ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 52)
Оригинал взят у sergey_v_fomin в ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 52)
«Мария Магдалина» (Ирина Мирошниченко).
Русский Спас (окончание)
«Пречистому Твоему образу поклоняемся, Благий…»
Тропарь из службы НЕРУКОТВОРНОМУ ОБРАЗУ СПАСА.
Возвращаясь к теме Русского Спаса, заметим, что его питали не какие-то конкретные образы языческого пантеона дохристианской Руси, а нечто гораздо более цельное и важное.
Это примерно то, о чем писал наш соотечественник, исследователь-энтузиаст, инженер по специальности Б.А. Ребиндер (1909†1987). (С Борисом Александровичем, человеком верующим, проживавшим в середине 1980-х во французском городе Руайя, в середине 1980-х я состоял в переписке.)
Посвятивший долгие годы жизни изучению русских древностей, в одном из своих последних исследований он писал: «…Прочитав Влесову Книгу, мы понимаем, что у древних славян была задолго до греков религия, близкая к Христианской... о Троичности божества и о Свентовите, который ни что иное, как христианский Святой Дух. Таким образом, можно допустить, что греки принесли славянам не сущность их религии, а только теологию и пышный обряд; а наоборот, мiровоззренье и мораль древних славян легли в основу христианской религии, которую принес и объяснил евреям Иисус Христос и Его за это распяли».
О глубоком и давнем смысле всего этого свидетельствует многое.
Вспомните, к примеру, слова хана Мамая, воскликнувшего после Куликовской битвы: «Велик Русский Бог!»
Слова эти не раз впоследствии звучали в самых различных, но всегда судьбоносных для России, обстоятельствах. Вспомним тут и Суворова («Велик Бог русский! Мы пойдем с Ним по стезям древней славы!»), и Императора Николая I (произнесшего после побед графа И.И. Дибича в 1830 г.: «Велик Русский Бог, и спасибо Забалканскому»), и поэта Н.М. Языкова, написавшего в 1844 г. в своем знаменитом стихотворении «К ненашим»:
Крепка, надежна Русь Святая,
И Русский Бог еще велик!
«В религиозном опыте народной души, - писал в 1913 г. искусствовед и священник С.Н. Дурылин, - переживаются и познаются все откровения и истины христианства, и в этом смысле не только можно, но и должно говорить о народном православии и Христе. […]
Христос говорил всем и пришел ко всем, к эллину и иудею, обрезанному и необрезанному; но к отдельному человеку и народу Он пришел таким, каким Он соизволил открыться этому человеку и народу, пребывающим в Его Церкви, в их религиозном опыте, и они знают Его таким, каким Он познан ими в им же данной, в меру сил их, благодати познания».
Много об этом размышлял писатель Н.С. Лесков. По словам С.Н. Дурылина, Николай Семенович, «молитвенно томится по русскому Христу, пламенно утверждает, что только на Руси видели Его действительный Лик». «…Он верил, что на земле, вот здесь, на русском проселке, на серой петербургской улице, он может встретить прохожего, простого, обыкновенного человека, лицо которого будет походить на Лицо Сына Человеческого».
О способности русского человека увидеть Христа и запечатлеть Его Лик говорится в одном из рассказов Н.С. Лескова «На краю света».
«…Я более всяких представлений о божестве, - признается в нем один из его героев, иеромонах-миссионер отец Кириак, - люблю этого нашего Русского Бога, который творит себе обитель “за пазушкой”. Тут, что нам господа греки ни толкуй и как ни доказывай, что мы им обязаны тем, что и Бога через них знаем, а не они нам Его открыли; - не в их пышном византийстве мы обрели Его в дыме каждений, а Он у нас свой, притоманный и по-нашему, попросту, всюду ходит, и под банный полочек без ладана в дусе хлада тонка проникнет, и за теплой пазухой голубком приоборкается».
С этими словами монах-простец обращается к Архиерею (кстати говоря, лицу, хотя и описанному в рассказе, но реальному, оставившему мемуары), который также постепенно начинает понимать: «У нас ведь это все в святой простоте семейно со Христом делается. Понимаем мы Его или нет, об этом толкуйте как знаете, но а что мы живем с Ним запросто - это-то уже очень кажется неоспоримо».
Известный своим глубоким пониманием и знанием иконописи Н.С. Лесков так - через того же Архиерея - определял значение и содержание русского образа Христа:
«…Не лицо, - а лик. Типическое русское изображение Господа: взгляд прям и прост, темя возвышенное […] …В лике есть выражение, но нет страстей. […] …Черты чуть слегка означены, а впечатление полно; мужиковат Он, правда, но при всем том Ему подобает поклонение, и как кому угодно, а по-моему, наш простодушный мастер лучше всех понял - Кого ему надо было написать. […]
…Где Он каким открылся, там таким и ходит; а к нам зашел Он в рабьем зраке и так и ходит, не имея где главы приклонить от Петербурга до Камчатки. […]
…Наше народное искусство поняло внешние черты Христова изображения, и народный дух наш, может быть, ближе к истине постиг и внутренние черты Его характера».
Символом Русского Христа, безусловно, является знаменитая рублевская икона из Звенигородского чина, вдохновителем которой в житии Святого Иконописца уверенно назван Преподобный Савва Сторожевский.
О том, какое значение этому образу придавала Андрей Тарковский, лучше всего свидетельствует тот факт, что именно этот образ (а не прославленная Троица) венчает в конце фильма иконный ряд Преподобного Андрея Рублева.
С двумя другими иконами, получившими впоследствии известность как «Звенигородский чин», она была найдена в грозном 1918 г. в дровнике близ Успенского храма на Городке в Звенигороде известным реставратором Григорием Осиповичем Чириковым (1880†1936).
Cобор Успения Пресвятой Богородицы на Городке. Звенигород.
Лучшее описание этого удивительного образа оставил специалист по Андрею Рублеву, профессор МГУ В.А. Плугин, которого мне довелось знать и у которого когда-то, во время учебы на истфаке Московского университета, я хотел специализироваться, но, по не зависевшим от меня причинам, это оказалось тогда невозможным…
«Русский пшеничный Спас». Икона из Звенигородского чина преподобного Андрея Рублева. Государственная Третьяковская галерея.
«Художественное воздействие этого произведения, - писал Владимiр Александрович - неотразимо. […]
Фигура Христа дана в плавном, почти незаметном движении. Его торс легко развернут вправо, и Спас мягко оборачивается. Лицо Христа при этом почти фронтально.
Тяжелая шапка волос перевешивает слева, вторя развороту корпуса и делая движение головы почти неощутимым. […]
Во всем строе образа присутствует какой-то минимум движения, нечто неуловимое, воспринимаемое скорее подсознанием, чем зрительно. […]
“Спас” из Звенигорода очаровывает и своим формальным совершенством и, главное, необыкновенной внутренней красотой образа.
Как только взгляд зрителя впервые преодолеет хаос утрат, кричащую обнаженность дерева, он более не заметит их. Останутся один преизбыточествующий добротой лик, один исполненный чудодейственной притягательности взор, одна благостная сила, которой невозможно противиться. […]
Если мы мысленно “дорисуем” фигуру по поздним репликам - вернем ей дивной красоты силуэт, знакомое по “Троице” сочетание несравненного рублевского голубца с глубоким вишневым тоном и узкой полоской золота и обрамлено киноварью белое пятно книги, - то приблизимся к пониманию того, что представлял собой “Спас” из Звенигорода.
Образ покоряющий высочайшей духовностью в силу отсутствия не телесности, а “осязательности”, материальной тяжести форм, во многом свойственных византийскому и балканскому искусству, современному художнику».
Тому же Плугину принадлежит реконструкция Евангельского текста, отсутствующего - из-за потерь - на самой иконе:
«Не на лица судите, сынове человечестии, но праведный суд судите.
Им же судом судите, осудится вам, в ню же меру мерите, отмерится вам».
Слова, понятные каждому человеку Русского духа, взыскующему не Закона, а Правды Божией и Справедливости. (Архетипы народного создания, запечатленные еще в древнем иларионовом «Слове о Законе и Благодати».)
Значимость этой иконы Преподобного Андрея Рублева, о творениях которого современники говорили, что созданные им образы - «все чудотворные», для Русского народного богословия трудно переоценить.
Американский историк Джеймс Биллингтон, директор Библиотеки Конгресса СЩА назвал лик Христа на этой иконе - «первым и во многом запоминающимся изображением лица России».
«…В течение веков, - отмечал о. Сергий Дурылин, - русские люди были простые люди, - неграмотные, безкнижные, - и однако, не смеем мы закончить это, сказав: “и до конца не просвещенные”. Нет, не до конца: у них было великое, святоотеческое, соборное просвещение иконою».
Как читаем мы в Деяниях VII Вселенского Собора: «…Икона выше слова - для простых людей».
Не через школу, книги, проповедь, а через церковную службу, и, прежде всего, - через икону - русский народ впитал в себя церковное учение, став, в конце концов, тем, что Достоевский называл «народом-богоносцем».
Продолжение следует.
«Мария Магдалина» (Ирина Мирошниченко).
Русский Спас (окончание)
«Пречистому Твоему образу поклоняемся, Благий…»
Тропарь из службы НЕРУКОТВОРНОМУ ОБРАЗУ СПАСА.
Возвращаясь к теме Русского Спаса, заметим, что его питали не какие-то конкретные образы языческого пантеона дохристианской Руси, а нечто гораздо более цельное и важное.
Это примерно то, о чем писал наш соотечественник, исследователь-энтузиаст, инженер по специальности Б.А. Ребиндер (1909†1987). (С Борисом Александровичем, человеком верующим, проживавшим в середине 1980-х во французском городе Руайя, в середине 1980-х я состоял в переписке.)
Посвятивший долгие годы жизни изучению русских древностей, в одном из своих последних исследований он писал: «…Прочитав Влесову Книгу, мы понимаем, что у древних славян была задолго до греков религия, близкая к Христианской... о Троичности божества и о Свентовите, который ни что иное, как христианский Святой Дух. Таким образом, можно допустить, что греки принесли славянам не сущность их религии, а только теологию и пышный обряд; а наоборот, мiровоззренье и мораль древних славян легли в основу христианской религии, которую принес и объяснил евреям Иисус Христос и Его за это распяли».
О глубоком и давнем смысле всего этого свидетельствует многое.
Вспомните, к примеру, слова хана Мамая, воскликнувшего после Куликовской битвы: «Велик Русский Бог!»
Слова эти не раз впоследствии звучали в самых различных, но всегда судьбоносных для России, обстоятельствах. Вспомним тут и Суворова («Велик Бог русский! Мы пойдем с Ним по стезям древней славы!»), и Императора Николая I (произнесшего после побед графа И.И. Дибича в 1830 г.: «Велик Русский Бог, и спасибо Забалканскому»), и поэта Н.М. Языкова, написавшего в 1844 г. в своем знаменитом стихотворении «К ненашим»:
Крепка, надежна Русь Святая,
И Русский Бог еще велик!
«В религиозном опыте народной души, - писал в 1913 г. искусствовед и священник С.Н. Дурылин, - переживаются и познаются все откровения и истины христианства, и в этом смысле не только можно, но и должно говорить о народном православии и Христе. […]
Христос говорил всем и пришел ко всем, к эллину и иудею, обрезанному и необрезанному; но к отдельному человеку и народу Он пришел таким, каким Он соизволил открыться этому человеку и народу, пребывающим в Его Церкви, в их религиозном опыте, и они знают Его таким, каким Он познан ими в им же данной, в меру сил их, благодати познания».
Много об этом размышлял писатель Н.С. Лесков. По словам С.Н. Дурылина, Николай Семенович, «молитвенно томится по русскому Христу, пламенно утверждает, что только на Руси видели Его действительный Лик». «…Он верил, что на земле, вот здесь, на русском проселке, на серой петербургской улице, он может встретить прохожего, простого, обыкновенного человека, лицо которого будет походить на Лицо Сына Человеческого».
О способности русского человека увидеть Христа и запечатлеть Его Лик говорится в одном из рассказов Н.С. Лескова «На краю света».
«…Я более всяких представлений о божестве, - признается в нем один из его героев, иеромонах-миссионер отец Кириак, - люблю этого нашего Русского Бога, который творит себе обитель “за пазушкой”. Тут, что нам господа греки ни толкуй и как ни доказывай, что мы им обязаны тем, что и Бога через них знаем, а не они нам Его открыли; - не в их пышном византийстве мы обрели Его в дыме каждений, а Он у нас свой, притоманный и по-нашему, попросту, всюду ходит, и под банный полочек без ладана в дусе хлада тонка проникнет, и за теплой пазухой голубком приоборкается».
С этими словами монах-простец обращается к Архиерею (кстати говоря, лицу, хотя и описанному в рассказе, но реальному, оставившему мемуары), который также постепенно начинает понимать: «У нас ведь это все в святой простоте семейно со Христом делается. Понимаем мы Его или нет, об этом толкуйте как знаете, но а что мы живем с Ним запросто - это-то уже очень кажется неоспоримо».
Известный своим глубоким пониманием и знанием иконописи Н.С. Лесков так - через того же Архиерея - определял значение и содержание русского образа Христа:
«…Не лицо, - а лик. Типическое русское изображение Господа: взгляд прям и прост, темя возвышенное […] …В лике есть выражение, но нет страстей. […] …Черты чуть слегка означены, а впечатление полно; мужиковат Он, правда, но при всем том Ему подобает поклонение, и как кому угодно, а по-моему, наш простодушный мастер лучше всех понял - Кого ему надо было написать. […]
…Где Он каким открылся, там таким и ходит; а к нам зашел Он в рабьем зраке и так и ходит, не имея где главы приклонить от Петербурга до Камчатки. […]
…Наше народное искусство поняло внешние черты Христова изображения, и народный дух наш, может быть, ближе к истине постиг и внутренние черты Его характера».
Символом Русского Христа, безусловно, является знаменитая рублевская икона из Звенигородского чина, вдохновителем которой в житии Святого Иконописца уверенно назван Преподобный Савва Сторожевский.
О том, какое значение этому образу придавала Андрей Тарковский, лучше всего свидетельствует тот факт, что именно этот образ (а не прославленная Троица) венчает в конце фильма иконный ряд Преподобного Андрея Рублева.
С двумя другими иконами, получившими впоследствии известность как «Звенигородский чин», она была найдена в грозном 1918 г. в дровнике близ Успенского храма на Городке в Звенигороде известным реставратором Григорием Осиповичем Чириковым (1880†1936).
Cобор Успения Пресвятой Богородицы на Городке. Звенигород.
Лучшее описание этого удивительного образа оставил специалист по Андрею Рублеву, профессор МГУ В.А. Плугин, которого мне довелось знать и у которого когда-то, во время учебы на истфаке Московского университета, я хотел специализироваться, но, по не зависевшим от меня причинам, это оказалось тогда невозможным…
«Русский пшеничный Спас». Икона из Звенигородского чина преподобного Андрея Рублева. Государственная Третьяковская галерея.
«Художественное воздействие этого произведения, - писал Владимiр Александрович - неотразимо. […]
Фигура Христа дана в плавном, почти незаметном движении. Его торс легко развернут вправо, и Спас мягко оборачивается. Лицо Христа при этом почти фронтально.
Тяжелая шапка волос перевешивает слева, вторя развороту корпуса и делая движение головы почти неощутимым. […]
Во всем строе образа присутствует какой-то минимум движения, нечто неуловимое, воспринимаемое скорее подсознанием, чем зрительно. […]
“Спас” из Звенигорода очаровывает и своим формальным совершенством и, главное, необыкновенной внутренней красотой образа.
Как только взгляд зрителя впервые преодолеет хаос утрат, кричащую обнаженность дерева, он более не заметит их. Останутся один преизбыточествующий добротой лик, один исполненный чудодейственной притягательности взор, одна благостная сила, которой невозможно противиться. […]
Если мы мысленно “дорисуем” фигуру по поздним репликам - вернем ей дивной красоты силуэт, знакомое по “Троице” сочетание несравненного рублевского голубца с глубоким вишневым тоном и узкой полоской золота и обрамлено киноварью белое пятно книги, - то приблизимся к пониманию того, что представлял собой “Спас” из Звенигорода.
Образ покоряющий высочайшей духовностью в силу отсутствия не телесности, а “осязательности”, материальной тяжести форм, во многом свойственных византийскому и балканскому искусству, современному художнику».
Тому же Плугину принадлежит реконструкция Евангельского текста, отсутствующего - из-за потерь - на самой иконе:
«Не на лица судите, сынове человечестии, но праведный суд судите.
Им же судом судите, осудится вам, в ню же меру мерите, отмерится вам».
Слова, понятные каждому человеку Русского духа, взыскующему не Закона, а Правды Божией и Справедливости. (Архетипы народного создания, запечатленные еще в древнем иларионовом «Слове о Законе и Благодати».)
Значимость этой иконы Преподобного Андрея Рублева, о творениях которого современники говорили, что созданные им образы - «все чудотворные», для Русского народного богословия трудно переоценить.
Американский историк Джеймс Биллингтон, директор Библиотеки Конгресса СЩА назвал лик Христа на этой иконе - «первым и во многом запоминающимся изображением лица России».
«…В течение веков, - отмечал о. Сергий Дурылин, - русские люди были простые люди, - неграмотные, безкнижные, - и однако, не смеем мы закончить это, сказав: “и до конца не просвещенные”. Нет, не до конца: у них было великое, святоотеческое, соборное просвещение иконою».
Как читаем мы в Деяниях VII Вселенского Собора: «…Икона выше слова - для простых людей».
Не через школу, книги, проповедь, а через церковную службу, и, прежде всего, - через икону - русский народ впитал в себя церковное учение, став, в конце концов, тем, что Достоевский называл «народом-богоносцем».
Продолжение следует.