Дыхание русской земли-2
1 часть
«Я продолжу моё изучение русского народа, самого странного и самого удивительного народа на свете».
/И.С. Тургенев/
Таков главный герой рассказа «Касьян с Красивой Мечи» - образ странный и удивительный. В нём ярко выражены христианские черты, и в то же время - много сложного, противоречивого. Недосказанность как художественный приём в создании образа особенно усиливает его загадочность, неоднозначность.
Охотник настолько потрясён встречей с Касьяном, что на мгновение теряет дар речи:
«До того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми чёрными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на крошечной его головке. Всё тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд. Звук его голоса также изумил меня. В нём не только не слышалось ничего дряхлого, - он был удивительно сладок, молод и почти женски нежен».
Карлик с диковинной внешностью выглядит как существо таинственное, полусказочное. Этот «странный старичок» чем-то напоминает гриб, высунувшийся из-под земли. И в самом деле, герой органично связан с землёй, с родной почвой, с русской природой. Касьян, словно воплощённый добрый лесной дух, - хранитель леса и его обитателей.
Вековые деревья, загубленные ради корыстных коммерческих интересов, проплешины в лесу после вырубки
(на орловском диалекте - «ссéчки») вызывают в Касьяне душевную боль. Не имея возможности помешать хищническому уничтожению леса, герой апеллирует к Божьему суду: «Тут у нас купцы рощу купили, - Бог им судья, сводят рощу-то, и контору выстроили, Бог им судья».
Да и сам автор видит в рубке леса нечто трагическое, уподобляя срубленное дерево человеку, погибающему
в последнем земном поклоне: «Вдали, ближе к роще, глухо стучали топоры, и по временам, торжественно и тихо, словно кланяясь и расширяя руки, спускалось кудрявое дерево...».
Касьян живёт в полном симбиозе с миром природы, буквально говорит с ней на её языке. Завидев маленьких птичек, «которые то и дело перемещаются с деревца на деревцо и посвистывают, внезапно ныряя на лету, Касьян их передразнивал, перекликался с ними; поршок (молодой перепел - прим. Тургенева) - полетел, чиликая, у него из-под ног - он зачиликал ему вслед; жаворонок стал спускаться над ним, трепеща крылами и звонко распевая, - Касьян подхватил его песенку».
Природа в ответ открывает герою целительные тайны своей «Божьей аптеки»: «есть травы, цветы есть: помогают, точно. Вот хоть череда, например, трава добрая для человека; вот подорожник тоже; об них и говорить не зазорно: чистые травки - Божии». Вместе с живительными «чистыми», «Божьими» травками Касьяну ведомы и другие растения - загадочные, «греховные», применяемые только вкупе с молитвой: «Ну, а другие не так: и помогают-то они, а грех; и говорить о них грех. Ещё с молитвой разве...».
Так, в своей практике врачевания Касьян также предстаёт как христианин, оградивший себя молитвой, заручившийся Божьей помощью. Сопровождая охотника, таинственный знахарь «беспрестанно нагибался, срывал какие-то травки, совал их за пазуху, бормотал себе что-то под нос и всё поглядывал на меня и на мою собаку, да таким пытливым, странным взглядом».
В обывательской среде знахарей часто считали колдунами, подозревали в сношениях с нечистой неведомой силой. Однако настоящий народный целитель не только наделён открытым ему знанием сил природы. Чтобы врачевать, лекарь должен быть нравственно чистым, духовно возвышенным.
Касьян помогает людям бескорыстно, от души, не помышляя о вознаграждении за свои познания и труды. На вопрос, чем он промышляет, герой отвечает: «Живу, как Господь велит - а чтобы, то есть, промышлять - нет, ничем
не промышляю».
В этом он следует евангельскому завету, данному Христом апостолам, - о том, чтобы бескорыстно делиться с людьми талантом, полученным человеком от Бога в дар: «Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте»; «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил».
В народе целителя Касьяна справедливо именуют «лекарка», но он уверен, что и здоровье, и жизнь человека - всё
в Божьей воле: «Лекаркой меня называют... Какая я лекарка!.. и кто может лечить? Это всё от Бога. Ну, конечно, есть и слова такие... А кто верует - спасётся, - прибавил он, понизив голос». В этих последних словах героя - сокровенная убеждённость в действенной силе христианской веры. Согласно заповеди Христа, «если вы будете иметь веру с горчичное зерно», «ничего не будет невозможного для вас». В новозаветном эпизоде воскрешения дочери Иаира Христос говорит: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». Касьян с его идеалами добра и милосердия наделён чертами праведника.
С другой стороны - сумеречная таинственность судьбы героя вносит диссонанс в его образ, не позволяя ему быть
до конца открытым, светлым. Так, у Касьяна есть дочь, но он говорит о ней - «сродственница», скрывая её происхождение, хотя их кровная связь, внешнее сходство для всех очевидны. Очередная загадка: о матери девушки никто не знает, герой об этом тоже умалчивает.
Согласно наставлению святого старца Силуана Афонского, на человеке «лежит долг заботиться о всём творении, и потому всякий вред, без нужды нанесённый животному или даже растению, противоречит закону благодати».
Кровь, её пролитие особенно страшат Касьяна. Недоверчиво и неодобрительно относится он к охотникам. Герой смотрит на охоту как на жестокое истребление, безсмысленное убийство «Божьих тварей», напрасное пролитие невинной крови, смертный грех нарушения библейской заповеди «не убий»: «Пташек небесных стреляете, небось?.. зверей лесных?.. И не грех вам Божьих пташек убивать, кровь проливать неповинную?».
Этот грех тем более непростительный, что совершается он для пустого развлечения, а не ради хлеба насущного, испрашиваемого в молитве Господней «Отче наш»: «хлеб наш насущный даждь нам днесь». И Касьян не страшится открыто уличить барина в грехе убийства «братьев наших меньших»:
«Ну, для чего ты пташку убил? - начал он, глядя мне прямо в лицо.
- Как для чего?.. Коростель - это дичь: его есть можно.
- Не для того ты убил его, барин: станешь ты его есть! Ты его для потехи своей убил».
Убивать птиц небесных тем более грешно, что живут они у Божьих алтарей: «И птичка находит себе жильё, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!».
Об этом говорит и праведница Лукерья - обездвиженная героиня рассказа «Живые мощи»:
«В позапрошлом году так даже ласточки вон там в углу гнездо себе свили и детей вывели. Уж как же оно было занятно! Одна влетит, к гнёздышку припадёт, деток накормит - и вон. Глядишь - уж на смену ей другая. Иногда
не влетит, только мимо раскрытой двери пронесётся, а детки тотчас - ну пищать да клювы разевать... Я их и
на следующий год поджидала, да их, говорят, один здешний охотник из ружья застрелил. И на что покорыстился?
Вся-то она, ласточка, не больше жука... Какие вы, господа охотники, злые!».
Касьян также не боится устыдить барина, внушает ему мысль отказаться от жестокой забавы: «много её, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой - и грех её убивать, и пускай она живёт на земле до своего предела... А человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питьё: хлеб - Божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов».
В определении хлеба как Божьей благодати кроется священная сущность: «Хлеб Божий есть Тот, Который сходит
с небес и даёт жизнь миру». Так хлеб - одно из евангельских самоименований Иисуса Христа: «Аз есмь хлеб жизни», «ядущий его не умрёт». «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий», - заповедал Господь.
Касьян в свои бесстрашные поучения барину вкладывает именно этот евангельский смысл. Крестьянин наделён поистине апостольским даром слова. Так, святые апостолы просили у Бога духовного укрепления, мужества на стезе христианского благовествования: «И ныне, Господи, дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твоё», «и исполнились все Духа Святого и говорили слово Божие с дерзновением».
Одухотворённо-«дерзновенное» слово Божие на устах мужика не может в очередной раз не вызвать глубокого изумления автора-повествователя:
«Я с удивлением поглядел на Касьяна. Слова его лились свободно; он не искал их, он говорил с тихим одушевлением и кроткою важностию, изредка закрывая глаза. Я, признаюсь, с совершенным изумлением посмотрел на странного старика». Так удивлялись словам апостолов «начальники народа и старейшины»в Новом Завете, «видя смелость Петра и Иоанна и приметивши, что они люди некнижные и простые между тем узнавали их, что они были с Иисусом».
Касьян говорит, как древний пророк, как прорицатель:
«Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно-торжественный и странный... Я не слыхал ничего подобного». Слова мужика по своей сути и по стилю уподобляются священнической проповеди. В «обдуманно-торжественной» речи Касьяна с большим духовным подъёмом выражены представления о святости и грехе:
«Кровь, - продолжал он, помолчав, - святое дело кровь! Кровь солнышка Божия не видит, кровь от свету прячется... великий грех показать свету кровь, великий грех и страх... Ох, великий!».
Герой старается довести до сознания охотника библейское понятие о крови как предмете таинственном и священном. В Ветхом Завете кровь ассоциируется с самой жизнью, с живой душой: «кровь есть душа»; «душа тела в крови», «ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его».
Бог заповедал Ною: «только плоти с душою её, с кровью её, не ешьте». В Новом Завете апостолы проповедуют язычникам «воздерживаться от идоложертвенного и крови», отказаться от использования крови в каких бы то ни было целях. Жертвенной кровью распятого на Голгофе Христа побеждена смерть, омыты грехи спасённого человечества.
Чаяния русского крестьянства о спасении Божьей милостью, о том, что «придут времена отрады от лица Господа», мечты о народном счастье находили воплощение в страннических скитаниях.
Странничество, правдоискательство было своеобразной формой оппозиции неправедному устроению социальной жизни, протестом против угнетения и закрепощённости свободной в Боге человеческой души. Не только лучшей доли в социально-бытовом смысле искали простонародные странники, но и, прежде всего, духовно-нравственного идеала, Божьей «правды-истины», как она определилась в русском фольклоре, народнопоэтическом сознании.
Касьян - один из таких странников - получил в народе ещё одно прозвище: Блоха. Вероятно, из-за малого своего роста и прыти, способности к динамичным перемещениям. С другой стороны, зоологическое прозвище - отсылка
к паразитарному насекомому - снижает образ: «Недаром его прозвали Блохой. Его чёрная, ничем не прикрытая головка так и мелькала в кустах. Он ходил необыкновенно проворно и словно всё подпрыгивал на ходу».
«Человек я бессемейный, непосед», - говорит о себе герой. Может быть, душу загадочного Касьяна, именующего себя «грешным», тяготит какой-то тайный грех, который требует искупления. Оттого он и мается, не находит душевного равновесия.
Это гипотеза, но бесспорно другое: его неусидчивость, «непоседливость», «охота к перемене мест» вызваны томлением народного духа по высшей правде: «И не один я, грешный... много других хрестьян в лаптях ходят, по миру бродят, правды ищут...».
Универсальный в отечественной литературе мотив странничества в поэтике «Записок охотника» становится сквозным, находит своё разностороннее художественное выражение.
Алла Новикова-Строганова
Продолжение следует.
«Я продолжу моё изучение русского народа, самого странного и самого удивительного народа на свете».
/И.С. Тургенев/
Таков главный герой рассказа «Касьян с Красивой Мечи» - образ странный и удивительный. В нём ярко выражены христианские черты, и в то же время - много сложного, противоречивого. Недосказанность как художественный приём в создании образа особенно усиливает его загадочность, неоднозначность.
Охотник настолько потрясён встречей с Касьяном, что на мгновение теряет дар речи:
«До того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми чёрными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на крошечной его головке. Всё тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд. Звук его голоса также изумил меня. В нём не только не слышалось ничего дряхлого, - он был удивительно сладок, молод и почти женски нежен».
Карлик с диковинной внешностью выглядит как существо таинственное, полусказочное. Этот «странный старичок» чем-то напоминает гриб, высунувшийся из-под земли. И в самом деле, герой органично связан с землёй, с родной почвой, с русской природой. Касьян, словно воплощённый добрый лесной дух, - хранитель леса и его обитателей.
Вековые деревья, загубленные ради корыстных коммерческих интересов, проплешины в лесу после вырубки
(на орловском диалекте - «ссéчки») вызывают в Касьяне душевную боль. Не имея возможности помешать хищническому уничтожению леса, герой апеллирует к Божьему суду: «Тут у нас купцы рощу купили, - Бог им судья, сводят рощу-то, и контору выстроили, Бог им судья».
Да и сам автор видит в рубке леса нечто трагическое, уподобляя срубленное дерево человеку, погибающему
в последнем земном поклоне: «Вдали, ближе к роще, глухо стучали топоры, и по временам, торжественно и тихо, словно кланяясь и расширяя руки, спускалось кудрявое дерево...».
Касьян живёт в полном симбиозе с миром природы, буквально говорит с ней на её языке. Завидев маленьких птичек, «которые то и дело перемещаются с деревца на деревцо и посвистывают, внезапно ныряя на лету, Касьян их передразнивал, перекликался с ними; поршок (молодой перепел - прим. Тургенева) - полетел, чиликая, у него из-под ног - он зачиликал ему вслед; жаворонок стал спускаться над ним, трепеща крылами и звонко распевая, - Касьян подхватил его песенку».
Природа в ответ открывает герою целительные тайны своей «Божьей аптеки»: «есть травы, цветы есть: помогают, точно. Вот хоть череда, например, трава добрая для человека; вот подорожник тоже; об них и говорить не зазорно: чистые травки - Божии». Вместе с живительными «чистыми», «Божьими» травками Касьяну ведомы и другие растения - загадочные, «греховные», применяемые только вкупе с молитвой: «Ну, а другие не так: и помогают-то они, а грех; и говорить о них грех. Ещё с молитвой разве...».
Так, в своей практике врачевания Касьян также предстаёт как христианин, оградивший себя молитвой, заручившийся Божьей помощью. Сопровождая охотника, таинственный знахарь «беспрестанно нагибался, срывал какие-то травки, совал их за пазуху, бормотал себе что-то под нос и всё поглядывал на меня и на мою собаку, да таким пытливым, странным взглядом».
В обывательской среде знахарей часто считали колдунами, подозревали в сношениях с нечистой неведомой силой. Однако настоящий народный целитель не только наделён открытым ему знанием сил природы. Чтобы врачевать, лекарь должен быть нравственно чистым, духовно возвышенным.
Касьян помогает людям бескорыстно, от души, не помышляя о вознаграждении за свои познания и труды. На вопрос, чем он промышляет, герой отвечает: «Живу, как Господь велит - а чтобы, то есть, промышлять - нет, ничем
не промышляю».
В этом он следует евангельскому завету, данному Христом апостолам, - о том, чтобы бескорыстно делиться с людьми талантом, полученным человеком от Бога в дар: «Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте»; «Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил».
В народе целителя Касьяна справедливо именуют «лекарка», но он уверен, что и здоровье, и жизнь человека - всё
в Божьей воле: «Лекаркой меня называют... Какая я лекарка!.. и кто может лечить? Это всё от Бога. Ну, конечно, есть и слова такие... А кто верует - спасётся, - прибавил он, понизив голос». В этих последних словах героя - сокровенная убеждённость в действенной силе христианской веры. Согласно заповеди Христа, «если вы будете иметь веру с горчичное зерно», «ничего не будет невозможного для вас». В новозаветном эпизоде воскрешения дочери Иаира Христос говорит: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». Касьян с его идеалами добра и милосердия наделён чертами праведника.
С другой стороны - сумеречная таинственность судьбы героя вносит диссонанс в его образ, не позволяя ему быть
до конца открытым, светлым. Так, у Касьяна есть дочь, но он говорит о ней - «сродственница», скрывая её происхождение, хотя их кровная связь, внешнее сходство для всех очевидны. Очередная загадка: о матери девушки никто не знает, герой об этом тоже умалчивает.
Согласно наставлению святого старца Силуана Афонского, на человеке «лежит долг заботиться о всём творении, и потому всякий вред, без нужды нанесённый животному или даже растению, противоречит закону благодати».
Кровь, её пролитие особенно страшат Касьяна. Недоверчиво и неодобрительно относится он к охотникам. Герой смотрит на охоту как на жестокое истребление, безсмысленное убийство «Божьих тварей», напрасное пролитие невинной крови, смертный грех нарушения библейской заповеди «не убий»: «Пташек небесных стреляете, небось?.. зверей лесных?.. И не грех вам Божьих пташек убивать, кровь проливать неповинную?».
Этот грех тем более непростительный, что совершается он для пустого развлечения, а не ради хлеба насущного, испрашиваемого в молитве Господней «Отче наш»: «хлеб наш насущный даждь нам днесь». И Касьян не страшится открыто уличить барина в грехе убийства «братьев наших меньших»:
«Ну, для чего ты пташку убил? - начал он, глядя мне прямо в лицо.
- Как для чего?.. Коростель - это дичь: его есть можно.
- Не для того ты убил его, барин: станешь ты его есть! Ты его для потехи своей убил».
Убивать птиц небесных тем более грешно, что живут они у Божьих алтарей: «И птичка находит себе жильё, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих, у алтарей Твоих, Господи сил, Царь мой и Бог мой!».
Об этом говорит и праведница Лукерья - обездвиженная героиня рассказа «Живые мощи»:
«В позапрошлом году так даже ласточки вон там в углу гнездо себе свили и детей вывели. Уж как же оно было занятно! Одна влетит, к гнёздышку припадёт, деток накормит - и вон. Глядишь - уж на смену ей другая. Иногда
не влетит, только мимо раскрытой двери пронесётся, а детки тотчас - ну пищать да клювы разевать... Я их и
на следующий год поджидала, да их, говорят, один здешний охотник из ружья застрелил. И на что покорыстился?
Вся-то она, ласточка, не больше жука... Какие вы, господа охотники, злые!».
Касьян также не боится устыдить барина, внушает ему мысль отказаться от жестокой забавы: «много её, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой - и грех её убивать, и пускай она живёт на земле до своего предела... А человеку пища положена другая; пища ему другая и другое питьё: хлеб - Божья благодать, да воды небесные, да тварь ручная от древних отцов».
В определении хлеба как Божьей благодати кроется священная сущность: «Хлеб Божий есть Тот, Который сходит
с небес и даёт жизнь миру». Так хлеб - одно из евангельских самоименований Иисуса Христа: «Аз есмь хлеб жизни», «ядущий его не умрёт». «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий», - заповедал Господь.
Касьян в свои бесстрашные поучения барину вкладывает именно этот евангельский смысл. Крестьянин наделён поистине апостольским даром слова. Так, святые апостолы просили у Бога духовного укрепления, мужества на стезе христианского благовествования: «И ныне, Господи, дай рабам Твоим со всею смелостью говорить слово Твоё», «и исполнились все Духа Святого и говорили слово Божие с дерзновением».
Одухотворённо-«дерзновенное» слово Божие на устах мужика не может в очередной раз не вызвать глубокого изумления автора-повествователя:
«Я с удивлением поглядел на Касьяна. Слова его лились свободно; он не искал их, он говорил с тихим одушевлением и кроткою важностию, изредка закрывая глаза. Я, признаюсь, с совершенным изумлением посмотрел на странного старика». Так удивлялись словам апостолов «начальники народа и старейшины»в Новом Завете, «видя смелость Петра и Иоанна и приметивши, что они люди некнижные и простые между тем узнавали их, что они были с Иисусом».
Касьян говорит, как древний пророк, как прорицатель:
«Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно-торжественный и странный... Я не слыхал ничего подобного». Слова мужика по своей сути и по стилю уподобляются священнической проповеди. В «обдуманно-торжественной» речи Касьяна с большим духовным подъёмом выражены представления о святости и грехе:
«Кровь, - продолжал он, помолчав, - святое дело кровь! Кровь солнышка Божия не видит, кровь от свету прячется... великий грех показать свету кровь, великий грех и страх... Ох, великий!».
Герой старается довести до сознания охотника библейское понятие о крови как предмете таинственном и священном. В Ветхом Завете кровь ассоциируется с самой жизнью, с живой душой: «кровь есть душа»; «душа тела в крови», «ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его».
Бог заповедал Ною: «только плоти с душою её, с кровью её, не ешьте». В Новом Завете апостолы проповедуют язычникам «воздерживаться от идоложертвенного и крови», отказаться от использования крови в каких бы то ни было целях. Жертвенной кровью распятого на Голгофе Христа побеждена смерть, омыты грехи спасённого человечества.
Чаяния русского крестьянства о спасении Божьей милостью, о том, что «придут времена отрады от лица Господа», мечты о народном счастье находили воплощение в страннических скитаниях.
Странничество, правдоискательство было своеобразной формой оппозиции неправедному устроению социальной жизни, протестом против угнетения и закрепощённости свободной в Боге человеческой души. Не только лучшей доли в социально-бытовом смысле искали простонародные странники, но и, прежде всего, духовно-нравственного идеала, Божьей «правды-истины», как она определилась в русском фольклоре, народнопоэтическом сознании.
Касьян - один из таких странников - получил в народе ещё одно прозвище: Блоха. Вероятно, из-за малого своего роста и прыти, способности к динамичным перемещениям. С другой стороны, зоологическое прозвище - отсылка
к паразитарному насекомому - снижает образ: «Недаром его прозвали Блохой. Его чёрная, ничем не прикрытая головка так и мелькала в кустах. Он ходил необыкновенно проворно и словно всё подпрыгивал на ходу».
«Человек я бессемейный, непосед», - говорит о себе герой. Может быть, душу загадочного Касьяна, именующего себя «грешным», тяготит какой-то тайный грех, который требует искупления. Оттого он и мается, не находит душевного равновесия.
Это гипотеза, но бесспорно другое: его неусидчивость, «непоседливость», «охота к перемене мест» вызваны томлением народного духа по высшей правде: «И не один я, грешный... много других хрестьян в лаптях ходят, по миру бродят, правды ищут...».
Универсальный в отечественной литературе мотив странничества в поэтике «Записок охотника» становится сквозным, находит своё разностороннее художественное выражение.
Алла Новикова-Строганова
Продолжение следует.