33. Великая тихоокеанская мечта
Благодаря пролетарским писакам Ильфу и Петрову советские поколения знают, что Александр II назывался “Освободитель”, а Александра III именовали Миротворцем. Либеральный монарх Александр II дал волю крестьянам и автономию европейским окраинам Империи. При Александре III Россия “сосредотачивалась”, мудро избегая войн на Западе. При этом не слишком известно, что оба императора поощряли военное конкистадорство на Востоке. Русские организация и техника, отсталые в сравнении с западным соперником, в диком Туркестане были превосходны. “Белый генерал” Скобелев завоёвывал земли для “Белых царей”, устанавливал просвещённый имперский порядок. Министерство иностранных дел обеспечивало экспансию на среднеазиатском Востоке дипломатически. Гражданская публика с эротическим волнением и ужасом разглядывала туркестанские полотна Верещагина.
Василий Васильевич Верещагин, "После неудачи", 1867-73.
Русские военачальники в Средней Азии хорошо чувствовали этот общий настрой и пользовались им для приобретения славы и карьеры - вплоть до воцарения Николая II в 1894 году у них считалось хорошим тоном время от времени преподносить Санкт-Петербургу новые клочки территории, по своей инициативе захваченной у ханов и беков.
Наследник Николай Александрович Романов в Большом азиатском путешествии 1890-91 гг.
Николай Александрович Романов не меньше отца и деда был уверен, что Россия на Востоке выполняет цивилизаторскую миссию, противостоит своим “мягким” империализмом бесчеловечной европейской колонизации. Более того, молодой русский царь был очарован Востоком. Однако, понятие “Восток” в образе мыслей Николая Романова имело другое географическое содержание. Востоком для наследника, а затем последнего российского императора, была не Средняя Азия, а Япония и Китай. Естественно, что, взойдя на трон, Николай развернул политику к дальневосточному краю Империи. Туркестан же с того времени остался на периферии России - в прямом и переносном смыслах.
Князь Эспер Эсперович Ухтомский.
Николай был захвачен идеей “Третьего пути”. Согласно ей, России не следовало искать себе места среди западных держав, равно как не должна она была пытаться обрести себя и через реставрацию славянской старины; третьим путём России было соединение с азиатским миром, где находились её истинные корни. Эту концепцию преподнёс Николаю - ещё наследнику - князь Эспер Эсперович Ухтомский, который сопровождал его в Большом путешествии в Азию 1890-91 годов. Очевидно, глубина “погружения” Николая в идеологию восточничества была такова, что знаменитое покушение японского полицейского в городе Оцу, оставившее пожизненный шрам на лбу российского императора, абсолютно не поколебало его симпатий к Японии в частности и к Дальнему Востоку вообще.
Николай Михайлович Пржевальский.
Думаю, что к восприятию идеи “Третьего пути” наследника подготовили взгляды героя того времени, разведчика Империи Николая Пржевальского, хоть и были они фундаментально отличными. Пржевальский считал, что Россия обязана оружием покорить отсталые, дикие народы Китая, Кореи и Японии, так как является европейской страной и исполняет цивилизаторскую миссию. В сущности, Пржевальский выражал сложившиеся в 1860-х годах конкистадорские взгляды русской военной элиты. Его призывы повторить на Дальнем Востоке агрессивные методы туркестанской экспансии, несомненно, были хорошо известны молодому Николаю Романову.
Став императором, Николай получил в своё политическое распоряжение ещё две концепции о роли Российской Империи на Тихом океане - обе от министров своего правительства.
Сергей Юльевич Витте.
В 1896 году министр финансов Сергей Юльевич Витте добился концессии на постройку железнодорожного пути через китайскую Маньчжурию - Китайской Восточной железной дороги, КВЖД, - а в 1900 прочёл императору (пока тот болел тифом) курс лекций, в котором обосновал идеи превращения России в мощную торговую державу, что должно было произойти в большой мере за счёт мирного экономического проникновения на тихоокеанске территории и утверждения на них. Концепция эта называлась pénétration pacifique. При этом, западник и либерал Витте был, как и Пржевальский, убеждён в европейской идентичности России, в её несомненном превосходстве над народами Азии. Также (интересная, на мой взгляд, деталь), Сергей Юльевич полагал, что русский царь рано или поздно будет править Китаем.
Алексей Николаевич Куропаткин.
Военный министр Алексей Николаевич Куропаткин в отношении Востока занимал позицию, отличающуюся от трёх описанных выше, но, как кажется, вполне естественную для его профессии и должности. Её разделяли многие в русском обществе, например, поэт и философ Владимир Соловьёв. По убеждению умного и влиятельного военного министра, историческая миссия Российской Империи состояла в защите самой себя и народов Европы от панмонголизма - “жёлтой угрозы”, нараставшей с каждым годом. Куропаткинская концепция противодействия азиатской опасности предполагала меры оборонительные в военном смысле и изоляционистские - в политическом.
И вполне естественно, что Николай II, находящийся в центре такого разнообразия идей о дальневосточной судьбе России, излагаемых умными и яркими людьми, с улыбкой сдвигающий волосы на виске, чтобы показать друзьям шрам от меча сумасшедшего самурая, в своём частном, повседневном мире сделал важный символический жест, отразивший его неравнодушие к Востоку. Взгляды Пржевальского, Ухтомского, Витте и Куропаткина повлияли на мировоззрение императора, а также привели его к знанию малых деталей географии тихоокеанских окраин Империи, её дальневосточного приграничья. Амур и Уссури - эти реки стали для Николая II архетипами России на Дальнем Востоке, а их притоки Шилка и Иман - именами любимых собак, живущих рядом с ним в Царском Селе.
Голубая Шилка у посёлка Приисковый. Амур - на юго-востоке.
Тёмный Иман у одноимённого города (с 1972: река - Большая Уссурка, город - Дальнереченск).
Жёлтые воды слева - Уссури.
Всё переплетено. По дорожкам Александровского парка, где я гуляю с детьми, сто лет назад бегали шотландские колли русского царя с именами, указывающими на преференции имперской политики и на подлинность самоощущения Николая как “хозяина земли русской”. Из четырёх пирамид над собачьими могилами на Детском острове две стоят над теми самыми Шилкой и Иманом. Некоторое время назад я написал о них заметку “"Псы” (и до сих пор улыбаюсь, потому что откликнулись на неё, главным образом, не краеведы, а собаководы). Я почти уверен, что среди собак императора были и другие, носившие полуманьчжурские имена вроде Алчан, Хор или Бикин. Однако, любимыми и увековеченными оказались лишь Шилка и Иман.
Могила Шилки на Детском острове. Александровский парк, Царское Село.
Иман. Там же.
И вот теперь книжка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе (David Schimmelpenninck van der Oye!) о российском имперском мифотворчестве рубежа XIX-XX веков привела меня к очередному открытию дилетанта. Заключается оно, как, наверное, понятно из сказанного выше, в том, что гранитные пирамидки с надписями “Шилка” и “Иманъ” следует воспринимать не только как воплощение человеческой любви к верным собакам, но и как памятники великой тихоокеанской мечте России, разбившейся о восстание “боксёров” в Китае и о японскую войну...
Всё переплетено: так вышло, что пишу я эти строчки в номере екатеринбургского отеля, в нескольких минутах ходьбы от церкви, построенной на месте убийства хозяина Шилки и Имана.
Василий Васильевич Верещагин, "После неудачи", 1867-73.
Русские военачальники в Средней Азии хорошо чувствовали этот общий настрой и пользовались им для приобретения славы и карьеры - вплоть до воцарения Николая II в 1894 году у них считалось хорошим тоном время от времени преподносить Санкт-Петербургу новые клочки территории, по своей инициативе захваченной у ханов и беков.
Наследник Николай Александрович Романов в Большом азиатском путешествии 1890-91 гг.
Николай Александрович Романов не меньше отца и деда был уверен, что Россия на Востоке выполняет цивилизаторскую миссию, противостоит своим “мягким” империализмом бесчеловечной европейской колонизации. Более того, молодой русский царь был очарован Востоком. Однако, понятие “Восток” в образе мыслей Николая Романова имело другое географическое содержание. Востоком для наследника, а затем последнего российского императора, была не Средняя Азия, а Япония и Китай. Естественно, что, взойдя на трон, Николай развернул политику к дальневосточному краю Империи. Туркестан же с того времени остался на периферии России - в прямом и переносном смыслах.
Князь Эспер Эсперович Ухтомский.
Николай был захвачен идеей “Третьего пути”. Согласно ей, России не следовало искать себе места среди западных держав, равно как не должна она была пытаться обрести себя и через реставрацию славянской старины; третьим путём России было соединение с азиатским миром, где находились её истинные корни. Эту концепцию преподнёс Николаю - ещё наследнику - князь Эспер Эсперович Ухтомский, который сопровождал его в Большом путешествии в Азию 1890-91 годов. Очевидно, глубина “погружения” Николая в идеологию восточничества была такова, что знаменитое покушение японского полицейского в городе Оцу, оставившее пожизненный шрам на лбу российского императора, абсолютно не поколебало его симпатий к Японии в частности и к Дальнему Востоку вообще.
Николай Михайлович Пржевальский.
Думаю, что к восприятию идеи “Третьего пути” наследника подготовили взгляды героя того времени, разведчика Империи Николая Пржевальского, хоть и были они фундаментально отличными. Пржевальский считал, что Россия обязана оружием покорить отсталые, дикие народы Китая, Кореи и Японии, так как является европейской страной и исполняет цивилизаторскую миссию. В сущности, Пржевальский выражал сложившиеся в 1860-х годах конкистадорские взгляды русской военной элиты. Его призывы повторить на Дальнем Востоке агрессивные методы туркестанской экспансии, несомненно, были хорошо известны молодому Николаю Романову.
Став императором, Николай получил в своё политическое распоряжение ещё две концепции о роли Российской Империи на Тихом океане - обе от министров своего правительства.
Сергей Юльевич Витте.
В 1896 году министр финансов Сергей Юльевич Витте добился концессии на постройку железнодорожного пути через китайскую Маньчжурию - Китайской Восточной железной дороги, КВЖД, - а в 1900 прочёл императору (пока тот болел тифом) курс лекций, в котором обосновал идеи превращения России в мощную торговую державу, что должно было произойти в большой мере за счёт мирного экономического проникновения на тихоокеанске территории и утверждения на них. Концепция эта называлась pénétration pacifique. При этом, западник и либерал Витте был, как и Пржевальский, убеждён в европейской идентичности России, в её несомненном превосходстве над народами Азии. Также (интересная, на мой взгляд, деталь), Сергей Юльевич полагал, что русский царь рано или поздно будет править Китаем.
Алексей Николаевич Куропаткин.
Военный министр Алексей Николаевич Куропаткин в отношении Востока занимал позицию, отличающуюся от трёх описанных выше, но, как кажется, вполне естественную для его профессии и должности. Её разделяли многие в русском обществе, например, поэт и философ Владимир Соловьёв. По убеждению умного и влиятельного военного министра, историческая миссия Российской Империи состояла в защите самой себя и народов Европы от панмонголизма - “жёлтой угрозы”, нараставшей с каждым годом. Куропаткинская концепция противодействия азиатской опасности предполагала меры оборонительные в военном смысле и изоляционистские - в политическом.
И вполне естественно, что Николай II, находящийся в центре такого разнообразия идей о дальневосточной судьбе России, излагаемых умными и яркими людьми, с улыбкой сдвигающий волосы на виске, чтобы показать друзьям шрам от меча сумасшедшего самурая, в своём частном, повседневном мире сделал важный символический жест, отразивший его неравнодушие к Востоку. Взгляды Пржевальского, Ухтомского, Витте и Куропаткина повлияли на мировоззрение императора, а также привели его к знанию малых деталей географии тихоокеанских окраин Империи, её дальневосточного приграничья. Амур и Уссури - эти реки стали для Николая II архетипами России на Дальнем Востоке, а их притоки Шилка и Иман - именами любимых собак, живущих рядом с ним в Царском Селе.
Голубая Шилка у посёлка Приисковый. Амур - на юго-востоке.
Тёмный Иман у одноимённого города (с 1972: река - Большая Уссурка, город - Дальнереченск).
Жёлтые воды слева - Уссури.
Всё переплетено. По дорожкам Александровского парка, где я гуляю с детьми, сто лет назад бегали шотландские колли русского царя с именами, указывающими на преференции имперской политики и на подлинность самоощущения Николая как “хозяина земли русской”. Из четырёх пирамид над собачьими могилами на Детском острове две стоят над теми самыми Шилкой и Иманом. Некоторое время назад я написал о них заметку “"Псы” (и до сих пор улыбаюсь, потому что откликнулись на неё, главным образом, не краеведы, а собаководы). Я почти уверен, что среди собак императора были и другие, носившие полуманьчжурские имена вроде Алчан, Хор или Бикин. Однако, любимыми и увековеченными оказались лишь Шилка и Иман.
Могила Шилки на Детском острове. Александровский парк, Царское Село.
Иман. Там же.
И вот теперь книжка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе (David Schimmelpenninck van der Oye!) о российском имперском мифотворчестве рубежа XIX-XX веков привела меня к очередному открытию дилетанта. Заключается оно, как, наверное, понятно из сказанного выше, в том, что гранитные пирамидки с надписями “Шилка” и “Иманъ” следует воспринимать не только как воплощение человеческой любви к верным собакам, но и как памятники великой тихоокеанской мечте России, разбившейся о восстание “боксёров” в Китае и о японскую войну...
Всё переплетено: так вышло, что пишу я эти строчки в номере екатеринбургского отеля, в нескольких минутах ходьбы от церкви, построенной на месте убийства хозяина Шилки и Имана.