Крестик и образок
Могултай пишет на дорогую ему тему "честности" дополисной архаики и как иллюстрацию берёт малоподходящий сюжет-
"Смерть пионерки" Багрицкого, где уличает автора в жульнической подмене, невозможной, по его мнению, "в поэзии III тыс. - VIII/VI вв. до н.э., включая ритуальные тексты, как и в первобытной поэзии"
для самой Вали никакого выбора вида "жизнь на условиях акта ренегатства или смерть в верности своему Богу" нет. Героиня неверующая, т.е. совершенно не считает, что крестик ей поможет, так что ничего похожего на классический агиографический сюжет, которым хочет все это обернуть Багрицкий, в ее действиях нет - как не будет его, если умирающий от рака откажется от предложения подзарядиться энергией Кашпировского по телевизору и немедленно выздороветь таким путем. Точно так же и таргет-аудитория Багрицкого не может думать, что крестик мог бы спасти героиню. Ни в реальности этого стихотворения (где крестик, конечно, спасать не может), ни для Вали (которая так и думает), ни для таргет-читателя никакой дилеммы "похули своего Бога и останешься жить, а не то умрешь" - не существует, смерть грозит героине (и она это знает) совершенно независимо от наличия / отсутствия крестика. Обсуждаемая дилемма существует исключительно для матери.
Искусная подмена Багрицкого в том и состоит, чтобы на уровне эмоций читатель тем не менее ощутил _наличие_ этой дилеммы, а ответ девочки, соответственно, - как героический ответ в стиле "пусть умру, но от своей веры не отрекусь" (а вовсе не как "да отстань ты со своим никчемным фильтром Петрика, я и так на пороге смерти, а тут еще ты суешь мне какую-то лажу"), хотя сама героиня такого ответа вовсе не дает. Багрицкий создает - чистым нахрапом, ловкостью рук - некий микс из позиций девочки и матери, чтобы получить свой эффект, и отвлекает от этой ловкости рук внимание читателя тут же всаженной песней про Молодость
Беда в том, что для русского читателя всё это не имеет значения, а важно совсем другое-
пионерка Валя настолько изуродована советчиной,
что на пороге смерти отказывается выполнить последнюю просьбу матери.
Не желающие видеть это Могултай и Багрицкий оказываются по ту сторону огненной реки.
А вот как тот же сюжет выглядит у русского писателя-атеиста :
===
- Ah, mon ami . Я только молюсь Богу и надеюсь, что он услышит меня. André, - сказала она робко после минуты молчания, - у меня к тебе есть большая просьба.
- Что, мой друг?
- Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебе в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, - сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что-то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что-то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
- Ежели бы это и стоило мне большого труда... - как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
- Ты что хочешь думай! Я знаю, ты такой же, как и mon père. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах... - Она все еще не доставала того, что держала, из ридикюля. - Так ты обещаешь мне?
- Конечно, в чем дело?
- André, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать... Обещаешь?
- Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет... Чтобы тебе сделать удовольствие... - сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. - Очень рад, право, очень рад, мой друг, - прибавил он.
- Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, - сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом, в серебряной ризе, на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
- Пожалуйста, André, для меня...
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
- Merci, mon ami.
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
===
"Смерть пионерки" Багрицкого, где уличает автора в жульнической подмене, невозможной, по его мнению, "в поэзии III тыс. - VIII/VI вв. до н.э., включая ритуальные тексты, как и в первобытной поэзии"
для самой Вали никакого выбора вида "жизнь на условиях акта ренегатства или смерть в верности своему Богу" нет. Героиня неверующая, т.е. совершенно не считает, что крестик ей поможет, так что ничего похожего на классический агиографический сюжет, которым хочет все это обернуть Багрицкий, в ее действиях нет - как не будет его, если умирающий от рака откажется от предложения подзарядиться энергией Кашпировского по телевизору и немедленно выздороветь таким путем. Точно так же и таргет-аудитория Багрицкого не может думать, что крестик мог бы спасти героиню. Ни в реальности этого стихотворения (где крестик, конечно, спасать не может), ни для Вали (которая так и думает), ни для таргет-читателя никакой дилеммы "похули своего Бога и останешься жить, а не то умрешь" - не существует, смерть грозит героине (и она это знает) совершенно независимо от наличия / отсутствия крестика. Обсуждаемая дилемма существует исключительно для матери.
Искусная подмена Багрицкого в том и состоит, чтобы на уровне эмоций читатель тем не менее ощутил _наличие_ этой дилеммы, а ответ девочки, соответственно, - как героический ответ в стиле "пусть умру, но от своей веры не отрекусь" (а вовсе не как "да отстань ты со своим никчемным фильтром Петрика, я и так на пороге смерти, а тут еще ты суешь мне какую-то лажу"), хотя сама героиня такого ответа вовсе не дает. Багрицкий создает - чистым нахрапом, ловкостью рук - некий микс из позиций девочки и матери, чтобы получить свой эффект, и отвлекает от этой ловкости рук внимание читателя тут же всаженной песней про Молодость
Беда в том, что для русского читателя всё это не имеет значения, а важно совсем другое-
пионерка Валя настолько изуродована советчиной,
что на пороге смерти отказывается выполнить последнюю просьбу матери.
Не желающие видеть это Могултай и Багрицкий оказываются по ту сторону огненной реки.
А вот как тот же сюжет выглядит у русского писателя-атеиста :
===
- Ah, mon ami . Я только молюсь Богу и надеюсь, что он услышит меня. André, - сказала она робко после минуты молчания, - у меня к тебе есть большая просьба.
- Что, мой друг?
- Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебе в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, - сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что-то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что-то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
- Ежели бы это и стоило мне большого труда... - как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
- Ты что хочешь думай! Я знаю, ты такой же, как и mon père. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах... - Она все еще не доставала того, что держала, из ридикюля. - Так ты обещаешь мне?
- Конечно, в чем дело?
- André, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать... Обещаешь?
- Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет... Чтобы тебе сделать удовольствие... - сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. - Очень рад, право, очень рад, мой друг, - прибавил он.
- Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, - сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом, в серебряной ризе, на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
- Пожалуйста, André, для меня...
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
- Merci, mon ami.
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
===