КАК ОНО БЫЛО В МОРГАХ (воспоминания)
Много лет назад я работал на трупоперевозке…
Труповозка наша считалась патологоанатомической - судебные трупы мы перевозили только из больниц в судебный морг. Тогда это был морг Института Склифосовского, вернее, базировавшийся на его территории судебный морг № 3. Исключение составляли несколько больниц, своих моргов не имевшие и прикрепленные к моргам крупных клиник, в которых работали прикомандированные бюро СМЭ судмедэксперты; 61 больница, все трупы из которой доставлялись в морг 1 мединститута, объединенный с 1 судебным моргом (но в 61й и судебных трупов практически не было); и какие-то минздравовские (не городские ) клиники (точно не помню), откуда все трупы доставлялись в морг при Институте морфологии человека, на базе которого работал 7 судебный морг, где работала веселая разбитная ночная санитарка Танька М., славившаяся своей сексуальной ненасытностью - даже наш водитель Ваня по кличке Некефиров, пользовавшийся славой сексуального террориста и имевшего по нескольку подруг в каждой смене в разных больницах и домах престарелых, не мог ее удовлетворить окончательно: его сменял какой-нибудь милиционер, фельдшер «скорой» (тогда «скорая» тоже возила трупы) или просто житель ближайшего дома. Ну и трупы детей до 14 лет, направленные на судебно-медицинское вскрытие, свозились на Хользунов переулок во 2 судебный морг, называемый в народе «морг 2 меда» (он был учебно-научной базой кафедры судебной медицины моего родного института и находился в его старом здании).
Поэтому в основном мы контактировали с моргами больничными. И люди, работавшие в этих моргах, часто были весьма интересными.
Одним из самых колоритных санитаров в Москве был старший санитар морга 4 Градской больницы Михаил Гаврилович Литецкий, пришедший туда еще после Великой Отечественной войны. Когда я впервые увидел его, мне стало не по себе. Передо мной стоял не санитар - профессор. Даже академик. В накрахмаленном халате, накрахмаленной шапочке, роговых очках, галстуке.. . бриллиантовая галстучная заколка и бриллиантовые же запонки дополняли картину. Михаил Гаврилович давно уже не работал в зале, он имел дело с родственниками. Но иногда его просили в зал заглянуть. Когда врач-патологоанатом не мог поставить диагноз. Тогда Михаил Гаврилович подходил ко вскрытому трупу, смотрел на органы и выдавал диагноз. Гистология потом подтверждала его вердикты. Как говорят, за всю жизнь он ни разу не ошибся.
Что же касается родственников, то и его неприкрытое сочувствие, и презентабельный вид, и солидность, и правильная старомосковская речь , конечно вызывали желание отблагодарить «академика». Даже не требовалось их специально «раскручивать».
Самое смешное, что по выходным дням Гаврилыч, живший наискосок от больницы в «железнодорожных» пятиэтажках, радостно бухал с мужиками во дворе, сидя в майке и трениках и стуча в домино. Но в понедельник он как штык приходил на работу, облачался в накрахмаленный халат и шапочку и встречал родственников покойников.
Второй санитар этого морга, Леха П., веселый украинец, ничем особенным, кроме любви к домашнему самогону, не отличался. Однако и у него была своя изюминка. Он был представителем целой семьи, трудившейся в моргах Москвы. Его брат Антон и жена брата Надя подвизались в морге 23 больницы им. Медсантруд, носящей сейчас имя великого патологоанатома И.В. Давыдовского, дочка которого преподавала мне педиатрию грудного возраста. Надя работала чаще в зале, а Антон на выдаче (кстати, так было практически во всех моргах, где были санитары-женщины - мужчинам давали больше)
В морге 55 больницы в те времена старшим санитаром был Вадим В. - лысоватый еврей лет 50, называвший себя не санитаром, а «ассистентом клинического патолога». На санитарской комнате красовалась табличка «Ассистентская», свинченная на кафедре хирургии, а в траурном зале висела стенгазета «Наши будни», любовно разрисованная Вадимом. Ездил Вадим на «Москвиче -407», уже тогда считавшимся раритетом. Через несколько лет его посадили, но не за морговские поборы, а за спекуляцию антиквариатом в особо крупных размерах. Кстати, с родственниками Вадим общался весьма корректно, по-деловому, поэтому его в поборах никто и не обвинял. Встретились деловые люди, решили проблему…
В 7 больнице обстановка была совсем иная. Санитарами там работали бывшие шофера с труповозки, поэтому и обстановка была совсем другая. Пьянки, девки, причем даже днем. Постоянно поддатые еще молодые нагловатые мужики с «Сейками» на запястьях выходили к родственникам по очереди, общались с легкой хамоватостью, но народу деваться было некуда - платили все.
В Боткинской больнице с родственниками общались по другой схеме. Там работали два санитара по имени Евгений. Вернее, санитаров-то было больше, но на выдаче были только два Жени.
Вернее, один из них был не Женя, а Евгений Сергеевич Ц. И только так.Собственно, назвать его Женей просто не поворачивался язык. Это был импозантный седовласый мужчина лет 45 - 50 в модной рубашке со спущенным немного галстуком и халате нараспашку. Напоминал он директора, причем не советского, а американского, как мы их тогда представляли. Он вел с родственниками деловые беседы, четко и убедительно объясняя им, почему и за что они должны заплатить.
Однако это действовало не на всех. Тогда он уходил, и из-за двери выскакивал Женька. Женька был цыганистого вида мужик, в санитарском халате на голое тело, в чепчике набекрень и с цигаркой за ухом. Говорил он быстро на языке дворовой шпаны. Многие видели в нем «социально близкого», поэтому вступали в контакт именно с ним, думая, что простой мужик будет попроще, нежели американизированный менеджер. На деле это было, конечно, не так - оба они работали в паре.
Еще интересным моргом был Склиф. Однако там интересна была как раз ночная жизнь. Дневные санитары Борис (вроде как бывший студент биофака МГУ, отсидевший за фарцу) и Вова по кличке «Клячкин» (фамилия была совсем другая) любили выпить, но держались в рамках. У них, правда, была фирменная дурацкая приблуда - пугать новых труповозов, втолкнув их в камеру с лежавшими там годами судебными трупами, разрешения на захоронение которых следствие не давало, погасить свет и ждать, пока человек не начнет слезно проситься наружу. Такая своеобразная инициация. Я, кстати, проситься не стал, решив, что оставлять меня на веки вечные в их планы не входит, да и водитель без меня не уедет. Так и оказалось, естественно, но около часа я там просидел. Довольно противно.
Тетки, работавшие в секционном зале, были просто обыкновенными тетками. Выделялась там только Лида, по каким-то своим неведомым причинам предпочитавшая пилить черепа не электрической фрезой, а ручной ножовкой. Ну и, конечно, старщая сестра - Елена Ивановна, старенькая бабушка, про которую говорили, что она здесь работала еще с дореволюционных времен. Теоретически это могло быть, хотя вряд ли это было правдой. Хотя, с другой стороны, работал же я в 56 поликлинике с 93 летней доктором, закончившей Высшие Женские Курсы задолго до революции.
А вот ночью там начиналась веселуха. Причем сами сами ночные санитары - и Юра Ш., бальзамировавший Высоцкого, и дядя Федя Ж., с племянницей которого у меня был неслучившийся роман, и Павел Васильевич Б. (как и дядя Федя - бывший водитель труповозки) были пожилые тихие люди, даже не сказать, что особые пьяницы. Но вот деньги они зарабатывали особым образом .
В те времена, среди московской золотой молодежи появилась мода совокупляться в гробу. Ну, вот, веселые дедушки шли навстречу подрастающему поколению, и пускали их для сексуальных утех за 25 рублей с пары. А 25 рублей в те времена были большими деньгами, поэтому старичкам хватало и на коньячок, и на балычок, и на многое другое.
Были и другие люди, работавшие в моргах и тоже по-своему интересные. Собственно, сама эта сфера, которую мы сейчас называем «ритуалкой», в позднесоветские годы была очень своеобразной. Она находилась на стыке между нормальным и криминальным миром, но обычно не скатывалась в откровенный криминал. Может, кто помнит повесть Сергея Каледина «Смиренное кладбище» - так там правдиво показан быт уже последнего этапа.
Но я вспомнил это не только ради бытописательства. Труповозка научила меня общаться с людьми. Не только из финансовых соображений (хотя и из них тоже), но и в первую очередь для обеспечения адеватного контакта. Потом мне это не раз пригодилось и при сборе анамнеза, и для решения разных конфликтов, и для многого другого…
Труповозка наша считалась патологоанатомической - судебные трупы мы перевозили только из больниц в судебный морг. Тогда это был морг Института Склифосовского, вернее, базировавшийся на его территории судебный морг № 3. Исключение составляли несколько больниц, своих моргов не имевшие и прикрепленные к моргам крупных клиник, в которых работали прикомандированные бюро СМЭ судмедэксперты; 61 больница, все трупы из которой доставлялись в морг 1 мединститута, объединенный с 1 судебным моргом (но в 61й и судебных трупов практически не было); и какие-то минздравовские (не городские ) клиники (точно не помню), откуда все трупы доставлялись в морг при Институте морфологии человека, на базе которого работал 7 судебный морг, где работала веселая разбитная ночная санитарка Танька М., славившаяся своей сексуальной ненасытностью - даже наш водитель Ваня по кличке Некефиров, пользовавшийся славой сексуального террориста и имевшего по нескольку подруг в каждой смене в разных больницах и домах престарелых, не мог ее удовлетворить окончательно: его сменял какой-нибудь милиционер, фельдшер «скорой» (тогда «скорая» тоже возила трупы) или просто житель ближайшего дома. Ну и трупы детей до 14 лет, направленные на судебно-медицинское вскрытие, свозились на Хользунов переулок во 2 судебный морг, называемый в народе «морг 2 меда» (он был учебно-научной базой кафедры судебной медицины моего родного института и находился в его старом здании).
Поэтому в основном мы контактировали с моргами больничными. И люди, работавшие в этих моргах, часто были весьма интересными.
Одним из самых колоритных санитаров в Москве был старший санитар морга 4 Градской больницы Михаил Гаврилович Литецкий, пришедший туда еще после Великой Отечественной войны. Когда я впервые увидел его, мне стало не по себе. Передо мной стоял не санитар - профессор. Даже академик. В накрахмаленном халате, накрахмаленной шапочке, роговых очках, галстуке.. . бриллиантовая галстучная заколка и бриллиантовые же запонки дополняли картину. Михаил Гаврилович давно уже не работал в зале, он имел дело с родственниками. Но иногда его просили в зал заглянуть. Когда врач-патологоанатом не мог поставить диагноз. Тогда Михаил Гаврилович подходил ко вскрытому трупу, смотрел на органы и выдавал диагноз. Гистология потом подтверждала его вердикты. Как говорят, за всю жизнь он ни разу не ошибся.
Что же касается родственников, то и его неприкрытое сочувствие, и презентабельный вид, и солидность, и правильная старомосковская речь , конечно вызывали желание отблагодарить «академика». Даже не требовалось их специально «раскручивать».
Самое смешное, что по выходным дням Гаврилыч, живший наискосок от больницы в «железнодорожных» пятиэтажках, радостно бухал с мужиками во дворе, сидя в майке и трениках и стуча в домино. Но в понедельник он как штык приходил на работу, облачался в накрахмаленный халат и шапочку и встречал родственников покойников.
Второй санитар этого морга, Леха П., веселый украинец, ничем особенным, кроме любви к домашнему самогону, не отличался. Однако и у него была своя изюминка. Он был представителем целой семьи, трудившейся в моргах Москвы. Его брат Антон и жена брата Надя подвизались в морге 23 больницы им. Медсантруд, носящей сейчас имя великого патологоанатома И.В. Давыдовского, дочка которого преподавала мне педиатрию грудного возраста. Надя работала чаще в зале, а Антон на выдаче (кстати, так было практически во всех моргах, где были санитары-женщины - мужчинам давали больше)
В морге 55 больницы в те времена старшим санитаром был Вадим В. - лысоватый еврей лет 50, называвший себя не санитаром, а «ассистентом клинического патолога». На санитарской комнате красовалась табличка «Ассистентская», свинченная на кафедре хирургии, а в траурном зале висела стенгазета «Наши будни», любовно разрисованная Вадимом. Ездил Вадим на «Москвиче -407», уже тогда считавшимся раритетом. Через несколько лет его посадили, но не за морговские поборы, а за спекуляцию антиквариатом в особо крупных размерах. Кстати, с родственниками Вадим общался весьма корректно, по-деловому, поэтому его в поборах никто и не обвинял. Встретились деловые люди, решили проблему…
В 7 больнице обстановка была совсем иная. Санитарами там работали бывшие шофера с труповозки, поэтому и обстановка была совсем другая. Пьянки, девки, причем даже днем. Постоянно поддатые еще молодые нагловатые мужики с «Сейками» на запястьях выходили к родственникам по очереди, общались с легкой хамоватостью, но народу деваться было некуда - платили все.
В Боткинской больнице с родственниками общались по другой схеме. Там работали два санитара по имени Евгений. Вернее, санитаров-то было больше, но на выдаче были только два Жени.
Вернее, один из них был не Женя, а Евгений Сергеевич Ц. И только так.Собственно, назвать его Женей просто не поворачивался язык. Это был импозантный седовласый мужчина лет 45 - 50 в модной рубашке со спущенным немного галстуком и халате нараспашку. Напоминал он директора, причем не советского, а американского, как мы их тогда представляли. Он вел с родственниками деловые беседы, четко и убедительно объясняя им, почему и за что они должны заплатить.
Однако это действовало не на всех. Тогда он уходил, и из-за двери выскакивал Женька. Женька был цыганистого вида мужик, в санитарском халате на голое тело, в чепчике набекрень и с цигаркой за ухом. Говорил он быстро на языке дворовой шпаны. Многие видели в нем «социально близкого», поэтому вступали в контакт именно с ним, думая, что простой мужик будет попроще, нежели американизированный менеджер. На деле это было, конечно, не так - оба они работали в паре.
Еще интересным моргом был Склиф. Однако там интересна была как раз ночная жизнь. Дневные санитары Борис (вроде как бывший студент биофака МГУ, отсидевший за фарцу) и Вова по кличке «Клячкин» (фамилия была совсем другая) любили выпить, но держались в рамках. У них, правда, была фирменная дурацкая приблуда - пугать новых труповозов, втолкнув их в камеру с лежавшими там годами судебными трупами, разрешения на захоронение которых следствие не давало, погасить свет и ждать, пока человек не начнет слезно проситься наружу. Такая своеобразная инициация. Я, кстати, проситься не стал, решив, что оставлять меня на веки вечные в их планы не входит, да и водитель без меня не уедет. Так и оказалось, естественно, но около часа я там просидел. Довольно противно.
Тетки, работавшие в секционном зале, были просто обыкновенными тетками. Выделялась там только Лида, по каким-то своим неведомым причинам предпочитавшая пилить черепа не электрической фрезой, а ручной ножовкой. Ну и, конечно, старщая сестра - Елена Ивановна, старенькая бабушка, про которую говорили, что она здесь работала еще с дореволюционных времен. Теоретически это могло быть, хотя вряд ли это было правдой. Хотя, с другой стороны, работал же я в 56 поликлинике с 93 летней доктором, закончившей Высшие Женские Курсы задолго до революции.
А вот ночью там начиналась веселуха. Причем сами сами ночные санитары - и Юра Ш., бальзамировавший Высоцкого, и дядя Федя Ж., с племянницей которого у меня был неслучившийся роман, и Павел Васильевич Б. (как и дядя Федя - бывший водитель труповозки) были пожилые тихие люди, даже не сказать, что особые пьяницы. Но вот деньги они зарабатывали особым образом .
В те времена, среди московской золотой молодежи появилась мода совокупляться в гробу. Ну, вот, веселые дедушки шли навстречу подрастающему поколению, и пускали их для сексуальных утех за 25 рублей с пары. А 25 рублей в те времена были большими деньгами, поэтому старичкам хватало и на коньячок, и на балычок, и на многое другое.
Были и другие люди, работавшие в моргах и тоже по-своему интересные. Собственно, сама эта сфера, которую мы сейчас называем «ритуалкой», в позднесоветские годы была очень своеобразной. Она находилась на стыке между нормальным и криминальным миром, но обычно не скатывалась в откровенный криминал. Может, кто помнит повесть Сергея Каледина «Смиренное кладбище» - так там правдиво показан быт уже последнего этапа.
Но я вспомнил это не только ради бытописательства. Труповозка научила меня общаться с людьми. Не только из финансовых соображений (хотя и из них тоже), но и в первую очередь для обеспечения адеватного контакта. Потом мне это не раз пригодилось и при сборе анамнеза, и для решения разных конфликтов, и для многого другого…