Американские стихи -- 10
На книги и прочие покупки Марина пересылал мне 100 тысяч белорусских рублей на две недели. Поскольку продукты она и так передавала регулярно, а почта доставляла еще и посылки, то деньги и тратились в основном на книги.
После того, как их стало можно покупать.
Книги в «американку» ты покупаешь заочно. Пишешь заявление на имя начальника СИЗО с перечнем интересующих тебя авторов и названий и ждешь среды. Ибо покупка осуществляется только в среду - раз в две недели. И только в одном книжном магазине. И если интересующей тебя книги нет, или тебе не хватило на нее денег, никто не виноват - две недели «сгорают».
«Моих» книг и авторов не было, пока я не попал в одиночку. Ехидный Курлов, заглянув ко мне, сказал:
- Александр Иосифович, Вы бы жене написали, чтобы она телевизор передала, что ли?
- А я, Георгий Борисович, быстрее с ума сойду, если буду ваше телевидение смотреть. Без него есть шанс хотя бы не тронуться рассудком, - бравировал я.
- Ну-ну… - полковник почесал затылок и удалился.
Ни он, ни я тогда не знали, что застряну я в одиночке на 55 дней. Это - почти Вечность. А поскольку поместили меня в «номер-люкс» 14 февраля, в понедельник (день святого Валентина, похоже, выпал случайно), то уже через два дня я написал на имя Курлова заявление, где особо указывал: поскольку размещение в одиночке не означает, что меня приговорили к сумасшествию, прошу книги мне все-таки покупать.
И мне начали их покупать.
Первыми были мой любимый Честертон и отвратительного составления сборничек Гумилева. Честертона, составленного Ливергантом и с предисловием Наталии Трауберг, я читал малыми дозами. Вернее, не читал, а перечитывал, заново вглядываясь в каждый образ. Когда в «Сапфировом кресте» я дошел до десятки раз проглоченной фразы отца Брауна: «Я вас сразу заподозрил. Понимаете, у вас запястье изуродовано, это от наручников» - я невольно посмотрел на свои запястья. И увидел маленькие пятна на них - не то ссадины, не то потертости… Следы того, что мне семьдесят два раза надевали наручники…
И «Человека, который был Четвергом» я перечитал в одиночке раза четыре. Жалел, что его не было у меня, когда я сидел в «четверке» - с лобастым анархистом Игорем. Ему бы это прочесть - а потом чтобы мы спорили с ним опять до хрипоты, только уже не с позиций социальной философии, а с точки зрения Вечности. Потому что Честертон - это и есть голос Вечности. Интересно, что смог бы противопоставить этому голосу искренний мальчишка, начитавшийся Кропоткина?
Так я читал «Роб Роя» Вальтера Скотта (четыре раза) и «Свидание с Бонапартом» Окуджавы (шесть раз). Безумно плохие переводы Джерома К. Джерома. «Графиню Монсоро» (о «Графе Монте-Кристо» заикаться не приходилось: Курлов сразу предупредил, что не позволит - чтобы не вздумал я потом ложкой стены «американки» двадцать лет расковыривать) читал пять или шесть раз. На «Великом Гэтсби» я сломался, потому что - не мой автор оказался, не мой роман…
А что было делать? В первой моей камере лежал «Тридцать пятый и другие годы» Анатолия Рыбакова. В другой - «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. Когда Его Превосходительство напомнил мне в беседе об «ужасах КГБ», о которых я должен был читать, мне подумалось, что выбор книг, встречавших меня в камерах, был так же не случаен, как и подбор сокамерников. Понятно, что выбирали из того «репертуара», что у них был под руками, но действовали они и здесь совершенно сознательно. Когда уже на воле Прокотыч, отвечая на дурацкий вопрос о том, почему нам дали меньшее наказание, чем другим, сравнит нас с фигурами на шахматной доске власти, он будет стопроцентно прав.
Все было продумано. Не хочешь читать об ужасах КГБ - читай дешевые детективы. Насточку «пытали», предлагая ей для чтения исключительно дамские романы (Курлов этим даже гордился). Еще бы «Тайну Овального зала» генерала Мудакова предложили! А что - тоже ведь вполне дамский роман - с попыткой даже порнографические сцены воспроизвести языком дамского романа!..
А я мечтал о Шкловском, которого я буду читать, как всегда, по строчкам. Строчку в час. Не больше. Этого хватило бы.
И о Фейхтвангере.
Но просить купить мне Фейхтвангера я не решался. Я боялся, что приволокут «Успех», «Семью Опперман» или даже «Еврея Зюсса». А хотелось «Лисы в винограднике» - с моим любимым Бомарше, искрящимся шампанскими брызгами, с хитроумным мудрецом Франклином, подмигивающим сегодня белорусам с исчезнувших из обменников стодолларовых купюр, с незадачливым королем…
Я впервые прочел этот роман в шестнадцать лет, когда лежал в Гродненской областной больнице. Фейхтвангеровский Бомарше вытащил меня тогда из жуткого гриппа. Я читал «Лис» - и мне хотелось жить, упиваться жизнью, наслаждаться жизнью… В этой книге даже умирали весело: Вольтер - показывая язык ханжам и лицемерам, старик Карон - смеясь над похождениями Фигаро.
Книга великого оптимиста Фейхтвангера, поверившего сталинским судебным спектаклям, говорила о неизбежности падения Бастилии.
Но в магазине ее не было.
А я составлял список за списком. И в каждом новом списке были «Лисы в винограднике». Но их - не было на пустующей соседней шконке, служившей мне то гардеробной, то сушилкой, то книжной полкой. Потому что их не было в том единственном книжном магазине, где отоваривали нас посыльные «американки»…
И тогда я решил заново написать «Лис». Нет, я не вообразил себя борхесовским Пьером Менаром, вздумавшим переписать «Дон-Кихота», - упаси Боже! Я не знал роман Фейхтвангера наизусть - но я помнил сюжет, чувствовал интонацию. И мне хотелось подзарядиться от него той энергетикой, которой заряжал меня и фейхтвангеровский Бомарше, и Бомарше реальный.
А тут еще я начал вспоминать прошедшую предвыборную кампанию. Следствие шло к концу, я вспомнил даже то, что жесткие руки «оперов» стерли у меня из памяти. Например, кошечку, якобы замученную Прокотычем. И цепочка забавных пустячков, предшествовавших Великой французской революции - и великой европейской трагедии, - параллелью легла к той цепочке, которая привела меня в «американку». Только там, у Фейхтвангера, впереди было падение главной французской тюрьмы, - а меня главная белорусская тюрьма гостеприимно, с ехидной улыбкой полковника Курлова, суровым взглядом Его Превосходительства, латынью подполковника Кролевца и прозорливостью юного майора Бурьянкова, приняла в недра свои, и я не знал, выйду когда-нибудь оттуда или нет.
И оно как-то само собой легло на бумагу.
КОШЕЧКА ГРАФИНИ МОРЕПА
(Почти по Лиону Фейхтвангеру)
До чего ж судьба слепа!
Оплошать так можно ль?!
У графини Морепа
Черт пристукнул кошку!
То Людовик крикнул: «Брысь!» -
И щипцами кинул…
Смерть настигнет даже кысь,
Коль срок жизни минул.
Граф ворвался к королю
В парике без пудры:
- Сир! - вскричал, - я Вас молю!
Человек Вы мудрый,
Но нечаянно щипцы
Вы швырнули в котю…
Вы - Отечества отцы!
Разве ж котя против?
Вы должны нести добро
Каждому творению!
Разрешите ж … «Фигаро» -
Ради примирения!...
… И не устоял король…
Разошлись кулисы,
И мадам забыла боль
После смерти кисы…
Пусть комедия груба,
Но - не запретили.
А кричали ж: «Не судьба!
Проще пасть Бастилии!»
Всё казалось так хитро
Только поначалу:
От куплетов Фигаро
И Бастилья пала!
Случай-бог помочь готов:
Подавай бумаги…
Только… где ж набрать котов
Нам на все тюряги?