колодец и маятник
меня забавляет Данилов ака Ивангог. Живущий на содержании у Павловского, идеолога именно что фашизма, да и сам немало схожей хуйни понаписавший и выпустивший в свет, он любит порассуждать - исключительно декларативно - о том, какой он "антифашист". При этом фашистское чучело у него... профессор Филиппов, которого он, впрочем, прочесть не в состоянии - для этого надо иметь иные способности, чем для чтения всей той хуеты, коей наполнены редактируемые им сайты.
Образец некоторого способа мысли и поведения - "понарошного", что бы такой тип не написал и не сказал, все -" а я че? я прикалываюсь, я сам не такой." А какой ты, паря?
А НИКАКОЙ.Человек без особых свойств. Он, бля - "журналист", пишет, что видит, т.е. фольклорный чукча в его представлении и есть настоящий журналист. А видит он, конечно, только самого себя, т.е. сугубую каку "никаковости", мультик, сидя перед которым, надо жрать попкорн и гоготать.
Вобщем, есть более выдающиеся представители этой бесвойстности, укутанной в кальчужку глобальной иронии. Для меня эмблематичным явяется юзер Лангобард, ушибленный моим мнением о нем настолько, что теперь ходит и всюду повторяет одно то же, как попугай: мол, я с ним о бритых лобках беседовал, а он терь ебанулся вконец, "занял позицию", "обальбацился". Угу. Ебанулся. Я не веду больше никакакого ЖЖ, мои записи перешли в другой жанр для других целей и если часть из них открыта - то лишь в контексте планируемого открытия сайта, где никакой жж-шности не предполагается вовсе. ПОэтому писанина про лобки как-то перестала меня забавлять, для этого есть лангобарды и даниловы. Пусть себе ст(д)рочат, набирая каких-то там френдов. КОгда бы Бог увидел эти игры!
"Они идут на зеленый свет и они знают - где масло, где хлеб"
А вот проблематизация отношения мысли и "политического" меня заинтересовала чрезвычайно. Заинтересовала по одной простой причине: для ответа на вопрос, как выдавить из себя философа. Т.е. софоса, смотрящего на звезды, но не видящего колодца.
Вопрос, собственно идет от другого, еще более смешного юзерам типа данилова и особенно лангобарда: как вместить Бога в мысль? Ибо если мысль -явление политическое, то каким образом вместить в это политичееское в его исходном греческом смысле совершенно чуждый грекам опыт Безусловного? каким образом, иначе говоря, занять позицию относительно своего "мыслящего тела"? В греческом опыте для этого существал фронезис как особый опыт мысли о соотнесении благого с личным поведением. Этот опыт был утрачен, вместо него появилась пруденция, давшая совсем другую конструкцию конституирования присутствия.
Я опускаю всю интереснейшую историю такой трансформации и связанные с ней бесчисленные проблематизации, лишь фиксирую важный мне итог, от которого я, собственно, отправился в путь: как так получилось, что великий софос, автор безупречно красивой мысли и одного из самых красивых произведений всей мировой философской литературы - хайдеггер - упал в первый же колодец, встретившийся на пути? И выбраться из него так уже не смог? Не смог настолько, что Бог отнял у него и его философский дар. По "Эрайгнес" можно видеть руины великой обещанной мысли, стройку, обратившуюся в ту вавилонскую башню, которую описывает в своем известном рассказе Борхес.
Именно от этого краха отправилась в путь Арендт, упорно отказывавшая себе в именовании философа или какого-нибудь "олога", а именовавшая себя просто мыслителем, или - что было для нее тавтологией - мыслителем политического.
Опыт политического и опыт мысли совпадают или должны совпасть - вот великий урок провала Софоса Х. А иначе все напрасно.
Но совпасть они могут, только если горизонт твоей мысли замыкается непрерывной мыслью о Безусловном, о Боге. Дело не в том, что Х оказался там "близоруким", увлекся "немецкой революцией" как политический романтик и т.п. А в том, что он в какой-то момент отделил проект критики бытия от критики Бытия, вынес вопрос о Боге за скобки. Как он пытается вернуть его обратно внутрь вопрошания - видно по тому, что он пишет для себя во второй половине 30х. Работа окончилась по сути ничем. Почему? Вероятно, потому что "политическое" оказалось вынесено за пределы вопроса о соотнесении софии и фронезиса , и ректорская речь Х, энтизиаста происходящей революции, сводится к "воспитанию фюреров для фюреров", к старой платоновской проблеме, столь выпукло продемонстрированной в "Политике". (в этом смысле ужасно любопытны записи Х для его семинаров о "РАбочем" и Юнгере).
Именно здесь становится ощутим весь тяжелый вес самой противоречивой из всех работ Шмитта - "Политического романтизма".
Себя Х вынес за скобки учреждающим актом так пониимаемого фюрерства. Одновременно перед нами и акт самоутверьдающей гордыни и полной беспомощности перед участием в этой самой "революции".
Как не вынести себя за? Каким образом событие революции превратить в эпицентр собственной мысли? как не впасть в позицию "бытийствующего субъекта", оканчиваюющуюся радикальным нигилизмом для всякого, кто хранит в себе софиальное усилие когито?
Иначе говоря, как обратить вита контемплятива в вита актива, по каким путям проходит поиск "третьего"?
ПОле этих экспериментаций я именую для себя - усвоив, насколько смог, великие уроки Карла Шмитта - полем политической теологии.
Место, где Бог приходит к идее (на ум) - политично. Оно вопрошает политическое.
Политическое не как, конечно, рассуждение об интригах земных институций. А как место, где Бог приходит в человеческое деяние. где он ближе всего к человеку - и одновременно бесконечно далеко.
С этой точки зрения идеальной площадкой для проблематизаации всех существующих клише о политическом как "сфере", нейтрализуемой "статусом -государством" (выводящим Бога за скобки политического) является российский бульон. здесь сразу останавливается любой автоматизм рассуждений об имерии, госудрастве и причих готовых картах стандартной топологии.
Поэтому интересно проблематизировать именно российский контекст. Сразу проваливаешься к исходным основаниям, на которых сформированы все политические клише в эпоху позднего средневековья. Т.е. туда, где Бог только начинал приходить к идее.
Именно сюда выводит и вопрос о фашизме. фашизм - дико интересный разлом тектоники, ибо здесь ты можешь руками потрогать тему "политической религии", вернуться туда, где все начиналось для современных европейских форм институциализаации политического в 15-16 веках. Это есть, безусловно, и в "демократии", но в фашизме куда виднее.
фашизм - ключевая проблема во всех этих поисках и вообще в политической мысли, как она сложилась к середине 20 века. Здесь - печать, наложенная на ту тайную комнату, из которой единственный ход дальше. фашизм - это система запретов, наложенных на мысль, открывшую Опасное, т.е. открывшую Мысль. Пруденция сковывает демонов мысли и стоит на входе в комнату, охраняя печать.
И вот когда отрасняешь пруденцию, срываешь печать и входишь в абсолютно темное пространство неизвестного размера - то ты ребенок. разучившийсяенто что говорить, а тем более думать. Но даже и ходить. надо все начинать заново. Начи учиться быть идиотом, выдавливать из себя своего внутрененго идиота по формуле Триера. Отказаться от всего, где может вмешаться пруденция.
Но - остается вопрос, с которого я начал для себя: как уберечься от хайдегерова падения в колодец? Только неустанным впрошанием о своей собственной позиции. ПОзиции фронетическо-политической, разумеется, а не софосной. И постоянным вопросом - не утерян ли проход для Бога к Идее? Где твоя совесть как существа политического? От смеха пейзан и пейзанок это, разумеется, не избавляет, наоборот, - ибо что может быть смешнее софоса, ползающего на четвереньках и агукающего? Эта цена, которую надо принять и за которую благодарить Творца. Только так ты будешь избавлен от гордыни и от увенчивающего ее искушения - встать на ноги и пойти изготовлять, как положено "серьезному человеку" - фюреров для фюреров.
Поэтому надо разумеется систематически истреблять в себе способность сказать что-то "разумное", резонное (в смысле политического резона, кстати, тож), постоянно сходить с любой протоптанной пейзанами тропинки к колодцам. Иного пути к выходу из этой темной комнаты нет - разве что назад, в горячие объятия пруденции. Но там неинтересно, я там уже был и более-менее все знаю.
Пополз я дальше. Агу.
Образец некоторого способа мысли и поведения - "понарошного", что бы такой тип не написал и не сказал, все -" а я че? я прикалываюсь, я сам не такой." А какой ты, паря?
А НИКАКОЙ.Человек без особых свойств. Он, бля - "журналист", пишет, что видит, т.е. фольклорный чукча в его представлении и есть настоящий журналист. А видит он, конечно, только самого себя, т.е. сугубую каку "никаковости", мультик, сидя перед которым, надо жрать попкорн и гоготать.
Вобщем, есть более выдающиеся представители этой бесвойстности, укутанной в кальчужку глобальной иронии. Для меня эмблематичным явяется юзер Лангобард, ушибленный моим мнением о нем настолько, что теперь ходит и всюду повторяет одно то же, как попугай: мол, я с ним о бритых лобках беседовал, а он терь ебанулся вконец, "занял позицию", "обальбацился". Угу. Ебанулся. Я не веду больше никакакого ЖЖ, мои записи перешли в другой жанр для других целей и если часть из них открыта - то лишь в контексте планируемого открытия сайта, где никакой жж-шности не предполагается вовсе. ПОэтому писанина про лобки как-то перестала меня забавлять, для этого есть лангобарды и даниловы. Пусть себе ст(д)рочат, набирая каких-то там френдов. КОгда бы Бог увидел эти игры!
"Они идут на зеленый свет и они знают - где масло, где хлеб"
А вот проблематизация отношения мысли и "политического" меня заинтересовала чрезвычайно. Заинтересовала по одной простой причине: для ответа на вопрос, как выдавить из себя философа. Т.е. софоса, смотрящего на звезды, но не видящего колодца.
Вопрос, собственно идет от другого, еще более смешного юзерам типа данилова и особенно лангобарда: как вместить Бога в мысль? Ибо если мысль -явление политическое, то каким образом вместить в это политичееское в его исходном греческом смысле совершенно чуждый грекам опыт Безусловного? каким образом, иначе говоря, занять позицию относительно своего "мыслящего тела"? В греческом опыте для этого существал фронезис как особый опыт мысли о соотнесении благого с личным поведением. Этот опыт был утрачен, вместо него появилась пруденция, давшая совсем другую конструкцию конституирования присутствия.
Я опускаю всю интереснейшую историю такой трансформации и связанные с ней бесчисленные проблематизации, лишь фиксирую важный мне итог, от которого я, собственно, отправился в путь: как так получилось, что великий софос, автор безупречно красивой мысли и одного из самых красивых произведений всей мировой философской литературы - хайдеггер - упал в первый же колодец, встретившийся на пути? И выбраться из него так уже не смог? Не смог настолько, что Бог отнял у него и его философский дар. По "Эрайгнес" можно видеть руины великой обещанной мысли, стройку, обратившуюся в ту вавилонскую башню, которую описывает в своем известном рассказе Борхес.
Именно от этого краха отправилась в путь Арендт, упорно отказывавшая себе в именовании философа или какого-нибудь "олога", а именовавшая себя просто мыслителем, или - что было для нее тавтологией - мыслителем политического.
Опыт политического и опыт мысли совпадают или должны совпасть - вот великий урок провала Софоса Х. А иначе все напрасно.
Но совпасть они могут, только если горизонт твоей мысли замыкается непрерывной мыслью о Безусловном, о Боге. Дело не в том, что Х оказался там "близоруким", увлекся "немецкой революцией" как политический романтик и т.п. А в том, что он в какой-то момент отделил проект критики бытия от критики Бытия, вынес вопрос о Боге за скобки. Как он пытается вернуть его обратно внутрь вопрошания - видно по тому, что он пишет для себя во второй половине 30х. Работа окончилась по сути ничем. Почему? Вероятно, потому что "политическое" оказалось вынесено за пределы вопроса о соотнесении софии и фронезиса , и ректорская речь Х, энтизиаста происходящей революции, сводится к "воспитанию фюреров для фюреров", к старой платоновской проблеме, столь выпукло продемонстрированной в "Политике". (в этом смысле ужасно любопытны записи Х для его семинаров о "РАбочем" и Юнгере).
Именно здесь становится ощутим весь тяжелый вес самой противоречивой из всех работ Шмитта - "Политического романтизма".
Себя Х вынес за скобки учреждающим актом так пониимаемого фюрерства. Одновременно перед нами и акт самоутверьдающей гордыни и полной беспомощности перед участием в этой самой "революции".
Как не вынести себя за? Каким образом событие революции превратить в эпицентр собственной мысли? как не впасть в позицию "бытийствующего субъекта", оканчиваюющуюся радикальным нигилизмом для всякого, кто хранит в себе софиальное усилие когито?
Иначе говоря, как обратить вита контемплятива в вита актива, по каким путям проходит поиск "третьего"?
ПОле этих экспериментаций я именую для себя - усвоив, насколько смог, великие уроки Карла Шмитта - полем политической теологии.
Место, где Бог приходит к идее (на ум) - политично. Оно вопрошает политическое.
Политическое не как, конечно, рассуждение об интригах земных институций. А как место, где Бог приходит в человеческое деяние. где он ближе всего к человеку - и одновременно бесконечно далеко.
С этой точки зрения идеальной площадкой для проблематизаации всех существующих клише о политическом как "сфере", нейтрализуемой "статусом -государством" (выводящим Бога за скобки политического) является российский бульон. здесь сразу останавливается любой автоматизм рассуждений об имерии, госудрастве и причих готовых картах стандартной топологии.
Поэтому интересно проблематизировать именно российский контекст. Сразу проваливаешься к исходным основаниям, на которых сформированы все политические клише в эпоху позднего средневековья. Т.е. туда, где Бог только начинал приходить к идее.
Именно сюда выводит и вопрос о фашизме. фашизм - дико интересный разлом тектоники, ибо здесь ты можешь руками потрогать тему "политической религии", вернуться туда, где все начиналось для современных европейских форм институциализаации политического в 15-16 веках. Это есть, безусловно, и в "демократии", но в фашизме куда виднее.
фашизм - ключевая проблема во всех этих поисках и вообще в политической мысли, как она сложилась к середине 20 века. Здесь - печать, наложенная на ту тайную комнату, из которой единственный ход дальше. фашизм - это система запретов, наложенных на мысль, открывшую Опасное, т.е. открывшую Мысль. Пруденция сковывает демонов мысли и стоит на входе в комнату, охраняя печать.
И вот когда отрасняешь пруденцию, срываешь печать и входишь в абсолютно темное пространство неизвестного размера - то ты ребенок. разучившийсяенто что говорить, а тем более думать. Но даже и ходить. надо все начинать заново. Начи учиться быть идиотом, выдавливать из себя своего внутрененго идиота по формуле Триера. Отказаться от всего, где может вмешаться пруденция.
Но - остается вопрос, с которого я начал для себя: как уберечься от хайдегерова падения в колодец? Только неустанным впрошанием о своей собственной позиции. ПОзиции фронетическо-политической, разумеется, а не софосной. И постоянным вопросом - не утерян ли проход для Бога к Идее? Где твоя совесть как существа политического? От смеха пейзан и пейзанок это, разумеется, не избавляет, наоборот, - ибо что может быть смешнее софоса, ползающего на четвереньках и агукающего? Эта цена, которую надо принять и за которую благодарить Творца. Только так ты будешь избавлен от гордыни и от увенчивающего ее искушения - встать на ноги и пойти изготовлять, как положено "серьезному человеку" - фюреров для фюреров.
Поэтому надо разумеется систематически истреблять в себе способность сказать что-то "разумное", резонное (в смысле политического резона, кстати, тож), постоянно сходить с любой протоптанной пейзанами тропинки к колодцам. Иного пути к выходу из этой темной комнаты нет - разве что назад, в горячие объятия пруденции. Но там неинтересно, я там уже был и более-менее все знаю.
Пополз я дальше. Агу.