А гений был
Для него весь мир (не путать с театром) - белый холст, черное полотно - чистейшей воды чистый лист бумаги, на который он выплескивает палитру своих аллюзий, ассоциаций, прозрений, догадок, откровений и фоновых знаний.
Пласт за пластом он бережно снимает историю мира и прорисовывает ее на дне театрального колодца. Как мастеровой древнего Рима или ремесленник древней Греции. Он и на вид такой - в свободных штанах художника, в очках, чтобы не упустить ни малейшей детали, в свободном свитере - почти блузе, чтоб ни сковывать движения, с небрежными волосами, наверняка в каких-нить грубых удобных башмаках - все старалась рассмотреть выражение лица, стилет губ, тянула морду ввысь, на башмаки внимания совсем не обратила - да и башмаки все равно сносятся, в отличие от души (привет Цветаевой).
Его, кажись, никто так и не узнал: театральный люд толпился у входа в загадочный зал «Глобус», трехъярусный колодец-шестиугольник с полом-трансформером, ждал своей участи и не обращал ровно никакого внимания на стоящего в сторонке и наблюдающего за публикой мастерового Дмитрия Крымова. Я хотела подойти, я хотела спросить, а с какого яруса, на его взгляд, лучше всего смотреть «Демон. Вид сверху» - кому, как ни ему, автору, лучше знать. А потом догадалась: раз вид сверху - значит, надо отыскать максимально высокую точку под куполом, нам-то, кошкам, не привыкать гулять по крышам. Шмыгнула вбок на лестницу и - нашла четвертый ярус. Тот самый, откуда 10 минутами позже рабочие сцены сбросили бутафорского, бесформенного поначалу черного демона, столь явно материализовавшегося в самом конце постановки движением одной руки с помощью одной веревки…
Кажется, на моем горизонте появляется любимый режиссер. У Крымова (не путать с Грымовым) - потрясное образное мышление, его образность способна передавать ощущение от самых непередаваемых вещей. Мне кажется, он способен запросто нарисовать аромат любимой девушки. Да что там - он нарисовал его и в Демоне тоже. Спускаясь из-под крыши, со своего 4-го яруса, откуда все это время благодаря рабочим сцены (не путать с Deus ex machina) падал то снег, то - рукописи пресловутого тома «Мертвых душ» Гоголя, я дала маху и в коридоре случайно столкнулась с девушкой-актрисой с ангельским голосом, исполнявшей роль того самого земного существа, в которое по уши втрескался лермонтовский Демон (не путать с Димоном, вид сбоку).
Бог ты мой, как же вволю и всласть Крымов над ней ни поиздевался за время спектакля, в какие немыслимые позы и положения он своей режиссерской волей ее ни засунул, как только ни заставил корчиться - наверняка до онемения отдельных членов бедной актрисы от немыслимости телорасположения - даже я, кошка, диву давалась странности поз… а она убегала со сцены (и так, небось, убегает уже несколько лет кряду) вся искрящаяся, довольная, радостная - сама страсть! «Вам досталось больше всех (в смысле - Вы умница, красавица, талантище и просто супер, а не девушка)», - успела я мяукнуть ей вослед и помахать лапой. Ну как Демону было не влюбиться в такую, в такое волшебство?!
Волшебство, чародейство, мистерия, магия - так одним словом можно охарактеризовать то, что творит в своих спектаклях Крымов, скрещивая художнические навыки с театральными возможностями и тем самым раздвигая, отменяя границы театра, границы собственного и зрительского сознания. Ненужная театральная бутафория у него превращается в столь же остро необходимый предмет постановки, как окурок и ошметки картошки в картинах Анатолия Зверева. Как у Зверева с картин пахнет сирень, так у Крымова - дышит реальный Демон в спектакле.
Несколько предметов из классического театрального хлама, что пылится в шкафах гримерок, несколько ведер черной краски - и ты попадаешь в объятия мифа сотворения мира, вживую, как непосредственный свидетель, наблюдаешь за грехопадением Адама и Евы, переживаешь всю гамму чувств Льва Толстого, покидающего родную Ясную Паляну (почему начертали "Паляна" - не знаю), отчаянно вместе с Гоголем палишь рукописи, вдыхая запах гениальной гари… еще несколько ведер краски из палитры - и ты уже сопереживаешь Сараяну, Пиросмани и Параджанову, собственноручно участвуешь в обрядном убийстве барашка, пока в действо не вмешавается отвратительный абрис Берии со своим дъявольским моноклем.
В голове может быть сколько угодно намешено, но я всегда удивлялась и восхищалась способностью отдельных индивидуумов четко структурировать свои откровения, сны и смыслы и ухитряться их материализовать. Это всегда трудно - переложить свои безбрежные бредни в нечто материальное, будь-то холст, бумага, танец, пленка, здание, театральный подиум. А потому - всегда преклоняюсь перед такими умельцами. Дмитрий Крымов, вне всякого сомнения, один из таких.
Мысли имеют пренеприятную особенность приходить в башку не тогда, когда мы этого хотим, а когда им заблагорассудится. Если под рукой нет карандаша с бумажкой (не у всех же, как у меня, имеется волшебный Ундервуд кота Бегемота) - прощай открытие. Скоко всего похоронено из-за отсутствия под рукой карандаша с бумажкой.Из-за этой досадной мелочи, отсутствия карандаша под лапой, наше искусство, как и вся наша земля, превратилось в коллекцию гробов. А Крымов ухитряется как-то из стратосферы коллективного бессознательного уловить, задержать эти мысли, перевоплотить и дать им второе рождение на подмостках. Не знаю - как.
Но я знаю, где испытывала последний раз такое ощущение - в орловском уездном музее старого русского писателя Лескова, когда наткнулась на фото его внучки, какой-то там канадской балерины, уже давно, наверное, не просто эмигрантки, а совсем уже, совсем североамериканки, дальней-дальней потомки. Верите-нет, я пялилась на ее фото битых полчаса, глаз оторвать не могла. Я впервые поняла, что такое мощные гены. Это какие же гены у Николай Семеныча были? Раз у внучки - такая стать?
Вот у Крымова гены столь же статные, судя по всему.
Обязательно схожу на его январскую премьеру «Тарарабумбии» по Чехову. Не люблю Чехова, хоть и понимаю, что для театралов его имя и его вещи стали паролем, таким птичьим, символическим языком. Что ж, вдвойне интереснее, что соорудит художник Крымов. Раз он смог воплотить в явь платоновский пронзительный образ человека-паровоза (я об этом уж упоминала в одном из предыдущих постов), то…
Эх, хорошо все-таки, что я завела блог. Ведь в Школу драматического искусства Васильева, ученика Эфроса, я попала по приглашению новоявленной подружки, на халяву.
А седня вечером я пойду на концерт Кошки-Сашки. Пообещала ей комплиментарную рецензию - она, наивная Кошка-Сашка, и пригласила.
А че - вы же видите, я умею кропать комплиментарные рецензии! Посмотрю, стоит ли смешивать божий дар с яишницей, заодно подумаю над предложением Таронтино…
Мяу Вместо послесловия: возьмите в труппу мою подружку обезъянку Ноньку - она Вам такого нарисует!
Пласт за пластом он бережно снимает историю мира и прорисовывает ее на дне театрального колодца. Как мастеровой древнего Рима или ремесленник древней Греции. Он и на вид такой - в свободных штанах художника, в очках, чтобы не упустить ни малейшей детали, в свободном свитере - почти блузе, чтоб ни сковывать движения, с небрежными волосами, наверняка в каких-нить грубых удобных башмаках - все старалась рассмотреть выражение лица, стилет губ, тянула морду ввысь, на башмаки внимания совсем не обратила - да и башмаки все равно сносятся, в отличие от души (привет Цветаевой).
Его, кажись, никто так и не узнал: театральный люд толпился у входа в загадочный зал «Глобус», трехъярусный колодец-шестиугольник с полом-трансформером, ждал своей участи и не обращал ровно никакого внимания на стоящего в сторонке и наблюдающего за публикой мастерового Дмитрия Крымова. Я хотела подойти, я хотела спросить, а с какого яруса, на его взгляд, лучше всего смотреть «Демон. Вид сверху» - кому, как ни ему, автору, лучше знать. А потом догадалась: раз вид сверху - значит, надо отыскать максимально высокую точку под куполом, нам-то, кошкам, не привыкать гулять по крышам. Шмыгнула вбок на лестницу и - нашла четвертый ярус. Тот самый, откуда 10 минутами позже рабочие сцены сбросили бутафорского, бесформенного поначалу черного демона, столь явно материализовавшегося в самом конце постановки движением одной руки с помощью одной веревки…
Кажется, на моем горизонте появляется любимый режиссер. У Крымова (не путать с Грымовым) - потрясное образное мышление, его образность способна передавать ощущение от самых непередаваемых вещей. Мне кажется, он способен запросто нарисовать аромат любимой девушки. Да что там - он нарисовал его и в Демоне тоже. Спускаясь из-под крыши, со своего 4-го яруса, откуда все это время благодаря рабочим сцены (не путать с Deus ex machina) падал то снег, то - рукописи пресловутого тома «Мертвых душ» Гоголя, я дала маху и в коридоре случайно столкнулась с девушкой-актрисой с ангельским голосом, исполнявшей роль того самого земного существа, в которое по уши втрескался лермонтовский Демон (не путать с Димоном, вид сбоку).
Бог ты мой, как же вволю и всласть Крымов над ней ни поиздевался за время спектакля, в какие немыслимые позы и положения он своей режиссерской волей ее ни засунул, как только ни заставил корчиться - наверняка до онемения отдельных членов бедной актрисы от немыслимости телорасположения - даже я, кошка, диву давалась странности поз… а она убегала со сцены (и так, небось, убегает уже несколько лет кряду) вся искрящаяся, довольная, радостная - сама страсть! «Вам досталось больше всех (в смысле - Вы умница, красавица, талантище и просто супер, а не девушка)», - успела я мяукнуть ей вослед и помахать лапой. Ну как Демону было не влюбиться в такую, в такое волшебство?!
Волшебство, чародейство, мистерия, магия - так одним словом можно охарактеризовать то, что творит в своих спектаклях Крымов, скрещивая художнические навыки с театральными возможностями и тем самым раздвигая, отменяя границы театра, границы собственного и зрительского сознания. Ненужная театральная бутафория у него превращается в столь же остро необходимый предмет постановки, как окурок и ошметки картошки в картинах Анатолия Зверева. Как у Зверева с картин пахнет сирень, так у Крымова - дышит реальный Демон в спектакле.
Несколько предметов из классического театрального хлама, что пылится в шкафах гримерок, несколько ведер черной краски - и ты попадаешь в объятия мифа сотворения мира, вживую, как непосредственный свидетель, наблюдаешь за грехопадением Адама и Евы, переживаешь всю гамму чувств Льва Толстого, покидающего родную Ясную Паляну (почему начертали "Паляна" - не знаю), отчаянно вместе с Гоголем палишь рукописи, вдыхая запах гениальной гари… еще несколько ведер краски из палитры - и ты уже сопереживаешь Сараяну, Пиросмани и Параджанову, собственноручно участвуешь в обрядном убийстве барашка, пока в действо не вмешавается отвратительный абрис Берии со своим дъявольским моноклем.
В голове может быть сколько угодно намешено, но я всегда удивлялась и восхищалась способностью отдельных индивидуумов четко структурировать свои откровения, сны и смыслы и ухитряться их материализовать. Это всегда трудно - переложить свои безбрежные бредни в нечто материальное, будь-то холст, бумага, танец, пленка, здание, театральный подиум. А потому - всегда преклоняюсь перед такими умельцами. Дмитрий Крымов, вне всякого сомнения, один из таких.
Мысли имеют пренеприятную особенность приходить в башку не тогда, когда мы этого хотим, а когда им заблагорассудится. Если под рукой нет карандаша с бумажкой (не у всех же, как у меня, имеется волшебный Ундервуд кота Бегемота) - прощай открытие. Скоко всего похоронено из-за отсутствия под рукой карандаша с бумажкой.Из-за этой досадной мелочи, отсутствия карандаша под лапой, наше искусство, как и вся наша земля, превратилось в коллекцию гробов. А Крымов ухитряется как-то из стратосферы коллективного бессознательного уловить, задержать эти мысли, перевоплотить и дать им второе рождение на подмостках. Не знаю - как.
Но я знаю, где испытывала последний раз такое ощущение - в орловском уездном музее старого русского писателя Лескова, когда наткнулась на фото его внучки, какой-то там канадской балерины, уже давно, наверное, не просто эмигрантки, а совсем уже, совсем североамериканки, дальней-дальней потомки. Верите-нет, я пялилась на ее фото битых полчаса, глаз оторвать не могла. Я впервые поняла, что такое мощные гены. Это какие же гены у Николай Семеныча были? Раз у внучки - такая стать?
Вот у Крымова гены столь же статные, судя по всему.
Обязательно схожу на его январскую премьеру «Тарарабумбии» по Чехову. Не люблю Чехова, хоть и понимаю, что для театралов его имя и его вещи стали паролем, таким птичьим, символическим языком. Что ж, вдвойне интереснее, что соорудит художник Крымов. Раз он смог воплотить в явь платоновский пронзительный образ человека-паровоза (я об этом уж упоминала в одном из предыдущих постов), то…
Эх, хорошо все-таки, что я завела блог. Ведь в Школу драматического искусства Васильева, ученика Эфроса, я попала по приглашению новоявленной подружки, на халяву.
А седня вечером я пойду на концерт Кошки-Сашки. Пообещала ей комплиментарную рецензию - она, наивная Кошка-Сашка, и пригласила.
А че - вы же видите, я умею кропать комплиментарные рецензии! Посмотрю, стоит ли смешивать божий дар с яишницей, заодно подумаю над предложением Таронтино…
Мяу Вместо послесловия: возьмите в труппу мою подружку обезъянку Ноньку - она Вам такого нарисует!