ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 50) "Андрей Рублёв"
Оригинал взят у sergey_v_fomin в ТАРКОВСКИЕ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ (часть 50)
Прения с Феофаном
«“…Долго ли муки сея, протопоп, будет?” И я говорю: “Марковна, до самыя смерти!”»
«Житие протопопа Аввакума».
«Боже, как грустна наша Россия!»
А.С. ПУШКИН.
Одна из центральных линий фильма, основной его узел - собеседования Андрея Рублева с Феофаном Греком.
Это киноновеллы «Феофан Грек», «Страсти по Андрею» и «Набег».
«В фильме, - делился в августе 1967 г. своими размышлениями о только что снятой ленте в беседе со своим однокашником, режиссером Николаем Гибу, Андрей Тарковский, - идет спор между Феофаном Греком и Андреем Рублевым; оба талантливы, это я знаю, но не знаю, кто из них талантливее.
Что Андрей Рублев - гений, мне известно; Феофан может быть более талантливым, потому что он непосредственно отражает ужас того времени в своих персонажах, в своих бегах, т.е., что он видел - то он и рисовал. […]
Я Феофана люблю. Что он видел, то он и выражал в росписи. Рублев тоже все видел, но он выстрадал увиденное значительно глубже, чем Феофан. И гений его в том, что он нашел возможным создать нравственный идеал, который более необходим в состоянии потрясения, т.е. в чистом виде, и этим он доказал диалектичность искусства: он почувствовал, что необходимо испытать человеку... И создал образы, которые могут спасти человека.
Именно поэтому я не могу назвать его творчество трагедией. Он создал светлый, нравственный идеал, и меня огорчает то обстоятельство, что для многих это оказалось недоступным, непонятным».
Хорошо известные кадры киноновеллы «Страсти по Андрею»: на экране появляются голые ноги Феофана, сидящего - для излечения ломоты - в муравейнике.
Начинается спор Андрея с Феофаном.
«Феофан: Ну хорошо. Ты мне скажи по чести: темен народ или не темен? А? Не слышу!
Андрей: Темен! Только кто виноват в этом?
Феофан: Да по дурости собственной и темен! Ты что, грехов по темноте своей не имеешь?
Андрей: Да как не иметь...
Феофан: И я имею! Господи, прости, прими и укроти! Ну, ничего, Страшный суд скоро, Все, как свечи, гореть будем. И помяни мое слово, такое тогда начнется! Все друг на друга грехи сваливать начнут, выгораживаться перед Вседержителем...
Андрей: И как ты с такими мыслями писать можешь, не понимаю! Восхваление еще принимаешь. Да я бы уже давно схиму принял. В пещеру бы навек поселился!
Феофан: Я Господу служу, а не людям. А похвалы? Сегодня хвалят, завтра ругают, за что еще вчера хвалили. А послезавтра забудут. И тебя забудут, и меня забудут. Суета и тлен все! Не такие вещи и то забывали. Все глупости и подлости род человеческий уже совершил, и теперь только повторяет их. Все “на круге своя”! И кружится, и кружится! Если б Иисус снова на землю пришел, Его бы снова распяли!»
Словно в подтверждение этих последних слов, в той же киноновелле далее мы видим сцену «Русской Голгофы», на всем протяжении которой прения иконописцев продолжаются…
«Андрей: ...Напоминать надо почаще, что люди они, что русские, одна кровь, одна земля. Зло везде есть, всегда найдутся охотники продать себя за тридцать серебреников, а на мужика все новые беды сыплются: то татары, по три раза за осень, то голод, то мор, а он все работает, работает... несет свой крест смиренно, не отчаивается, а молчит и терпит, только Бога молит, чтоб сил хватило. Да разве не простит таким Всевышний темноты их...»
Эти слова обращают нас и к иному, еще более важному.
Вспомним «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского за 1873 год (глава «Влас»):
«Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно так, но Христа он знает и носит Его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о Нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. Повторяю: можно очень много знать безсознательно».
Да, русские крестьяне, в массе своей не умевшие читать и, главное, не имевшие в своем распоряжении нужных книг, получали наставление в Христианских истинах, в основном на слух, на службах в храмах. Но ведь и зиждущееся на этом Литургическое богословие, как известно, является наиболее выверенным и чистым.
Во всем Христианском мiре Русский народ - единственный, связавший не только свою историю или будущность, но и саму сущность с Верой в Господа нашего Иисуса Христа, да так сам себя и назвавший…
В один из, пожалуй, самых страшных периодов отечественной истории, в 1919 г. литературовед и священник о. Сергий Дурылин, размышляя об этом, писал: «Русский народ - христианин, он сам себя так назвал по признаку веры, а не как другие народы по признаку труда или рода жизни. Этим признаком он определил себя: он хрестианин, хресьяин, крестьянин, а не agricola, Landmann, Markmann, paysan, villan и т.д.»
Заключительный, важнейший по смыслу разговор Андрея с почившим уже к тому времени Феофаном - то ли во сне, то ли наяву - происходит в конце киноновеллы «Набег».
«Андрей: Послушай, что же это такое делается? Убивают, насильничают, вместе с татарвой храмы обдирают, а, ведь ты говорил мне... Только мне теперь хуже, чем тебе. Ты уж помер, а я ...
Феофан: Помер? Ну и что?
Андрей: Да не о том я. А что полжизни в слепоте провел! Я же для них, для людей делал, днями - ночами. Не люди ведь это, а? Правду ты говорил. Правду.
Феофан: Мало ли что я тогда говорил? Ты вот теперь ошибаешься, я тогда ошибался.
Андрей: А разве вера не одна у нас, не одна земля?.. Не одна кровь?
…А один татарин даже улыбался, кричал все: “Вы и без нас друг другу глотки перегрызете”. А? Позор-то какой!
…Знаешь, я писать больше никогда не буду.
Феофан: Почему?
Андрей: Не нужно это никому. Вот и все.
Феофан: Подумаешь, иконостас сожгли. Да меня, знаешь, сколько пожгли? Во Пскове, в Новгороде, в Галиче! Великий грех на себя берешь!
Андрей: Я тебе самого главного не сказал. Человека я убил... русского. Как увидел я, что тащит он ее...
Феофан: За грехи наши и зло человеческий облик приняло. Покушаешься на зло, на человеческую плоть покушаешься. Бог-то простит, только ты себе не прощай. Так и живи, меж великим прощением и собственным терзанием...
Андрей: Русь, Русь... все-то, она, родная, терпит, все вытерпит. Долго еще так будет, а? Феофан?
Феофан: Не знаю. Всегда, наверное... Всё же красиво все это».
Собственно, это взгляд на Россию Пушкина, Тютчева, Мусоргского.
Тут многое вспоминается…
И слова боярина Шакловитого из третьего действия оперы «Хованщина» М.П. Мусоргского, обращенные к Руси:
Стонала ты под яремом татарским, шла, брела за умом боярским.
Пропала дань татарская, престала власть боярская,
А ты, печальница, страждешь и терпишь!
И, конечно, знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева 1855 года:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа -
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
В связи с этими известными стихами С.Н. Дурылин заметил, что, кроме гоголевской России, по которой разъезжал в своей бричке Чичиков, была еще тютчевская Русь, которую «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».)
Нельзя, конечно же, пропустить и известное письмо А.С. Пушкина П.Я. Чаадаеву, написанное поэтом в конце своего жизненного поприща, 19 октября 1836 г., в ответ на первое «Философическое письмо» Петра Яковлевича:
«Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. […]
Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и безцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?
Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? […]
Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал».
Письмо это мы приводим еще и потому, что сам Андрей Тарковский считал его одним из важнейших текстов Русской мысли.
Именно его в фильме «Зеркало» читает вслух по старинному пушкинскому томику мальчик Игнат сестре главного героя в комнате, на стене которой хорошо виден рекламный плакат Михаила Ромадина к картине «Андрей Рублев» с репродукцией «Троицы» Преподобного иконописца.
Все эти сюжеты словно бы закольцовывают существенный период творчества режиссера, являя собой грандиозную симфонию важнейших для понимания прошлого, настоящего и будущего России смыслов.
Продолжение следует.
Прения с Феофаном
«“…Долго ли муки сея, протопоп, будет?” И я говорю: “Марковна, до самыя смерти!”»
«Житие протопопа Аввакума».
«Боже, как грустна наша Россия!»
А.С. ПУШКИН.
Одна из центральных линий фильма, основной его узел - собеседования Андрея Рублева с Феофаном Греком.
Это киноновеллы «Феофан Грек», «Страсти по Андрею» и «Набег».
«В фильме, - делился в августе 1967 г. своими размышлениями о только что снятой ленте в беседе со своим однокашником, режиссером Николаем Гибу, Андрей Тарковский, - идет спор между Феофаном Греком и Андреем Рублевым; оба талантливы, это я знаю, но не знаю, кто из них талантливее.
Что Андрей Рублев - гений, мне известно; Феофан может быть более талантливым, потому что он непосредственно отражает ужас того времени в своих персонажах, в своих бегах, т.е., что он видел - то он и рисовал. […]
Я Феофана люблю. Что он видел, то он и выражал в росписи. Рублев тоже все видел, но он выстрадал увиденное значительно глубже, чем Феофан. И гений его в том, что он нашел возможным создать нравственный идеал, который более необходим в состоянии потрясения, т.е. в чистом виде, и этим он доказал диалектичность искусства: он почувствовал, что необходимо испытать человеку... И создал образы, которые могут спасти человека.
Именно поэтому я не могу назвать его творчество трагедией. Он создал светлый, нравственный идеал, и меня огорчает то обстоятельство, что для многих это оказалось недоступным, непонятным».
Хорошо известные кадры киноновеллы «Страсти по Андрею»: на экране появляются голые ноги Феофана, сидящего - для излечения ломоты - в муравейнике.
Начинается спор Андрея с Феофаном.
«Феофан: Ну хорошо. Ты мне скажи по чести: темен народ или не темен? А? Не слышу!
Андрей: Темен! Только кто виноват в этом?
Феофан: Да по дурости собственной и темен! Ты что, грехов по темноте своей не имеешь?
Андрей: Да как не иметь...
Феофан: И я имею! Господи, прости, прими и укроти! Ну, ничего, Страшный суд скоро, Все, как свечи, гореть будем. И помяни мое слово, такое тогда начнется! Все друг на друга грехи сваливать начнут, выгораживаться перед Вседержителем...
Андрей: И как ты с такими мыслями писать можешь, не понимаю! Восхваление еще принимаешь. Да я бы уже давно схиму принял. В пещеру бы навек поселился!
Феофан: Я Господу служу, а не людям. А похвалы? Сегодня хвалят, завтра ругают, за что еще вчера хвалили. А послезавтра забудут. И тебя забудут, и меня забудут. Суета и тлен все! Не такие вещи и то забывали. Все глупости и подлости род человеческий уже совершил, и теперь только повторяет их. Все “на круге своя”! И кружится, и кружится! Если б Иисус снова на землю пришел, Его бы снова распяли!»
Словно в подтверждение этих последних слов, в той же киноновелле далее мы видим сцену «Русской Голгофы», на всем протяжении которой прения иконописцев продолжаются…
«Андрей: ...Напоминать надо почаще, что люди они, что русские, одна кровь, одна земля. Зло везде есть, всегда найдутся охотники продать себя за тридцать серебреников, а на мужика все новые беды сыплются: то татары, по три раза за осень, то голод, то мор, а он все работает, работает... несет свой крест смиренно, не отчаивается, а молчит и терпит, только Бога молит, чтоб сил хватило. Да разве не простит таким Всевышний темноты их...»
Эти слова обращают нас и к иному, еще более важному.
Вспомним «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского за 1873 год (глава «Влас»):
«Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно так, но Христа он знает и носит Его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о Нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. Повторяю: можно очень много знать безсознательно».
Да, русские крестьяне, в массе своей не умевшие читать и, главное, не имевшие в своем распоряжении нужных книг, получали наставление в Христианских истинах, в основном на слух, на службах в храмах. Но ведь и зиждущееся на этом Литургическое богословие, как известно, является наиболее выверенным и чистым.
Во всем Христианском мiре Русский народ - единственный, связавший не только свою историю или будущность, но и саму сущность с Верой в Господа нашего Иисуса Христа, да так сам себя и назвавший…
В один из, пожалуй, самых страшных периодов отечественной истории, в 1919 г. литературовед и священник о. Сергий Дурылин, размышляя об этом, писал: «Русский народ - христианин, он сам себя так назвал по признаку веры, а не как другие народы по признаку труда или рода жизни. Этим признаком он определил себя: он хрестианин, хресьяин, крестьянин, а не agricola, Landmann, Markmann, paysan, villan и т.д.»
Заключительный, важнейший по смыслу разговор Андрея с почившим уже к тому времени Феофаном - то ли во сне, то ли наяву - происходит в конце киноновеллы «Набег».
«Андрей: Послушай, что же это такое делается? Убивают, насильничают, вместе с татарвой храмы обдирают, а, ведь ты говорил мне... Только мне теперь хуже, чем тебе. Ты уж помер, а я ...
Феофан: Помер? Ну и что?
Андрей: Да не о том я. А что полжизни в слепоте провел! Я же для них, для людей делал, днями - ночами. Не люди ведь это, а? Правду ты говорил. Правду.
Феофан: Мало ли что я тогда говорил? Ты вот теперь ошибаешься, я тогда ошибался.
Андрей: А разве вера не одна у нас, не одна земля?.. Не одна кровь?
…А один татарин даже улыбался, кричал все: “Вы и без нас друг другу глотки перегрызете”. А? Позор-то какой!
…Знаешь, я писать больше никогда не буду.
Феофан: Почему?
Андрей: Не нужно это никому. Вот и все.
Феофан: Подумаешь, иконостас сожгли. Да меня, знаешь, сколько пожгли? Во Пскове, в Новгороде, в Галиче! Великий грех на себя берешь!
Андрей: Я тебе самого главного не сказал. Человека я убил... русского. Как увидел я, что тащит он ее...
Феофан: За грехи наши и зло человеческий облик приняло. Покушаешься на зло, на человеческую плоть покушаешься. Бог-то простит, только ты себе не прощай. Так и живи, меж великим прощением и собственным терзанием...
Андрей: Русь, Русь... все-то, она, родная, терпит, все вытерпит. Долго еще так будет, а? Феофан?
Феофан: Не знаю. Всегда, наверное... Всё же красиво все это».
Собственно, это взгляд на Россию Пушкина, Тютчева, Мусоргского.
Тут многое вспоминается…
И слова боярина Шакловитого из третьего действия оперы «Хованщина» М.П. Мусоргского, обращенные к Руси:
Стонала ты под яремом татарским, шла, брела за умом боярским.
Пропала дань татарская, престала власть боярская,
А ты, печальница, страждешь и терпишь!
И, конечно, знаменитое стихотворение Ф.И. Тютчева 1855 года:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа -
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
В связи с этими известными стихами С.Н. Дурылин заметил, что, кроме гоголевской России, по которой разъезжал в своей бричке Чичиков, была еще тютчевская Русь, которую «в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя».)
Нельзя, конечно же, пропустить и известное письмо А.С. Пушкина П.Я. Чаадаеву, написанное поэтом в конце своего жизненного поприща, 19 октября 1836 г., в ответ на первое «Философическое письмо» Петра Яковлевича:
«Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. […]
Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и безцельной деятельности, которой отличается юность всех народов?
Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? […]
Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал».
Письмо это мы приводим еще и потому, что сам Андрей Тарковский считал его одним из важнейших текстов Русской мысли.
Именно его в фильме «Зеркало» читает вслух по старинному пушкинскому томику мальчик Игнат сестре главного героя в комнате, на стене которой хорошо виден рекламный плакат Михаила Ромадина к картине «Андрей Рублев» с репродукцией «Троицы» Преподобного иконописца.
Все эти сюжеты словно бы закольцовывают существенный период творчества режиссера, являя собой грандиозную симфонию важнейших для понимания прошлого, настоящего и будущего России смыслов.
Продолжение следует.