Девять дней одного самоотречения
Есть старые советские кинофильмы, просмотр которых доставляет не только огромное эстетическое удовольствие, но и оставляет некоторое довольно сложное чувство. Ощущения от просмотра таких фильмов сродни встрече с чем-то очень близким, дорогим и понятным, но содержащим ещё что-то, что настораживает и подталкивает к непростым размышлениям.
Таким фильмом является снятая в 1961 году замечательным советским кинорежиссёром Михаилом Роммом кинокартина «Девять дней одного года». Эта очень непростая работа Ромма побуждает к активному восприятию и заставляет размышлять вместе с автором, искавшим ответы на непростые, поставленные эпохой и временем вопросы.
Если в первом приближении ёмко охарактеризовать «Девять дней одного года» - это фильм-эпос, повествующий о героическом прошлом советской эпохи, эпос об эпохе - советской эпохе, о советских героях - советских людях-богатырях новой формации.
Убеждён, что именно так нужно воспринимать эту, являющуюся эпическим киношедевром картину, чтобы по-настоящему проникнуть в глубину, масштаб и значительность её событий и смыслов. Рассмотрение лишь событийной канвы и непосредственное восприятие показанных в картине диалогов без вдумчивого прочтения заложенных в них символов и образов, не только незаслуженно её обесценивает и приводит к неверному пониманию сути, но и обделяет самого зрителя.
И дело тут не только в том, что, не стремясь проникнуть в самую глубину чего-то сложного, обделяешь себя духовно - и культурно, и идейно, - но и в том, что рискуешь не увидеть чего-то важного, актуального для дня сегодняшнего.
Можно было бы на манер немалого количества рецензий на «Девять дней» написать, что это рассказ о физиках-атомщиках, их трудовых буднях, о научных опытах, об открытиях и связанных с ними рисках, о личных отношениях, и прочем, но делать этого не следует, хотя всё это в фильме присутствует.
Делать этого нельзя, потому что, во-первых, и прежде всего, это фильм о высоком - о Подвиге самоотречения во имя высшей и предельно нужной цели, показанном в девяти эпизодах движения человека к такой цели.
А, во-вторых, и это не менее важно, у фильма есть и более глубокое измерение - это фильм-размышление о вызревавшем в среде передовой советской научной интеллигенции мировоззренческом конфликте и поиске ответа на фундаментальные, лежащие в эпицентре этого конфликта философские и нравственные вопросы.
Ромм размышляет и заставляет задуматься о том, во имя чего и как человек живёт, работает, рискует, приносит себя в жертву, что оставляет он после себя.
А также - о небезусловной ценности творчества и научно-технического прогресса. Размышление происходит в форме столкновения двух принципиально различных мировоззренческих позиций.
Затронутые вопросы настолько актуальны, сложны и серьёзны, что эту работу Ромма можно рассматривать и как своеобразный социологический эксперимент, «рентгтен», направленный на исследование качественного состояния новой, ещё только нарождающейся в среде советской интеллигенции формации.
Зрителя не должно обманывать, что события фильма происходят в мирное время. Жизнь главного героя учёного-атомщика Дмитрия Гусева заполнена совершенно не бросающимся в глаза упорным и осмысленным подвигом. Самоотречения, ограничения себя в личном благополучии и удовольствиях, требует от Гусева не только повседневная и, зачастую, рутинная работа.
Занимаясь «объединением управляемых реакций синтеза и распада», он не раз оказывается у «красной черты» - перед предельным вызовом, в смертельной схватке с неизвестностью.
В критические моменты ради открытия пути к управляемому термоядерному синтезу, он идёт на смертельный риск, чтобы - по выражению его учителя профессора Синцова, уже обрекшего себя на «странную смерть», - завершить дело своей жизни.
Чтобы и другие, вслед за ними, имели возможность продолжить дело их жизни, нужное всему человечеству. Ведь Гусев вместе с учителем ищут путь к источнику энергии, способному преобразить человечество.
«Мы - за галактику!», - дружно хором скандирует группка молодых учёных - это романтики, мечтающие о покорении дальнего космоса. В фильме им оппонируют прагматики, они же - скептики, остужающие горячий пыл сухим языком математических расчётов и отсутствием веры в безграничные возможности человека. Гусева, пожалуй, нельзя отнести ни к тем, ни к другим.
Он верит в победу разума и тоже мечтает о великом, но в то же время, возражая и тем, и другим, с фанатичной одержимостью занят решением именно тех практических задач, без решения которых уже сегодня может не быть ни половины человечества, ни, тем более, полётов в дальний космос в будущем.
«Коммунизм должны строить деловые люди», - уверенно заявляет Гусев, демонстрируя своим высказыванием сочетание романтизма и рационализма, кому-то могущих показаться взаимоисключающими.
Гусев говорит это в споре со своим добрым, мягким, ироничным, благополучным и не менее рациональным антиподом Ильёй Куликовым, позволяющим себе, по словам Гусева, мрачно и в то же время довольно беспечно смотреть на мир.
В отличие от Куликова, Гусев окрылён мечтой - он мечтает найти энергию, так необходимую человечеству для построения коммунизма.
«Энергия - это всё», - говорит он. Но энергия имеет и светлую, и тёмную стороны.
Сознавая «ядовитейший парадокс нашего времени» - его открытия могут быть употреблены и во зло, - он, тем не менее, продолжает верить в торжество разума, полагая что, защитив себя и создав всеобщее изобилие, разум разрешит этот парадокс.
Цепь диалогов Гусева с Куликовым, обнаруживающих принципиальное несхождение их позиций, проходит через всю картину. Оба они учёные и, казалось бы, занимаются общим делом, но разница между ними значительная. В их лице, хотя и достаточно приглаженно - в форме мягких приятельских дискуссий, показан конфликт и столкновение двух принципиально различных научных мировоззрений.
Куликов - очень способный, но бескрылый интеллектуал и теоретик с уже сложившимися и отнюдь не советскими по духу убеждениями, скептически относящийся к победе разума, а наукой занимающийся «из интереса» и «потому что это упражнение для мозга», или, другими словами, - ради себя.
Для Гусева, в отличие от Куликова, наука неотделима от нравственности, он верит в благотворную роль науки и самоотверженно работает над доказательством своей веры. Верит настолько, что даже неудача эксперимента его жизни не воспринимается им как таковая, ведь он убеждён, что пусть и на одну сотую часть, но упростил задачу продолжателей его масштабного дела, показывая тем самым коллективистскую сущность своей позиции.
«Если бы человечество состояло из Гусевых …», - этими словами Илья как бы подводит итоговую черту под их спорами о смыслах. Но в словах Ильи звучит больше скепсиса, чем надежды, несмотря на то, что в фильме он показан преклоняющимся перед подвигом Гусева.
Одним из центральных эпизодов фильма является встреча Гусева-сына и Гусева-отца. Отношения их складываются непросто. Отец - представитель и олицетворение старой аграрной и индустриальной формации, передающей эстафету новому ещё только формирующемуся укладу.
Вторжение человека в неизведанное, таящее в себе огромную как разрушительную, так и созидательную силу, не может не вызывать мистический страх у человека старого традиционного уклада. Спрашивая сына, создавал ли он бомбу и стоят ли атомы того, чтобы отдавать свою жизнь, отцу важно убедиться, что сын делает правильное дело.
Уверенный в своей правоте Гусев получает поддержку отца - тот с пониманием и благодарностью провожает сына. Особо стоит отметить органичное исполнение роли отца Николаем Сергеевым и выдающуюся операторскую работу дебютанта Германа Лаврова. Им удалось передать особую, почти мистическую атмосферу встречи двух поколений, которая производит очень глубокое метафизическое впечатление.
Особое место в фильме занимает внутренний конфликт Лёли - подруги, а затем и жены Гусева, воодушевлённой его подвигом. Женский образ Лёли в некотором смысле олицетворяет образ эпохи, делающей свой выбор между Гусевыми и Куликовыми.
Выбрав Гусева, Лёля мучительно переживает трансформацию своих представлений о романтических отношениях после их столкновения с реальностью. Ведь в её жизни эта реальность - семейная жизнь с человеком, решившим посвятить себя целиком великому делу.
Столкновение с такой реальностью обнажает её неготовность принять своё положение, она не находит в такой семейной жизни ничего хорошего, поскольку не понимает, для чего она нужна Гусеву. Её концентрация и зацикленность на собственном состоянии поначалу не позволяют ей разрешить этот внутренний конфликт. Это делает ее несчастной. И только поняв, что она нужна Гусеву как человек, который ждёт его и должен быть рядом, что человеку нужен человек, она по-настоящему влюбляется в Гусева.
Подытоживая, хотелось бы отметить, что «объединение управляемых реакций синтеза и распада» - это не просто некая словесная формулировка смысла работы Гусевых, это и очень ёмкая и меткая метафора, которая служит философским ключом к пониманию высшего смысла их дела.
Находясь на острие борьбы за становление человечества, борьбы за объединение общественных энергий, своей самоотверженной работой и риском Гусевы берут огромную энергию в руки и заставляют её работать на благо. Герой фильма делает это не только буквально, но и личным примером учит и воодушевляет других на извлечение своей внутренней душевной энергии, с тем чтобы направить её на великое и нужное дело служения всему человечеству.
В этом высшая задача реализации творческого потенциала человека. В «Девять дней одного года» гибель Гусева не показана, а значит есть шанс на победу Гусевых над Куликовыми. И зрителю самому предстоит бороться за этот шанс, ведь человечеству сегодня как никогда нужны именно Гусевы.
Оригинал взят у csaray в Девять дней одного самоотречения