Как Маша-растеряша с Александром Македонским породнилась.
115 лет назад, 4 (17) сентября 1906 года, в Москве родилась писательница Любовь Фёдоровна Воронкова. Одна из тех, кто создавал необозримую советскую детскую литературу. Родилась, между прочим, по соседству с теми кварталами, где на 85 лет ранее появился на свет Фёдор Достоевский.
Надо вещи убирать.
Когда-то она начинала с живописи и со стихов. Начнём со стихов и мы:
- Ищешь, ищешь - не найдёшь,
А разыщешь - так поймёшь.
Надо вещи убирать -
Не придётся их искать.
Когда-то весь Советский Союз знал эти строки благодаря радио. Ведь именно радио давало связь с миром в тридцатые годы.
А это было именно тогда, до войны. Уже - без малого - девяносто лет назад. Тогда мало кто знал фамилию автора этих детских радиопередач - воспитательных и занимательных. Зато все знали имя героини, да и в наше время оно не забыто, и мы нет-нет, да и скажем - Маша-растеряша! Помните? Конечно помните. Даже если не догадываетесь, откуда этот звон.
«Бежит Маша в детский сад, торопится.
А ребята в детском саду уже позавтракали и пошли гулять. Они увидели Машу и закричали:
- Опоздала, Маша,
Маша-растеряша!»
Фамилия автора этих рассказов стала известной чуть позже - Любовь Воронкова. Её узнают в 1940-м, когда выйдет первая книга уже не слишком молодой писательницы - сборник рассказов «Шурка».
Девочка из города.
Читали дети в те времена много. И не только патентованную детскую словесность. Конечно, в ход шла мировая приключенческая классика - в особенности та её часть, которая хорошо переведена на русский. Но индустрия советской детской литературы развивалась исправно.
Именно индустрия, в которой «большие батальоны» старались, чтобы появлялись всесоюзно известные герои, писатели, которые оперативно попадали в программы «по внеклассному чтению» - и их книги действительно читали и обсуждали в школе. Не в стиле нынешних больших государственных проектов, в которых главное - пустить побольше золотой пыли в глаза и ещё больше «освоить бюджета». Книги частенько становились событиями.
О послевоенных детских судьбах она рассказала, быть может, больше и точнее других. Её книги о сиротах, о деревенских детях той поры, о поисках дружбы психологически изящно выстроены, а иногда горьки, хотя закону счастливого финала Воронкова следовала даже в самых грустных своих книгах. И в трудную минуту герои находят крепкую руку друга. Как же без этого?
Нельзя не сказать о «Девочке из города». Воронкова сама отлично знала и городскую, и деревенскую жизнь 1910-40-х, знала, каково маленькой горожанке приживаться в крестьянской среде - и часто писала об этом. Или почти об этом.
Но «Девочка из города» - ещё и главная её военная книга. Валентинка, девочка, в синем капоре и ботиках, осталась совсем одна. Отец погиб на фронте, мама и братишка - в собственном городе, захваченном немцами. Беженку приняли в деревенском доме.
Но это не святочная история, в которой хорошее борется с лучшим. Она умела писать о трудностях - без паники, основательно. А лучшая из её повестей о детях - пожалуй, «Гуси-лебеди». Это своеобразный вариант купринской «Олеси» для младших школьников. И в этом определении нет иронии. Пересказывать не стану, просто советую про (пере) читать.
Путешествие в прошлое.
Писать изобретательно и много дано немногим. Воронкова из тех, для кого литературная работа - образ жизни. А она ещё и переменила судьбу, нырнула в историческую романистику. И не утонула.
Так для Воронковой началась эпоха исторических романов, о которых она давненько мечтала. Её потянуло в древность, по её выражению - в глубь веков. Схожий путь примерно в то же время проделала куда более известная советская писательница - Вера Панова. Но исторические повести так и остались в тени тех образцов соцреализма, которые принесли Пановой громкую (и заслуженную!) славу.
А Воронкова, оказавшись во владениях Василия Яна, написала, быть может, лучшие свои книги.
В древней истории она нашла характеры, в которых можно увидеть предчувствие будущего, его ростки.
У советской детской литературы имелись свои традиции и даже законы.
Но образ Александра Македонского - с юности - Воронкова набрасывала не по привычным лекалам. Искала и находила интонацию летописца, соединив её со штрихами психологической школы.
Македонский завоеватель, как известно, стал первым литературным героем, хорошо известным и на Западе, и на Востоке. И в России греческая «История об Александре Великом» стала, по существу, основой прозы. Но нашенские авторы до Воронковой писали о нём не так уж часто. Книги, конечно, выходили - и научно-популярные, и сюжетные. Но Воронкова затмила всех. По крайней мере - для мальчишек. И для тех (а таких немало!), в ком мальчишеский кураж остался и в зрелые годы.
Герой-завоеватель.
Я был преданнейшим читателем исторической прозы Воронковой - начиная с дилогии об Александре Македонском («Сын Зевса» и «В глуби веков»), которую перечитывал многократно. Античность в позднем СССР любили. Многие читали и мифы в пересказе Николая Куна, и романы о Спартаке, и занимательные рассказы об истории Древней Греции и Рима, которые выходили с тридцатых годов.
Добавляли колорита и мультфильмы Александры Снежко-Блоцкой. Незабываемые. Воронкова в этом контексте тоже - звезда первой величины. Она написала для детей эпопею вовсе не об ослепительном положительном герое, а о противоречивом гении, просвещённом, доблестном, кровавом. Завоеватели - люди не смирные, не сахарные. Сложность героя оказалась притягательной. Было ощущение авторской объективности.
Как хорош у неё Филипп Македонский! Я с тех пор и навсегда полюбил этого человека. Лукавого, неверного слову, во всех отношениях грешного, но такого целеустремленного. Предоставим слово ему - собственной персоной: «Я знаю, что думают обо мне… Что я не выбираю средств, чтобы добиться своего, могу предать друга, могу обмануть союзников, могу нарушить любую клятву. Ну что ж, пожалуй, всё это так и есть. Но ты должен знать, что я всё это делаю и принимаю такую хулу на себя ради одной цели - ради могущества Македонии. Я человек. Ни хуже, ни лучше я не стану оттого, что Демосфен в Афинах поносит меня». «Силой или хитростью - всё равно», - таков его принцип.
Обременительные и наивные представления о монаршей чести его не интересовали. И о будущем человечества он знал больше, чем Демосфен и другие афинские мудрецы. Впрочем, Демосфена я тоже полюбил после этой книги. Он тоже неидеален - как и герои греческих мифов. Жадноват, кажется, в своей борьбе с македонцами не брезгует персидской финансовой помощью. Честолюбив и склонен к интриге. Политик, настоящий политик. Но он защищает демократию отчаянно и яростно, а кроме того - талантливо. Ведь это - оратор, своими речами разбивавший и склеивавший военные союзы!
Так и продолжается в веках спор Филиппа и Демосфена.
Отмечу иронию Воронковой. Она, как бисерная вышивка, часто проступает в повествованиях о героях древности. «Только вот как уговорить Демада? - Дать ему денег, - мрачно сказал Демосфен. Все знали, что у Демосфена лежат персидские деньги. Демад от денег никогда не отказывался, кто бы ни платил. За пять талантов он согласился возглавить второе посольство к Александру».
Да, скифы мы…
Есть у Воронковой и «актуальные» линии. История предательства Филоты, убийства верного друга Чёрного Клита и старого полководца Пармениона, принесшего Александру и его отцу немало побед - всё это немного напоминало нашенские годы «гибели богов» от Блюхера до Троцкого. Уверен, что и Воронкова не могла отделаться от этой ассоциации.
А когда с македонцами отважно сражаются скифы - подданные гордого, старого царя Атея, - мы понимали, что речь идёт о наших предках. «Скифы сильны и храбры и ни в чьей помощи не нуждаются», - разве это не про нас?
Мы сопереживаем скифам, считываем намёк на будущие нашествия Наполеона и Гитлера, на отважное сопротивление наших. Да, он стал сыном Зевса, полубогом. Советская писательница не могла не видеть гибельность такого возвеличивания монарха. И последние страницы дилогии печальны. Но интригу Воронкова не теряла до конца: скучного повествования её аудитория просто не простила бы. Как легко и просто она находит верное объяснение для таких запутанных политических и социальных вопросов как, например, кризис Персидской империи…
Её эрудиция в истории Древнего мира настолько глубока, что Воронкова (это и есть высокий класс) не пытается ею бравировать. Просто по множеству третьестепенных деталей мы замечаем, что ей известно больше, чем она выплёскивает на страницы книги. Но есть литературная логика - и постоянный ликбез здесь излишен.
Воронкова писала не учебник и не занимательные истории о древних греках и персах, а роман. Даже - два романа о взрослении гениального полководца, который, если воспользоваться формулировкой Байрона, «брошен был в борьбу со дня рожденья» и всю жизнь сталкивался с такими соблазнами, перед которыми мало кто устоял бы. И он не стал праведником. Знал и приступы гнева, и мстительные порывы, которым давал волю.
Не всегда, далеко не всегда оставался достойным учеником Аристотеля. Власть и поклонение постепенно порабощали его. Но… Всё равно Александр - герой, а без его далёких, отчаянных завоевательных походов мир стал бы тусклее. Даже интернет - это далёкое последствие походов Александра Великого.
После этой мудрой книги мы видим мир не в чёрно-белых красках и судим о людях не в прокурорской манере.
След жизни.
А про Кира - быть может, первого в истории великого завоевателя, сплотившего десятки народов и племён - многие из нас узнали именно от Воронковой. «След огненной жизни». Как и о Мессенских войнах, как и о её любимце Фемистокле, которого Воронкова тоже вовсе не идеализировала…
Книгу о последнем она назвала несколько патетически - «Герой Саламина», но там рассказано не только о притягательных его чертах. Он хвастлив, самолюбив, склонен к авантюрам. Его извечный противник Аристид твердит: «Ты, Фемистокл, можешь, не задумываясь, предложить что угодно. Твоим необдуманным предложениям нет конца. То хочешь перетащить гавань из Фалера в Пирей. То хочешь переселить Афины к морю. Теперь ты предлагаешь строить флот - флот Афинам, которые всегда были сильны именно своим сухопутным войском. Не на море мы должны встречать врага, а на суше!»
А всё-таки прав оказался Фемистокл, и строительство флота стало для афинян настоящим прорывом в будущее, в новую цивилизацию. И дело не только в том, что персов разбили. Но главным - прежде всего, для читателей - остался всё-таки Александр. Со всеми его грехами, с его необузданным нравом.
В те годы она много и основательно путешествовала по советской Средней Азии, бывала в древнем согдийском Самарканде (Мараканде). Нужно было потрогать руками эти валуны - и для Александра, и для Кира, и для новых книг, которые она задумала - о Хамзе и Улугбеке, двух просветителях Востока, которых разделяет почти полтысячелетия.
Написать про Хамзу успела. Этот узбекский поэт и драматург, погибший в борьбе с фанатиками, которых и в наше время полным-полно, в последнее время почти забыт в нашей стране и снова угодил в опалу на Востоке. А хорошо бы переиздать книгу Воронковой.
Повесть об Улугбеке осталась только в замыслах. 69 лет трудов и дней было дано Любови Воронковой. Ещё бы год-другой…
Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк».
Источник
Надо вещи убирать.
Когда-то она начинала с живописи и со стихов. Начнём со стихов и мы:
- Ищешь, ищешь - не найдёшь,
А разыщешь - так поймёшь.
Надо вещи убирать -
Не придётся их искать.
Когда-то весь Советский Союз знал эти строки благодаря радио. Ведь именно радио давало связь с миром в тридцатые годы.
А это было именно тогда, до войны. Уже - без малого - девяносто лет назад. Тогда мало кто знал фамилию автора этих детских радиопередач - воспитательных и занимательных. Зато все знали имя героини, да и в наше время оно не забыто, и мы нет-нет, да и скажем - Маша-растеряша! Помните? Конечно помните. Даже если не догадываетесь, откуда этот звон.
«Бежит Маша в детский сад, торопится.
А ребята в детском саду уже позавтракали и пошли гулять. Они увидели Машу и закричали:
- Опоздала, Маша,
Маша-растеряша!»
Фамилия автора этих рассказов стала известной чуть позже - Любовь Воронкова. Её узнают в 1940-м, когда выйдет первая книга уже не слишком молодой писательницы - сборник рассказов «Шурка».
Девочка из города.
Читали дети в те времена много. И не только патентованную детскую словесность. Конечно, в ход шла мировая приключенческая классика - в особенности та её часть, которая хорошо переведена на русский. Но индустрия советской детской литературы развивалась исправно.
Именно индустрия, в которой «большие батальоны» старались, чтобы появлялись всесоюзно известные герои, писатели, которые оперативно попадали в программы «по внеклассному чтению» - и их книги действительно читали и обсуждали в школе. Не в стиле нынешних больших государственных проектов, в которых главное - пустить побольше золотой пыли в глаза и ещё больше «освоить бюджета». Книги частенько становились событиями.
О послевоенных детских судьбах она рассказала, быть может, больше и точнее других. Её книги о сиротах, о деревенских детях той поры, о поисках дружбы психологически изящно выстроены, а иногда горьки, хотя закону счастливого финала Воронкова следовала даже в самых грустных своих книгах. И в трудную минуту герои находят крепкую руку друга. Как же без этого?
Нельзя не сказать о «Девочке из города». Воронкова сама отлично знала и городскую, и деревенскую жизнь 1910-40-х, знала, каково маленькой горожанке приживаться в крестьянской среде - и часто писала об этом. Или почти об этом.
Но «Девочка из города» - ещё и главная её военная книга. Валентинка, девочка, в синем капоре и ботиках, осталась совсем одна. Отец погиб на фронте, мама и братишка - в собственном городе, захваченном немцами. Беженку приняли в деревенском доме.
Но это не святочная история, в которой хорошее борется с лучшим. Она умела писать о трудностях - без паники, основательно. А лучшая из её повестей о детях - пожалуй, «Гуси-лебеди». Это своеобразный вариант купринской «Олеси» для младших школьников. И в этом определении нет иронии. Пересказывать не стану, просто советую про (пере) читать.
Путешествие в прошлое.
Писать изобретательно и много дано немногим. Воронкова из тех, для кого литературная работа - образ жизни. А она ещё и переменила судьбу, нырнула в историческую романистику. И не утонула.
Так для Воронковой началась эпоха исторических романов, о которых она давненько мечтала. Её потянуло в древность, по её выражению - в глубь веков. Схожий путь примерно в то же время проделала куда более известная советская писательница - Вера Панова. Но исторические повести так и остались в тени тех образцов соцреализма, которые принесли Пановой громкую (и заслуженную!) славу.
А Воронкова, оказавшись во владениях Василия Яна, написала, быть может, лучшие свои книги.
В древней истории она нашла характеры, в которых можно увидеть предчувствие будущего, его ростки.
У советской детской литературы имелись свои традиции и даже законы.
Но образ Александра Македонского - с юности - Воронкова набрасывала не по привычным лекалам. Искала и находила интонацию летописца, соединив её со штрихами психологической школы.
Македонский завоеватель, как известно, стал первым литературным героем, хорошо известным и на Западе, и на Востоке. И в России греческая «История об Александре Великом» стала, по существу, основой прозы. Но нашенские авторы до Воронковой писали о нём не так уж часто. Книги, конечно, выходили - и научно-популярные, и сюжетные. Но Воронкова затмила всех. По крайней мере - для мальчишек. И для тех (а таких немало!), в ком мальчишеский кураж остался и в зрелые годы.
Герой-завоеватель.
Я был преданнейшим читателем исторической прозы Воронковой - начиная с дилогии об Александре Македонском («Сын Зевса» и «В глуби веков»), которую перечитывал многократно. Античность в позднем СССР любили. Многие читали и мифы в пересказе Николая Куна, и романы о Спартаке, и занимательные рассказы об истории Древней Греции и Рима, которые выходили с тридцатых годов.
Добавляли колорита и мультфильмы Александры Снежко-Блоцкой. Незабываемые. Воронкова в этом контексте тоже - звезда первой величины. Она написала для детей эпопею вовсе не об ослепительном положительном герое, а о противоречивом гении, просвещённом, доблестном, кровавом. Завоеватели - люди не смирные, не сахарные. Сложность героя оказалась притягательной. Было ощущение авторской объективности.
Как хорош у неё Филипп Македонский! Я с тех пор и навсегда полюбил этого человека. Лукавого, неверного слову, во всех отношениях грешного, но такого целеустремленного. Предоставим слово ему - собственной персоной: «Я знаю, что думают обо мне… Что я не выбираю средств, чтобы добиться своего, могу предать друга, могу обмануть союзников, могу нарушить любую клятву. Ну что ж, пожалуй, всё это так и есть. Но ты должен знать, что я всё это делаю и принимаю такую хулу на себя ради одной цели - ради могущества Македонии. Я человек. Ни хуже, ни лучше я не стану оттого, что Демосфен в Афинах поносит меня». «Силой или хитростью - всё равно», - таков его принцип.
Обременительные и наивные представления о монаршей чести его не интересовали. И о будущем человечества он знал больше, чем Демосфен и другие афинские мудрецы. Впрочем, Демосфена я тоже полюбил после этой книги. Он тоже неидеален - как и герои греческих мифов. Жадноват, кажется, в своей борьбе с македонцами не брезгует персидской финансовой помощью. Честолюбив и склонен к интриге. Политик, настоящий политик. Но он защищает демократию отчаянно и яростно, а кроме того - талантливо. Ведь это - оратор, своими речами разбивавший и склеивавший военные союзы!
Так и продолжается в веках спор Филиппа и Демосфена.
Отмечу иронию Воронковой. Она, как бисерная вышивка, часто проступает в повествованиях о героях древности. «Только вот как уговорить Демада? - Дать ему денег, - мрачно сказал Демосфен. Все знали, что у Демосфена лежат персидские деньги. Демад от денег никогда не отказывался, кто бы ни платил. За пять талантов он согласился возглавить второе посольство к Александру».
Да, скифы мы…
Есть у Воронковой и «актуальные» линии. История предательства Филоты, убийства верного друга Чёрного Клита и старого полководца Пармениона, принесшего Александру и его отцу немало побед - всё это немного напоминало нашенские годы «гибели богов» от Блюхера до Троцкого. Уверен, что и Воронкова не могла отделаться от этой ассоциации.
А когда с македонцами отважно сражаются скифы - подданные гордого, старого царя Атея, - мы понимали, что речь идёт о наших предках. «Скифы сильны и храбры и ни в чьей помощи не нуждаются», - разве это не про нас?
Мы сопереживаем скифам, считываем намёк на будущие нашествия Наполеона и Гитлера, на отважное сопротивление наших. Да, он стал сыном Зевса, полубогом. Советская писательница не могла не видеть гибельность такого возвеличивания монарха. И последние страницы дилогии печальны. Но интригу Воронкова не теряла до конца: скучного повествования её аудитория просто не простила бы. Как легко и просто она находит верное объяснение для таких запутанных политических и социальных вопросов как, например, кризис Персидской империи…
Её эрудиция в истории Древнего мира настолько глубока, что Воронкова (это и есть высокий класс) не пытается ею бравировать. Просто по множеству третьестепенных деталей мы замечаем, что ей известно больше, чем она выплёскивает на страницы книги. Но есть литературная логика - и постоянный ликбез здесь излишен.
Воронкова писала не учебник и не занимательные истории о древних греках и персах, а роман. Даже - два романа о взрослении гениального полководца, который, если воспользоваться формулировкой Байрона, «брошен был в борьбу со дня рожденья» и всю жизнь сталкивался с такими соблазнами, перед которыми мало кто устоял бы. И он не стал праведником. Знал и приступы гнева, и мстительные порывы, которым давал волю.
Не всегда, далеко не всегда оставался достойным учеником Аристотеля. Власть и поклонение постепенно порабощали его. Но… Всё равно Александр - герой, а без его далёких, отчаянных завоевательных походов мир стал бы тусклее. Даже интернет - это далёкое последствие походов Александра Великого.
После этой мудрой книги мы видим мир не в чёрно-белых красках и судим о людях не в прокурорской манере.
След жизни.
А про Кира - быть может, первого в истории великого завоевателя, сплотившего десятки народов и племён - многие из нас узнали именно от Воронковой. «След огненной жизни». Как и о Мессенских войнах, как и о её любимце Фемистокле, которого Воронкова тоже вовсе не идеализировала…
Книгу о последнем она назвала несколько патетически - «Герой Саламина», но там рассказано не только о притягательных его чертах. Он хвастлив, самолюбив, склонен к авантюрам. Его извечный противник Аристид твердит: «Ты, Фемистокл, можешь, не задумываясь, предложить что угодно. Твоим необдуманным предложениям нет конца. То хочешь перетащить гавань из Фалера в Пирей. То хочешь переселить Афины к морю. Теперь ты предлагаешь строить флот - флот Афинам, которые всегда были сильны именно своим сухопутным войском. Не на море мы должны встречать врага, а на суше!»
А всё-таки прав оказался Фемистокл, и строительство флота стало для афинян настоящим прорывом в будущее, в новую цивилизацию. И дело не только в том, что персов разбили. Но главным - прежде всего, для читателей - остался всё-таки Александр. Со всеми его грехами, с его необузданным нравом.
В те годы она много и основательно путешествовала по советской Средней Азии, бывала в древнем согдийском Самарканде (Мараканде). Нужно было потрогать руками эти валуны - и для Александра, и для Кира, и для новых книг, которые она задумала - о Хамзе и Улугбеке, двух просветителях Востока, которых разделяет почти полтысячелетия.
Написать про Хамзу успела. Этот узбекский поэт и драматург, погибший в борьбе с фанатиками, которых и в наше время полным-полно, в последнее время почти забыт в нашей стране и снова угодил в опалу на Востоке. А хорошо бы переиздать книгу Воронковой.
Повесть об Улугбеке осталась только в замыслах. 69 лет трудов и дней было дано Любови Воронковой. Ещё бы год-другой…
Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк».
Источник