(no subject)
Давно я не вёл этот дневник. Даже не собирался к нему возвращаться. Тем не менее это произошло.
Четыре последних года я провёл словно под анестезией. Безразлично следовал примитивной ежедневной программе, похожий на заблудившегося биоробота, не имеющего собственных чувств и желаний. Не ощущал себя живым, и вроде бы не был мёртвым.
Неделю назад меня оставила гражданская жена. Анестезия вдруг перестала действовать. И, странно, чувства вернулись. Я то и дело ловлю себя на том, что сквозь пелену печали, любуюсь красоте цветочной клумбы, или дереву посреди уютного скверика. Могу просто сидеть на лавочке и наслаждаться открывающимся видом. И всё это на фоне тоски, которую Ялом назвал бы экзистенциальной.
Так уже было. В прошлое расставание я страдал неизмеримо сильнее, но именно на то время пришлись минуты пронзительного, кристально чистого счастья.
Особенно запомнился один эпизод. Как-то на моем пути оказалась огромная лужа, разлившаяся по всему полотну дороги. Она была мелкой, так что я мог шагать по ней не боясь промочить ноги. Пройдя по ней немного, я остановился. Я стоял на огромном зеркале. Подо мной больше не было асфальтовой дороги. Было два хмурых неба. И деревья, по краям, росли в обе стороны.
Мне хотелось задержать это мгновение, впитать его в себя без остатка, но опасение показаться идиотом, погнало меня прочь.
Сколько я потом ни пытался увидеть в лужах красоту, видел только тухлую воду и грязь.
Жена меня оставила очень вовремя. Умница, сам бы я не решился разорвать отношения. Я слишком боюсь причинять боль. Зато теперь, когда у меня опять есть чувства, я могу их препарировать, зарываться в них всё глубже и глубже, пока в мерзкой вонючей жиже своего я, не найду ответы, ради которых жрал ЛСД.
О, голова моя. Я буду когда-нибудь счастлив?
Четыре последних года я провёл словно под анестезией. Безразлично следовал примитивной ежедневной программе, похожий на заблудившегося биоробота, не имеющего собственных чувств и желаний. Не ощущал себя живым, и вроде бы не был мёртвым.
Неделю назад меня оставила гражданская жена. Анестезия вдруг перестала действовать. И, странно, чувства вернулись. Я то и дело ловлю себя на том, что сквозь пелену печали, любуюсь красоте цветочной клумбы, или дереву посреди уютного скверика. Могу просто сидеть на лавочке и наслаждаться открывающимся видом. И всё это на фоне тоски, которую Ялом назвал бы экзистенциальной.
Так уже было. В прошлое расставание я страдал неизмеримо сильнее, но именно на то время пришлись минуты пронзительного, кристально чистого счастья.
Особенно запомнился один эпизод. Как-то на моем пути оказалась огромная лужа, разлившаяся по всему полотну дороги. Она была мелкой, так что я мог шагать по ней не боясь промочить ноги. Пройдя по ней немного, я остановился. Я стоял на огромном зеркале. Подо мной больше не было асфальтовой дороги. Было два хмурых неба. И деревья, по краям, росли в обе стороны.
Мне хотелось задержать это мгновение, впитать его в себя без остатка, но опасение показаться идиотом, погнало меня прочь.
Сколько я потом ни пытался увидеть в лужах красоту, видел только тухлую воду и грязь.
Жена меня оставила очень вовремя. Умница, сам бы я не решился разорвать отношения. Я слишком боюсь причинять боль. Зато теперь, когда у меня опять есть чувства, я могу их препарировать, зарываться в них всё глубже и глубже, пока в мерзкой вонючей жиже своего я, не найду ответы, ради которых жрал ЛСД.
О, голова моя. Я буду когда-нибудь счастлив?