Очень старое кино. Очень странное кино.
...с одной стороны - совершенно не вовремя и некстати, с другой - почему бы и нет? давно ведь собиралась написать, но скорее всего так и не собралась бы, если бы...
(дальше будет очень длинно и непонятно, но это тот случай, когда если непонятно, то и не нужно)
...если бы мне не принесло ссылку на фильм «Сен-Жюст и сила обстоятельств» в улучшенном качестве, с оригинальным звуком и английскими (!) субтитрами. Фильм лежит здесь - https://www.youtube.com/watch?v=9RJFJ_BKjaI&t=37s ; я его пересмотрела, конечно; и, пересмотрев, еще раз и с окончательной отчетливостью увидела то, о чем собиралась написать.
Мое знакомство с «Силой обстоятельств» состоялось в далеком (как быстро идет время!) 1989-м. До сих пор не понимаю, как мне - на тот момент десятилетней, но уже знавшей, о чем и о ком это - удалось уговорить взрослых не переключать канал; как-то, тем не менее, удалось. Потом был долгий период, когда пересмотреть этот фильм я не cмогла бы при всем желании - по ТВ его не повторяли, а видеомагнитофонов еще не было. Когда они появились - в принципе, можно было озаботиться добыванием кассеты, но стало не до того. Еще через несколько лет фильм выложили на Ютуб - сначала по частям, затем целиком - и я его даже сохранила, но меня гораздо больше обрадовала возможность скачать «четырехсерийник» с Анджеем Северином, по сравнению с которым работа Пьера Кардиналя казалась мне суховатой, блеклой, лишенной объема.
И только году так в 2018-м, ради того, чтобы найти конкретный эпизод - какой и зачем, уже не вспомню - мне пришлось пересмотреть «Силу обстоятельств» целиком, внимательно... и с совершенно неожиданным результатом.
Решив подойти к делу ответственно, я включила фильм с самого начала. Послушала диалог графа с управляющим, невольно посочувствовала исхлестанным ни за что макам, а на последних словах письма нажала на паузу и некоторое время разглядывала - безо всякой, впрочем, arrière-pensée - вот этот стоп-кадр:
В улучшенной версии он выглядит так:
Какой-то парк. Озеро с островком. Прогулка на природе - пасторально-сентиментально, вполне в духе Робеспьера...
Посмотрела следующий эпизод - до сыра-фруктов-спартанцев. Пару раз поморщилась. «Кто я для него?» - ребячество какое-то... Пишешь по важному для себя делу - так о деле и беспокойся. «Будет польщен» - тоже несерьезно, уж кто-кто, а Робеспьер на лесть падок не был... Ну да ладно. Что там дальше?
«Почему я так поздно родился? Эти двенадцать месяцев - мой приговор»
«Тюильри взят штурмом, сотни погибших и раненых, будут созывать новое Собрание» - «Выборы?»
«Народ дал нам республику» - «Народ... и вы»
«Франции нужна кровь, чтобы возродиться»
«Ты часто видишься с Демуленом?» (и дверь, оставленная незакрытой)
«Я нуждаюсь в тебе, я никогда еще не был так одинок. Меня хотели убить...» - «Усиль свою охрану»
«...и вот я остался один на земле... я не желаю ничьей поддержки, ничьей дружбы...»
Где были столько лет мои глаза? Хотя, мои-то - что, не я это снимала, а вот у тех, кто снимал, спросить бы - да не у кого уже: как? Как вам удалось? - имея в качестве исходника текст Альбера Оливье (до которого я, правда, добраться не смогла, однако отрывки и отзывы позволяют составить о нем определенное представление) - снять историю о том, как опытный, проницательный, жесткий политик (и при этом глубоко одинокий и уязвимый внутренне человек) доверился вздорному, самовлюбленному, неблагодарному мальчишке - и горько обманулся...
Потому что фильм получился именно об этом. Нет, мне не показалось. Увы. Потускневшее воспоминание детства заиграло свежими красками, вот только картина вышла... безрадостная.
Впрочем, с реальным историческим Сен-Жюстом персонаж Патриса Александра (нарцисс с задатками абьюзера, говоря современным языком) соотносится настолько условно-приблизительно, что его не хочется лишний раз называть этим именем. Однако - волей-неволей - персонажу приходится время от времени делать и говорить то, что делал и говорил прототип; ощущение это вызывает странное, до головокружения двойственное. Скорее всего, именно оно и было причиной, по которой я так долго не хотела пересматривать «Силу обстоятельств» - но для того, чтобы определить, в чем именно заключается неправильность и несообразность, потребовалось понимание некоторых вещей, которого в возрасте десяти лет у меня, конечно, не было.
* * *
Одно из главных отличий кино от прочих видов искусства состоит в том, что в кино конечный продукт - фильм - всегда является плодом коллективного творчества: на результат работает большая группа людей - сценаристы, авторы диалогов, актеры, операторы, художники по гриму, костюмам и свету, реквизиторы и консультанты, звукорежиссеры и монтажеры - но дирижирует этим ансамблем режиссер. Языком кино (а у всякого искусства - свой язык: у музыки - звук и ритм, у живописи - линия и цвет, у танца - пластика) является все, что происходит и находится в кадре. Абсолютно все. Иногда, конечно, возникают артефакты, мелкие погрешности - вроде отражения оператора в дверце шкафа - но в целом, у хорошего режиссера имеет смысловую нагрузку и вносит вклад в создание образа каждая деталь, будь то увядший букет в вазе, резкий поворот камеры или едва заметная пауза перед словом "нет"...
"Сила обстоятельств" снята неплохо - пусть не на высшем уровне, но профессионально и добросовестно. Видно и работу с ракурсами, светом, композицией, и «рисунок» ролей, и стремление к исторической достоверности, и тщательность в подборе костюмов и реквизита. Словом, есть все основания полагать, что происходящее в кадре - вплоть до мелочей - выражает волю режиссера и воплощает его замысел.
Но какой? Вспоминая сакраментальный вопрос, набивший оскомину на школьных уроках литературы - "что хотел сказать автор"? И - вопрос намного более важный, как шепотом подсказывают литературоведы - что он сказал?
* * *
Фильм начинается с того, что некий граф срезает розы в саду - бережно, любуясь каждым цветком. К замку тем временем решительно приближается группа молодых мужчин. Перейдя на всякий случай в кабинет, граф спрашивает своего... управляющего? секретаря? - что ему известно об этих людях.
Выясняется, что «предводитель» компании, «де Сен-Жюст», около 22 лет от роду - из мещан, несмотря на нарочитое «де», хотя его отец (давно покойный) был военным и имел крест Св. Людовика; что Сен-Жюст был воспитан (следует понимать как «избалован») женщинами, живет с матерью, определенных занятий не имеет, зато активно подвизается в Национальной гвардии - и очень хочет, чтобы о нем говорили. Ах, да, и еще он написал «отвратительную» антирелигиозную поэму.
Этот эпизод является своего рода камертоном, который задает восприятие персонажа - сразу же, в первые минуты фильма - с помощью приема, давно устаревшего в литературе и крайне редко применяемого в кино: прямой, описательной (а не косвенной, через слова и поступки) характеристики. Не самой лестной характеристики, надо заметить. Конечно, не всему стоит верить - особенно, тому, что сказано врагами - но... факты в целом изложены правильно, оценки всегда субъективны, а главное - ни граф, ни его управляющий не проявляют особой враждебности к Сен-Жюсту (хотя бы потому, что не воспринимают его как серьезную угрозу). Граф настроен скорее иронично: молодо-зелено, перебесится. Тем не менее, общаться он с этим юношей не намерен.
Получив отказ в аудиенции, Сен-Жюст приходит в ярость и вымещает ее на первом, что подвернулось под руку - цветущих маках, которые он... избивает - сложно подобрать другое определение - прутом или тонкой тростью, так, что только лепестки разлетаются. Согласно анекдоту, рассказанному то ли Гато, то ли Тюилье (не в обиду этим двум достойным гражданам, я их постоянно путаю), похожий случай действительно имел место - однако там упоминается сухой репейник, с которого Сен-Жюст посшибал колючки папоротник. Разница существенная!*
*В первоисточнике, как выяснилось - благодаря eleonored - был не репейник, а папоротник, и Гато с Тюилье в данном случае ни при чем - Сен-Жюст сам описал этот эпизод: «je fis comme Tarquin; j’avais une baguette avec laquelle je coupai la tête à une fougère qui se trouvait près de moi, sous les fenêtres du château». Что ж, папоротник жаль чуть больше, чем репейник (хотя это смотря на чей вкус), но маки жальче все равно.
Аллегория - вот так же скоро полетят головы - прозрачна в обоих случаях, но одно дело - репьи папоротник, и совсем другое - нежные, беззащитные полевые цветы...
Однако стоит ли усложнять? Ну, не рос там репейник папоротник, а маки - росли, только и всего, и нет в них никакого особого смысла, замысла или тем паче умысла?
Есть. Совершенно точно.
Вот - маки, на которые сейчас опустится «карающая длань» Сен-Жюста:
Дальше идет заставка:
А потом - снова маки (разлетаются лепестки, слышен свист прута):
Еще одна заставка:
И снова маки:
И еще одна заставка:
Маки между заставками - не те, которые росли возле замка. Их намного больше. Это совсем другое место - поле или луг, совсем другая точка съемки. Да, это сделано специально. Да, это отражает режиссерский замысел, иначе и быть не может. В чем состоит этот замысел - пока не вполне ясно, не прошло и трех минут экранного времени, но первый звоночек уже прозвенел: все, что зрители будут узнавать дальше - они будут узнавать о персонаже, способном бессмысленно и беспощадно терзать невинные цветы. Неприятное впечатление только усиливается, если вспомнить, как осторожно срезает розы старый граф; контраст - прием простой, но безотказный.
* * *
Однако маки - это еще цветочки, прошу прощения за плохой каламбур. По-настоящему ключевым является следующий эпизод, в котором за кадром звучит голос Сен-Жюста - то есть, разумеется, Патриса Александра - читающего знаменитое письмо: "Vous qui soutenez la patrie chancelante contre le torrent du despotisme et de l’intrigue, vous que je ne connais que, comme Dieu, par des merveilles..."
На экране, тем временем, на первый взгляд не происходит ничего особенно интересного. В начале сцены Робеспьер (Пьер Ванек) стоит на какой-то полянке, ближе к правой границе кадра:
Пока Патрис Александр читает письмо, камера непрерывно смещается влево (плавно, но в хорошем темпе), показывая парк, озеро, остров -
- и внезапно в кадре возникает Робеспьер, только теперь - слева. Он снят в полный рост, фигура гармонично вписана в пейзаж и открывающуюся перспективу:
Чтобы воспроизвести это перемещение -
- в нормальной физической реальности, без монтажа, пришлось бы обойти камеру и двигаться за ней, причем с большей скоростью. По Робеспьеру не скажешь, что он только что шел быстрым шагом - но в этом и не было нужды. Потому что законы нормальной физической реальности в этом месте, по всей видимости, не действуют. Потому что это место является условным и воображаемым в той же степени, что и действительно существующим. Потому что это - Эрменонвиль, но - внутренний, если можно так выразиться, Эрменонвиль. Sancta sanctorum замкнутой и ранимой души.
Язык кинематографа, его художественные приемы и выразительные средства - все, что находится и происходит в кадре. То, что Кардиналь может наделять обычные вроде бы вещи символическим значением, вполне убедительно демонстрируют маки. Расшифровать - буквально текстом - смысл этой сцены в парке становится очень просто, если обратить внимание на:
- трость (в начале Робеспьер держит ее за спиной, в конце - опирается на нее и вообще стоит в гораздо более спокойной, расслабленной позе);
- костюм, в котором Робеспьер больше ни разу за весь фильм не появится нигде, кроме своей комнаты в доме Дюпле;
- и, наконец, на остров. Тополиный остров, Île des Peupliers, где с 1778 по октябрь 1794 года покоились останки Жан-Жака Руссо.
Вот что показалось мне странно знакомым на этом стоп-кадре - даже в крайне плачевном качестве. Вот он, Тополиный остров с гробницей-кенотафом:
Могила Жан-Жака. Домашний костюм. Трость. И последние слова письма незнакомого юноши - самые важные, самые правильные слова...
"Vous n’êtes point seulement le député d’une province, vous êtes celui de l’humanité et de la République."
"Учитель, он нашел меня - тот, кто станет моим учеником. Он увидел, он понял главное. Я впущу его в свой дом, свои мысли, свою душу - и обрету в нем опору..."
- Ну как?
- Робеспьер будет польщен, несомненно. Я уверен, он услышит тебя.
- Ты думаешь? Я отдал бы все, чтобы оказаться в Париже. Все! "Сен-Жюст, выборщик департамента Эн"... Кто я для него?
То есть. Сен-Жюст, "выборщик департамента Эн"... пишет довольно известному уже столичному политику, чтобы... польстить и тем запомниться? Совещается с верным Тюилье - произведет ли его письмо нужное впечатление? Умаляет сам себя - и тут же превозносит ("хочу сказать то, что не говорил никто до меня, охватить все и даже больше"); то ли просит, то ли приказывает Тюилье переписать его magnum opus; ставит в неловкое положение сестру, объявив, что друг останется обедать...
Мальчишка. Но это бы ладно; склонен себя переоценивать - тоже пол-беды. Честолюбив - это хуже. Но самое плохое, что ему явно не хватает душевной чуткости - а этот дефект исправлению почти не поддается.
Все, фокус выставлен. Контур характера очерчен. Дальше он будет заполняться новыми и новыми штрихами - адресованным матери упреком "почему я так поздно родился?", полным отсутствием реакции на сообщение о жертвах 10 Августа, жуткой кривой улыбочкой в ответ на фразу про "святые дары", высокомерным и леденяще-бесчувственным "усиль свою охрану"... И взглядом в никуда - поверх простертой в отчаянии руки.
Продолжение, si Dieu le veut, последует.