Противоречив ли Довлатов?
Интересное о Довлатове: http://users.livejournal.com/_o_tets_/560808.html
Мне кажется его легендарная "противоречивость" неправильно понимается или не понимается вообще. А ведь она чертовски, завидно органична, как сама жизнь. Его словами: "у меня нет мировоззрения, у меня есть миросозерцание".
Он так и жил, созерцая то, что есть вокруг. Так и писал, увеличивая писательской лупой найденные артефакты. Его герои, как замечено например Генисом, и крупнее и ярче своих невольных прототипов.
Созерцая противоречивости он реагировал на них адекватно, т.е. так же противоречиво. В его реакциях не было системы. Как нет системы в самой жизни. Он не лгал ради одной какой-то символической общезначимой правды, он просто жил разными правдами, такими, какие с азартом находил и с какими просто сталкивался в жизни... Чего казалось бы естественнее?
Поэтому все попытки найти злокозненность и злонамеренность в его шаржах, острых литературных пародиях и втаскивании за уши реальных людей на его убористые страницы сами по себе выглядят злонамеренней этих предметов исследования. Довлатов напоминает Гулливера, попавшего в страну лиллипутов: он берет в руки маленьких людей и невольно причиняет им страдания от своей неуклюжести и сам же от нее переживает, но не быть Гулливером не может. Такова его фактура и почти физическое существование в литературе и за ее пределами.
Но его неуклюжесть честна в той мере, в какой она не может притворится быть иной. Довлатов оставил после себя удивительный след Человека Реального. Не Дарвиновского наукообразного гомосапиенса, а человека, который избавлялся от своей слишком большой релистичности в словесности и литературе. В ней его неуклюжесть приобретала и извинения, и черты удобочитаемого мифа. Мифического и комичного исполина, Геракла, который совершил все свои нелепые, но честные подвиги, и нам ничего больше не остается кроме того, чтобы перечитывать, удивляться, негодовать и восхищаться ими...
Мне кажется его легендарная "противоречивость" неправильно понимается или не понимается вообще. А ведь она чертовски, завидно органична, как сама жизнь. Его словами: "у меня нет мировоззрения, у меня есть миросозерцание".
Он так и жил, созерцая то, что есть вокруг. Так и писал, увеличивая писательской лупой найденные артефакты. Его герои, как замечено например Генисом, и крупнее и ярче своих невольных прототипов.
Созерцая противоречивости он реагировал на них адекватно, т.е. так же противоречиво. В его реакциях не было системы. Как нет системы в самой жизни. Он не лгал ради одной какой-то символической общезначимой правды, он просто жил разными правдами, такими, какие с азартом находил и с какими просто сталкивался в жизни... Чего казалось бы естественнее?
Поэтому все попытки найти злокозненность и злонамеренность в его шаржах, острых литературных пародиях и втаскивании за уши реальных людей на его убористые страницы сами по себе выглядят злонамеренней этих предметов исследования. Довлатов напоминает Гулливера, попавшего в страну лиллипутов: он берет в руки маленьких людей и невольно причиняет им страдания от своей неуклюжести и сам же от нее переживает, но не быть Гулливером не может. Такова его фактура и почти физическое существование в литературе и за ее пределами.
Но его неуклюжесть честна в той мере, в какой она не может притворится быть иной. Довлатов оставил после себя удивительный след Человека Реального. Не Дарвиновского наукообразного гомосапиенса, а человека, который избавлялся от своей слишком большой релистичности в словесности и литературе. В ней его неуклюжесть приобретала и извинения, и черты удобочитаемого мифа. Мифического и комичного исполина, Геракла, который совершил все свои нелепые, но честные подвиги, и нам ничего больше не остается кроме того, чтобы перечитывать, удивляться, негодовать и восхищаться ими...