внимание на конверты. Если, конечно, письма к тебе доходят.
Маринка и мне присылала конверты с картинками. Одно время мы с ней обменивались письмами, на которых был портрет Короткевича. И я думал, что вот надо бы попросить купить мне, скажем, «Ладдзю роспачы» - но юбилейное издание стоит дорого, и в том единственном книжном магазине, где нам покупали книги, его могло не быть.
На других конвертах был портрет композитора Подковырова. Я вряд ли вспомню, что я слышал из его произведений. Кажется, в глубоком школьном детстве моем Людмила Николаевна, учительница музыки и пения, репетировала с нами в хоре что-то из Подковырова. Но лицо его - в очках, круглых, показательно «интеллигентских», - я запомню навсегда. Как запомню и свое сидение в СИЗО.
Праздником было, когда Юля Карточкина, умная и ироничная, вместо письма прислала мне стопку конвертов из цветной бумаги. На некоторых были нарисованы цветы: сирень, жасмин, подснежники. Стоял конец марта, чувствовалось приближение весны, а дворик был все таким же черно-скучным, а камера - все той же «подлодкой». И только птица изредка пела что-то за окном, когда переставала греметь музыка. Да цветы на Юлиных конвертах цвели, не подчиняясь общим правилам тюремного распорядка. Нагло цвели, я бы сказал.
И мне жалко было с ними расставаться. Но несколько писем Маринке я успел отправить именно в этих конвертах. Чтобы и к ней пришла весна.
А однажды пришло письмо в конверте, адрес на котором я мог не читать. Мой приятель, Михась Багдо, усами подражавший какому-то из двух Максимов - а те, в свою очередь, косили под старика Ницше, такое уж у них время было - прислал весточку в конверте с портретом Ларисы Антоновны. И начал со слов: «Вось і ты, дружа мой, апынуўся ў тым гатэлі, дзе бавілі час Якуб Колас і Максім Танк, Уладзімір Дубоўка і Валянцін Таўлай…» И сообщал последние книжные новости.
Наутро меня пригласил на чашку кофе вечно улыбающийся Курлов:
- Александр Иосифович, а правда, что у нас тут Колас и Танк сидели?
- Нет, Георгий Борисович. Колас если и сидел, то на Володарке, а Танк - и вовсе в Лукишках и гродненской тюрьме.
- Не может быть! Ваш друг - солидный человек, заместитель председателя ЭЛИТ-ЛИТО. У нас архив сохранился, можно посмотреть тюремные дела по картотеке… Колас и Танк - псевдонимы, как я помню. Какие настоящие фамилии?
Михась и впрямь был заместителем председателя одного из двух писательских союзов. Второй, МАССОЛИТ, возглавлял армейский генерал Мудаков, автор фантастического романа «Смерды кретинизма» и еще более нелепого текста «Тайна Овального зала», где президент США пьет коньяк из холодильника и закусывает бутербродами с салом и икрой.
- Мицкевич и Скурко.
«Странно, - подумал я. - Вот полковник КГБ, который помнит, что Колас и Танк - псевдонимы. Хотя - Кролевец и Овидия шпарит по памяти…»
- М-да. Не сидели они у нас. А жаль.
- Почему, Георгий Борисович?
- Запросил бы я их тюремные дела. Посмотрели бы Вы их - в виде исключения. А представляете, как будущие исследователи станут изучать Ваше тюремное дело - когда гриф секретности снимут?
- А что там будет интересного?
- Не скажите… Например, письма…
- Какие?
- Не дошедшие. К Вам или от Вас. Вы ведь, кажется, публикуете такие письма в своем альманахе? Вот, спустя лет пятьдесят, и Вашу переписку опубликуют…
- Может быть.
- А то!.. Больше никого из литераторов не вспомните, кто у нас сидел?
Я не вспомнил. То есть, Прокотыч точно сидел, да еще в соседней камере, но его дело мне никто бы все одно не показал. Разве что, лет через пятьдесят…
Потом, в камере, стукну себя по черепушке: дурень я, дурень! Сама же Лариса Антоновна тут и сидела! Сюда, в «американку», спускался к ней тогдашний Его Превосходительство Лаврентий Джанджгава, чтобы допрашивать слабую, но не сломавшуюся женщину. Кто знает, вдруг «добрый стих», нахлынувший на полковника Курлова, заставил бы его показать мне ее тюремное дело? И я запомнил бы что-нибудь, чего не знает Михась…
Нет, письма в конвертах приходят не зря. Только конверты тоже нужно уметь читать. А я вот - не сообразил…
КОНВЕРТ С ПОРТРЕТОМ
М. С-е
Гений! Уж
Сколько лет
После смерти…
Гениюш,
Ваш портрет
На конверте.
Палисад-
ника край
Розой полон…
Где тот ад?
Что тот рай?
Слышен голос:
«Все отдам
Я вам всем,
Кто хорош был.
Вам, Адам,
Вам, Арсен,
Да Алеше…
Янка, муж!
Время - плеть,
Стынет сердце…»
Гениюш…
«Всё - не спеть…
Строчкам - верьте».