Стать настоящим нью-йоркцем...
Душещипательная история...
Вчера пытался стать настоящим нью-йоркцем и сьесть свой ланч на открытом воздухе - на скамеечке в парке. Примостил по-сиротски коробочку с салатом на коленях. Не понял куда девать салфетки. Рук было всего две. Когда открыл широким жестом коробочку, от ветра салфетки выпорхнули из рук, словно "голуби мира". Белые и беззащитные. И немного бестолковые.
После размашистого жеста по ловле салфеток, салат почему-то оказался на коленях. Пришлось каким-то еще скуповатым, даже жлобским движением буквально коленями затолкать его обратно в коробочку. Последнюю неулетевшую в жаркие страны салфетку использовал для приведения брюк в состояние умеренного свинства.
Воровато огляделся по сторонам, чтобы поймать веселые, задорные взгляды опытных ньюйорцев, лопающих ланчи на скамеечках с закрытыми глазами и одновременно разговаривающих по телефонам, зажав их как старая мудрая цапля плечиком и какой-то особенной ньюйоркской частью лица, специально развившейся в последние годы мобильной эволюции. Но никто не смеялся. Никто даже не обратил внимание.
С какой-то уже неподдельной сосредоточенностью и опаской распаковал одноразовую вилку и спрятал пакетик с драгоценной летающей салфеткой в карман. Убедившись, что ничто уже больше не улетит и не нагадит на брюки, стал есть как-то нервно и задумчиво. На жаренном лососе пластмассовая вилочка почему-то вдруг загнула печально свои тонкие белые зубчики и отказалась их распрямлять. Поэтому пришлось использовать вилку как-то боком, раздробляя зажаристую рыбу и как акробат, поднося куски ко рту при затихшем зале, словно это горящие факелы или шпаги шпагоглотателя.
Поев и как-то даже расслабившись, еще одним широким жестом достал салфетку из кармана. При этом пакетик с другой салфеткой таки успел улететь, как какой-то уже засидевшийся до тошноты в клетке голубь мира и прогресса. Настроение было подпорчено. Я уже даже засомневался, что стану когда-нибудь настоящим ньюйоркцем. Проворно выцапыващим из коробочки кусочки ланча или жующим рассыпающийся от щедрот сендвич на свежем морском бризе.
При попытке выбросить остатки ланча в ближайшую мусорку, пластиковая коробочка как-то облегченно шарахнулась под ветром мимо отверзшегося зева крупной ньюйорской урны. Вилочка с кокетливо загнутыми зубчиками и рыбий хвост беспомощно шлепнулись на мостовую, как несостоявшиеся голуби мира или то, что от них осталось. Коробочку я уже брезгливо подобрал и насильно сунул в полиэтиленовое чрево урны. А на остальное уже только посмотрел с осуждением и сарказмом. Может еще улетит, но я этого уже не увижу. Не хотелось бы.
После такого ланча, с мокрыми брюками уже гулять расхотелось. Захотелось снова забраться в свой кубик, выпить горячего кофе и как-то прийти в себя от неудачной попытки стать настоящим ньюоркцем. Кофе я уже научился не проливать на брюки. Это радовало и согревало...
Вчера пытался стать настоящим нью-йоркцем и сьесть свой ланч на открытом воздухе - на скамеечке в парке. Примостил по-сиротски коробочку с салатом на коленях. Не понял куда девать салфетки. Рук было всего две. Когда открыл широким жестом коробочку, от ветра салфетки выпорхнули из рук, словно "голуби мира". Белые и беззащитные. И немного бестолковые.
После размашистого жеста по ловле салфеток, салат почему-то оказался на коленях. Пришлось каким-то еще скуповатым, даже жлобским движением буквально коленями затолкать его обратно в коробочку. Последнюю неулетевшую в жаркие страны салфетку использовал для приведения брюк в состояние умеренного свинства.
Воровато огляделся по сторонам, чтобы поймать веселые, задорные взгляды опытных ньюйорцев, лопающих ланчи на скамеечках с закрытыми глазами и одновременно разговаривающих по телефонам, зажав их как старая мудрая цапля плечиком и какой-то особенной ньюйоркской частью лица, специально развившейся в последние годы мобильной эволюции. Но никто не смеялся. Никто даже не обратил внимание.
С какой-то уже неподдельной сосредоточенностью и опаской распаковал одноразовую вилку и спрятал пакетик с драгоценной летающей салфеткой в карман. Убедившись, что ничто уже больше не улетит и не нагадит на брюки, стал есть как-то нервно и задумчиво. На жаренном лососе пластмассовая вилочка почему-то вдруг загнула печально свои тонкие белые зубчики и отказалась их распрямлять. Поэтому пришлось использовать вилку как-то боком, раздробляя зажаристую рыбу и как акробат, поднося куски ко рту при затихшем зале, словно это горящие факелы или шпаги шпагоглотателя.
Поев и как-то даже расслабившись, еще одним широким жестом достал салфетку из кармана. При этом пакетик с другой салфеткой таки успел улететь, как какой-то уже засидевшийся до тошноты в клетке голубь мира и прогресса. Настроение было подпорчено. Я уже даже засомневался, что стану когда-нибудь настоящим ньюйоркцем. Проворно выцапыващим из коробочки кусочки ланча или жующим рассыпающийся от щедрот сендвич на свежем морском бризе.
При попытке выбросить остатки ланча в ближайшую мусорку, пластиковая коробочка как-то облегченно шарахнулась под ветром мимо отверзшегося зева крупной ньюйорской урны. Вилочка с кокетливо загнутыми зубчиками и рыбий хвост беспомощно шлепнулись на мостовую, как несостоявшиеся голуби мира или то, что от них осталось. Коробочку я уже брезгливо подобрал и насильно сунул в полиэтиленовое чрево урны. А на остальное уже только посмотрел с осуждением и сарказмом. Может еще улетит, но я этого уже не увижу. Не хотелось бы.
После такого ланча, с мокрыми брюками уже гулять расхотелось. Захотелось снова забраться в свой кубик, выпить горячего кофе и как-то прийти в себя от неудачной попытки стать настоящим ньюоркцем. Кофе я уже научился не проливать на брюки. Это радовало и согревало...