Прощай шлюха
- Прощай, шлюха! - крикнул я ей. Одна моя нога уже была перекинута через перила балкона.
- Стой! - крикнула она в ответ, - Ты забыл свой блокнот! Ты же постоянно что-то пишешь…
- Спасибо, - сказал я, - там, куда я собираюсь, это не понадобится. А этот амбал, - продолжил я, - твой будущий муж, тебя каждый день долбит? Еще не лопнула?
- Ну, от тебя же не лопнула, - хмыкнула она.
- Ты опытная, знаешь свое дело, - согласился я. - А помнишь, помнишь, ты говорила мне, что я все преодолею и потом, где бы ты ни была, найду тебя? Знаешь, это невозможно, потому что в тебя к тому времени, милая, мячи можно будет закидывать…
- Какой же ты урод! - крикнула она.
- Копилка! - выплюнул я. - Желаю, чтобы в тебе к концу твоей жизни побывало хуев сорок, не меньше, или сколько ты там их хочешь в себя.
- Твоя литература ничего не значит, - желчно выплюнула она.
- Сейчас мы это проверим, - сказал я, перекинул вторую ногу и прыгнул.
Нельзя сказать, что приземление было мягким. Я не мог пошевелить ни одним из своих членов. Кажется, каждая косточка в скелете была сломана, или же и того хуже - раздроблена. Из головы моей что-то неспешно вытекало. Глупо, глупо прыгать с девятого этажа! Не очень приятно, уж лучше от передоза: пык по вене, глаза закрыл и провалился в вечность. В следующий раз так и попробую, но сейчас ничего не поделаешь, надо как-то выбираться. Я не сразу смог подняться - сначала у меня зашевелился мизинец левой руки, потом вся кисть, и так постепенно я растормошил все тело. Поднялся. Отряхнулся. Из головы моей по-прежнему вытекало что-то густое и липкое…
Слегка пошатываясь, я неспешно зашел в подъезд своего дома. Там было темно. На ощупь я поднялся на свой этаж, толкнул дверь - она была открыта. Я вошел. Там были люди. Старухи в черных балахонах о чем-то плакали в зале. Завывали надрывно, а потом снова плакали. И так без конца. Два незнакомых мне мужика втихаря пили водку на кухне. В коридоре толпились женщины. В спальне моей кто-то тоже плакал, но уже не так чуждо, как незнакомые мне старухи, но я не стал входить и проверять, кто именно. Все они вели себя так, будто меня не видят. Меня почему-то это совсем не смутило, напротив, даже позабавило. Я - невидимка. Всю жизнь мечтал. Я тихонечко открыл дверь (она почему-то стала очень тяжела для меня, поддалась с трудом, странно: когда входил, я этого не заметил), и протиснулся в проем.
Я решил не тратить время зря, ибо время - это очень ценная штука, и потому прямиком направился в самый ближайший бар, чтобы там все выяснить. Все, что удастся. В баре было много народу. Шумный люд. Накурено. Но и свежо одновременно. Дым был приятен на вкус как никогда. Я окинул взглядом всех посетителей. Все они не выглядели живыми, но и мертвыми их назвать было нельзя. Особенно жив и прекрасен был тот, что сидел у барной стойки. Это был здоровый старик с загорелым и добрым лицом. Он улыбнулся мне и жестом позвал к себе. Это был Чарльз Буковски.
- Здравствуй старик, - сказал он мне, протягивая руку. Я удивился: ни я английского (даже на начальном уровне), ни, полагаю, он русского при жизни не знали, но здесь мы понимали друг друга без труда.
Я с удовольствием пожал его сильную руку. Слегка в растерянности и изумлении ответил:
- Здравствуйте, - и присел на барный стул рядом.
- Будешь? - он указал на ополовиненную бутылку виски, что стояла перед ним.
- Конечно, - ответил я. Он налил нам по полной. Мы выпили. Он налил еще. Мы выпили еще. После третьей стопки решили сделать перерыв. Пошла хорошо. Он протянул мне сигареты «Кэмел». Я закурил. Он тоже.
- Эх, - вдохнул я полными легкими, - сейчас бы еще вмазаться.
- Ну, извини, - ответил он, улыбнувшись, - у меня только бухло.
- Ты видел всю неправду и лживость жизни и прожил много лет, скажи, почему они ничего не ждут?
- Мы, люди, никогда ничего не ждем, - ответил Чарльз и через паузу продолжил, - а чего ждал ты?
- Её, - уверенно ответил я. - Как думаешь, что она сейчас делает?
- Ебется! - ответил Буковски, и мы истерично засмеялись. И хотя у меня уже не было сердца, в груди моей все же что-то горько кольнуло.
- Знаешь, - продолжил я, - у меня микроинфаркт от пьянки и ширки, цирроз назревает и сердце ни к черту, а она ебется!
И мы снова, пуще прежнего, рассмеялись. И снова что-то горько кольнуло в груди.
- Ладно, старик, - он положил мне руку на плечо, - успокойся, тебя и это сломать не сможет. Они нас никогда не сломают.
Виски кончился, и мы взяли еще по пиву.
- Я ведь не еблю с ней люблю, а Ее. Сначала ее, а уж потом еблю с ней. Понимаешь?
- Понимаю, - сочувствующе ответил он, - людское племя - нелюди - ты должен был знать это с самого начала. И быть к этому готов. От них нельзя ждать ничего хорошего, потому что ничего хорошего они изначально, по своей природе, дать не могут, только забрать. Забудь о ней, - сказал он мне, - она не стоит ни одной твоей строчки.
Я воспринял его слова как истину. А потом мы пили дальше и говорили о многом: о литературе, о вечности, о женщинах и скачках… Когда я уже порядком напился, и за окном была глухая ночь, я решил что пора возвращаться домой. Встал и, едва держась на ногах, пошел к выходу. Бук остался за барной стойкой. Выйдя на воздух, я упал и стал блевать прямо на себя кисло-горькой желчью. Я блевал снова и снова. Моя одежда: рубашка и джинсы были все в блевотине. Я весь был в своих собственных внутренностях. Но мне стало легче. Мне было хорошо. Я откинул голову на холодную землю - звезд на небе видно не было, ни одной, только темная холодная бездна. Я глубоко вздохнул и отключился. Больше я ничего не помню.
- Стой! - крикнула она в ответ, - Ты забыл свой блокнот! Ты же постоянно что-то пишешь…
- Спасибо, - сказал я, - там, куда я собираюсь, это не понадобится. А этот амбал, - продолжил я, - твой будущий муж, тебя каждый день долбит? Еще не лопнула?
- Ну, от тебя же не лопнула, - хмыкнула она.
- Ты опытная, знаешь свое дело, - согласился я. - А помнишь, помнишь, ты говорила мне, что я все преодолею и потом, где бы ты ни была, найду тебя? Знаешь, это невозможно, потому что в тебя к тому времени, милая, мячи можно будет закидывать…
- Какой же ты урод! - крикнула она.
- Копилка! - выплюнул я. - Желаю, чтобы в тебе к концу твоей жизни побывало хуев сорок, не меньше, или сколько ты там их хочешь в себя.
- Твоя литература ничего не значит, - желчно выплюнула она.
- Сейчас мы это проверим, - сказал я, перекинул вторую ногу и прыгнул.
Нельзя сказать, что приземление было мягким. Я не мог пошевелить ни одним из своих членов. Кажется, каждая косточка в скелете была сломана, или же и того хуже - раздроблена. Из головы моей что-то неспешно вытекало. Глупо, глупо прыгать с девятого этажа! Не очень приятно, уж лучше от передоза: пык по вене, глаза закрыл и провалился в вечность. В следующий раз так и попробую, но сейчас ничего не поделаешь, надо как-то выбираться. Я не сразу смог подняться - сначала у меня зашевелился мизинец левой руки, потом вся кисть, и так постепенно я растормошил все тело. Поднялся. Отряхнулся. Из головы моей по-прежнему вытекало что-то густое и липкое…
Слегка пошатываясь, я неспешно зашел в подъезд своего дома. Там было темно. На ощупь я поднялся на свой этаж, толкнул дверь - она была открыта. Я вошел. Там были люди. Старухи в черных балахонах о чем-то плакали в зале. Завывали надрывно, а потом снова плакали. И так без конца. Два незнакомых мне мужика втихаря пили водку на кухне. В коридоре толпились женщины. В спальне моей кто-то тоже плакал, но уже не так чуждо, как незнакомые мне старухи, но я не стал входить и проверять, кто именно. Все они вели себя так, будто меня не видят. Меня почему-то это совсем не смутило, напротив, даже позабавило. Я - невидимка. Всю жизнь мечтал. Я тихонечко открыл дверь (она почему-то стала очень тяжела для меня, поддалась с трудом, странно: когда входил, я этого не заметил), и протиснулся в проем.
Я решил не тратить время зря, ибо время - это очень ценная штука, и потому прямиком направился в самый ближайший бар, чтобы там все выяснить. Все, что удастся. В баре было много народу. Шумный люд. Накурено. Но и свежо одновременно. Дым был приятен на вкус как никогда. Я окинул взглядом всех посетителей. Все они не выглядели живыми, но и мертвыми их назвать было нельзя. Особенно жив и прекрасен был тот, что сидел у барной стойки. Это был здоровый старик с загорелым и добрым лицом. Он улыбнулся мне и жестом позвал к себе. Это был Чарльз Буковски.
- Здравствуй старик, - сказал он мне, протягивая руку. Я удивился: ни я английского (даже на начальном уровне), ни, полагаю, он русского при жизни не знали, но здесь мы понимали друг друга без труда.
Я с удовольствием пожал его сильную руку. Слегка в растерянности и изумлении ответил:
- Здравствуйте, - и присел на барный стул рядом.
- Будешь? - он указал на ополовиненную бутылку виски, что стояла перед ним.
- Конечно, - ответил я. Он налил нам по полной. Мы выпили. Он налил еще. Мы выпили еще. После третьей стопки решили сделать перерыв. Пошла хорошо. Он протянул мне сигареты «Кэмел». Я закурил. Он тоже.
- Эх, - вдохнул я полными легкими, - сейчас бы еще вмазаться.
- Ну, извини, - ответил он, улыбнувшись, - у меня только бухло.
- Ты видел всю неправду и лживость жизни и прожил много лет, скажи, почему они ничего не ждут?
- Мы, люди, никогда ничего не ждем, - ответил Чарльз и через паузу продолжил, - а чего ждал ты?
- Её, - уверенно ответил я. - Как думаешь, что она сейчас делает?
- Ебется! - ответил Буковски, и мы истерично засмеялись. И хотя у меня уже не было сердца, в груди моей все же что-то горько кольнуло.
- Знаешь, - продолжил я, - у меня микроинфаркт от пьянки и ширки, цирроз назревает и сердце ни к черту, а она ебется!
И мы снова, пуще прежнего, рассмеялись. И снова что-то горько кольнуло в груди.
- Ладно, старик, - он положил мне руку на плечо, - успокойся, тебя и это сломать не сможет. Они нас никогда не сломают.
Виски кончился, и мы взяли еще по пиву.
- Я ведь не еблю с ней люблю, а Ее. Сначала ее, а уж потом еблю с ней. Понимаешь?
- Понимаю, - сочувствующе ответил он, - людское племя - нелюди - ты должен был знать это с самого начала. И быть к этому готов. От них нельзя ждать ничего хорошего, потому что ничего хорошего они изначально, по своей природе, дать не могут, только забрать. Забудь о ней, - сказал он мне, - она не стоит ни одной твоей строчки.
Я воспринял его слова как истину. А потом мы пили дальше и говорили о многом: о литературе, о вечности, о женщинах и скачках… Когда я уже порядком напился, и за окном была глухая ночь, я решил что пора возвращаться домой. Встал и, едва держась на ногах, пошел к выходу. Бук остался за барной стойкой. Выйдя на воздух, я упал и стал блевать прямо на себя кисло-горькой желчью. Я блевал снова и снова. Моя одежда: рубашка и джинсы были все в блевотине. Я весь был в своих собственных внутренностях. Но мне стало легче. Мне было хорошо. Я откинул голову на холодную землю - звезд на небе видно не было, ни одной, только темная холодная бездна. Я глубоко вздохнул и отключился. Больше я ничего не помню.