всадник апокалипсиса: от последнего человека к последнему Богу.
глядя на происходящее, на то, какие люди вдруг стали ррреволюцинерами, я начинаю ощущать нарастающее отвращение к глобальной фальши происходящего. То, что породило из себя мутина, готовится всосать его обратно и выплюнуть нечто другое - хорошо еще, если такое же. А то и исторгнет из себя Просера еще вонючей, чем Просер Ботокс. Я понимаю, что именно вот это ощущение руки брадобрея и лепят сейчас во мне сквозь пену, через всех этих радзиховских, рыльских, канделак и прочий неисчислимый подконторский сброд. НО ничего не могу поделать пока с этим чувством подступающей тошноты.
проблема именно в том, что отравлен хлеб и воздух выпит, что на на каждом атоме реальности - липкие следы немытых конторских лапок. Я много писал о ситуации тотальной неразличимости, универсального Il y a. В такой ситуации политическая поляризация очень трудна, ибо очень сложно зацепиться за знаки реального, т.е. тех якорей, на ккоторх держится весь мир неразличимости.
Более того, не факт, что если эти якоря обрезать - говномир не засосет тут же в воронку мальстрема.
Но, наверно, сейчас это единственный возможный просвет (не)бытия: мыслить в "приближающемся Времени", т.е. в ожидании конца времен, только это может произвести, быть может, не тропинку, но уверенность движения в желтом тумане.
Иначе говоря: максимизация Пиздеца - единсвенный способ проявить в себе Хуяк в мире неразлимости, или, говоря языком белых людей: событие рождается только там, где гомогенность мира прикасается к собственному гетерогенному рассеиванию в Смерти.
Для того, кто выходит на улицу, все, конечно, много проще, оно заключено в его личной готовности к Смерти перед лицом людей со щитами, автоматами и шлемами. Не важно, кто там кого имеет, личную режимость на смерть не может отменить ни что, здесь граница между фальшивым и подлинным проступает как личное Событие. Кто не готов к смерти (понинаемой в широком смысле, конечно, не только как физическое небытие, но как разрыв со всем миром комфорта мясной мышины) - агент мира неразличимости.
Единственная идеология для такой решимости - радикальный нигилизм, полное отрицание "наличного бытия". Решимость на смерть дана только всаднику апокалипсиса. Только всадник апокалипсиса способен ускакать из зоны притяжения черной (жолтой) дыры, испускающей поле неразличимости.
Последний Декстер мощно задвинул эти тему. Надо бы попробовать это сказать.
Самая большая проблема - как мыслить через концептуального персонажа всадник апокалипсиса. Как мыслить другим и через другого, иначе говоря, Через преодоление воли к воле. Собственно, это и есть основной сюжет немецкой консервативной революциии - сюжет об уходе и возвращении богов. Боги должны уйти, иначе они не вернутся. В "Ерайгнес" это осмыслено как у-даление Бога, из какового у-даления он только и способен возвысить последнего человека до последнего Бога. Увы, этот ход Х оставил и занялся профетизмом поворота. Слишком трудно и страшно говорить о последнем Боге.
Быть всадником апокалипсиса - это совсем не быть силой Приближения Поледних Времен. Но быть силой, отделяющей мрак последних времен от света первых времен. Декстер формулирует это радикально: Бог отец, Бог сын и Бог серийный убийца. К этой серийности надо вернуться специально, это сила повторения(вечного возвращения у Ницше).
Понятно, что все это пока предельно темно. ПОмыслить первые времена, находясь внутри круга неразлимости, очень сложно, а иного места для мысли на русском языке (да и не только на русском) сегодня не дано. Ведь темноту ерайгниса надо еще перевести в позитивность политического действия, идущего дальше, чем простая деструкция бытия как сущего. Собственно, именно здесь и было рождено Х понятие деконструкция, и его суть - поиск средств обращения последних времен в первые времена.
Здесь очень важно помнить о клоуне из "Глазами клоуна" Белля, ибо этот роман - возможно, веэичайший роман 20 века о борьбе с неразличимостью.
Кстати, нелишне здесь вспомнить Бойцовский Клуб Паланика (надо прочитать, я только фильм видел, вообще Паланика не читал). Действительно, миметическое удвоение неразличимости у Пелевина имеет отношение к миметическому удвоению в Бойцовском клубе. Первые времена и последние времена, последний бог и первый бог - близнецы.
ИНтересно теперь опрокинуть этот посыл на вопрос о стато и взаимотношения общей и ограниченной экономии...
проблема именно в том, что отравлен хлеб и воздух выпит, что на на каждом атоме реальности - липкие следы немытых конторских лапок. Я много писал о ситуации тотальной неразличимости, универсального Il y a. В такой ситуации политическая поляризация очень трудна, ибо очень сложно зацепиться за знаки реального, т.е. тех якорей, на ккоторх держится весь мир неразличимости.
Более того, не факт, что если эти якоря обрезать - говномир не засосет тут же в воронку мальстрема.
Но, наверно, сейчас это единственный возможный просвет (не)бытия: мыслить в "приближающемся Времени", т.е. в ожидании конца времен, только это может произвести, быть может, не тропинку, но уверенность движения в желтом тумане.
Иначе говоря: максимизация Пиздеца - единсвенный способ проявить в себе Хуяк в мире неразлимости, или, говоря языком белых людей: событие рождается только там, где гомогенность мира прикасается к собственному гетерогенному рассеиванию в Смерти.
Для того, кто выходит на улицу, все, конечно, много проще, оно заключено в его личной готовности к Смерти перед лицом людей со щитами, автоматами и шлемами. Не важно, кто там кого имеет, личную режимость на смерть не может отменить ни что, здесь граница между фальшивым и подлинным проступает как личное Событие. Кто не готов к смерти (понинаемой в широком смысле, конечно, не только как физическое небытие, но как разрыв со всем миром комфорта мясной мышины) - агент мира неразличимости.
Единственная идеология для такой решимости - радикальный нигилизм, полное отрицание "наличного бытия". Решимость на смерть дана только всаднику апокалипсиса. Только всадник апокалипсиса способен ускакать из зоны притяжения черной (жолтой) дыры, испускающей поле неразличимости.
Последний Декстер мощно задвинул эти тему. Надо бы попробовать это сказать.
Самая большая проблема - как мыслить через концептуального персонажа всадник апокалипсиса. Как мыслить другим и через другого, иначе говоря, Через преодоление воли к воле. Собственно, это и есть основной сюжет немецкой консервативной революциии - сюжет об уходе и возвращении богов. Боги должны уйти, иначе они не вернутся. В "Ерайгнес" это осмыслено как у-даление Бога, из какового у-даления он только и способен возвысить последнего человека до последнего Бога. Увы, этот ход Х оставил и занялся профетизмом поворота. Слишком трудно и страшно говорить о последнем Боге.
Быть всадником апокалипсиса - это совсем не быть силой Приближения Поледних Времен. Но быть силой, отделяющей мрак последних времен от света первых времен. Декстер формулирует это радикально: Бог отец, Бог сын и Бог серийный убийца. К этой серийности надо вернуться специально, это сила повторения(вечного возвращения у Ницше).
Понятно, что все это пока предельно темно. ПОмыслить первые времена, находясь внутри круга неразлимости, очень сложно, а иного места для мысли на русском языке (да и не только на русском) сегодня не дано. Ведь темноту ерайгниса надо еще перевести в позитивность политического действия, идущего дальше, чем простая деструкция бытия как сущего. Собственно, именно здесь и было рождено Х понятие деконструкция, и его суть - поиск средств обращения последних времен в первые времена.
Здесь очень важно помнить о клоуне из "Глазами клоуна" Белля, ибо этот роман - возможно, веэичайший роман 20 века о борьбе с неразличимостью.
Кстати, нелишне здесь вспомнить Бойцовский Клуб Паланика (надо прочитать, я только фильм видел, вообще Паланика не читал). Действительно, миметическое удвоение неразличимости у Пелевина имеет отношение к миметическому удвоению в Бойцовском клубе. Первые времена и последние времена, последний бог и первый бог - близнецы.
ИНтересно теперь опрокинуть этот посыл на вопрос о стато и взаимотношения общей и ограниченной экономии...