нельзя объять непрочитанное
Смотри, как старый бисер ярок,
Не то что люди, милый мой!
Ленивые мартовские выходные - домашние дела переделаны, крестьянские труды далеки - посвящаю чтению и сериалам, с вкраплениями кино.
Долго не встаю с постели - обложилась книгами и гаджетами. Врангель-Шекли-незапоминаемый китаец-Гоцци-Шмелёв-Кузмин. (мадам, да вы совсем сдурели). Доходит до того, что встретив в сборнике Шмелёва рассказы об офицерах Первой Мировой, я радуюсь узнаванию - это же ребята из записок Врангеля. Ничего не могу закончить, все книги огромные и нескончаемые, стоит мне дочитать одну - тут же подхватываю новый лонг-лонг-рид. Не изменяю себе - чем хуже читается книга, тем глубже я в неё вонзаю челюсти.
Недавно дочитала два тома Лавкрафта, малое собрание сочинений. Его вязкий слог, бесконечные самоповторы, нестрашные ужасы разъели меня медленным ядом. Через зевоту и скуку к влюблённости - речка Мискатоник среди угрюмых гор, рыболюди, неведомый Кадаф и вечные расы под землёй Антарктиды, я этого хотела, я это отпечатала в душе, теперь я прихожанка его Храма.
"Речные заводи" - будь проклята моя лень. Надо было сразу взять лист А4 и записывать коротко имена и био персонажей. Смерть моя, эти классические китайцы. Они так легко переходят из вельмож - в разбойники, из невинных - в убийцы, что моя впечатлительность угрожает моим принципам (немногим, типа "не убий человеков"). Наверное, закончив второй том, я пойму, был ли в романе сюжет? Или это очередной энцеклопедический набросок из тысячелетней истории Китая. Ох, я даже не помню, какие века, какое царство..
Собрание сказок Гоцци я купила по детской памяти - оригинальничание чистой воды. Типа вы знаете Гримм и Андерсена, а я читывала Лагерлёф и Гоцци в большом количестве. Открываю для себя Италию расцвета карнавалов. Снова удивляюсь ясному уму элиты и кипучей духовной жизни восемнадцатого века. Ничто не ново - кроме технического прогресса нам нечем хвастаться. Наши социальные проблемки разобраны ещё древними римлянами. Вообще, стыдища сознавать, что чёртов римлянин не знал трусОв, но был меня искуснее в беседе и умнее в рассуждениях. Итальянские народные сказки, переделанные Гоцци в пьесы, не имеют русских аналогов. Когда-то я читала сказки сборниками и презирала одинаковые сюжеты в сказках народов Европы. Тем удивительнее итальянские - как им удалось сохранить копирайт? :)
Ох, люди не меняются, с какой бы стороны я не подошла к Италии - не увлекает, не люблю, не могу любить и даже не хочу. Прости, Гоцци. Кстати, встретила в сказках языческого бога, Демогоргона, то есть, его не выдумали американские сценаристы.
Врангеля нужно читать с картой - рассматривать сражения, оценивать его тактику. Увы, я пролистываю страницы, не читая, ищу короткие заметки о времени, рассказики о не-боевой жизни, о персонажах Белой Армии. У Врангеля прекрасный слог, просто чистка мозгов от мусора твиттера и телеграма.
Сборник "Солнце проклятых" Шмелёва я бодро дочитываю. (Хоть что-то дочитать). Типичный русский автор конца 19 - начала 20 веков. Шмелёв похож на сразу на Лескова, Салтыкова, Бунина, Набокова вместе взятых. Сначала я наслаждалась его слегка архаичным русским, потом согласилась с его местом во втором ряду классиков - ужасно не оригинальный мужик, ни одной своей фишки, будто отфильтрован из русской природы, свеж, прозрачен и безвкусен. Но зря забыт, его рассказы просятся в школьную программу, вместо неудобочитаемой большой классики, ибо доступен детям. Само по себе "Солнце проклятых" оставило двоякое впечатление - разбередило свежую крымскую рану и обозлило. Крым убивают, сто лет убивают, бедный Крым, моё короткое счастье, утопленное в воде Коктебеля. Моя душа плачет, душа Шмелёва плакала - но это не извиняет издевательств над животными. Вот тут Шмелёв проявил всю свою изобретательность - описания мучений умирающих с голода домашних птиц должны были поразить большевиков в самую утробу, не правда ли? Ну а поразили не их. Снова извиняюсь - я пропустила главы, где Шмелёв "измывался" над козой и павлином, затем прочитала концовку. Гражданская война - хуже ядерной, будь прокляты кремлёвские старцы, живые и мёртвые.
Кузмин - читаю для стихов: стихи, как витамин, нельзя долго не читать стихов. Прочла выдержки из его дневника - его вкусы на 90% не совпадают с моими. Смешно - он не любил пейзажи, а меня не трогают пейзажи в его стихах. Я перебираю страницы - ищу гомоэротику, она прелестна. Случайно набрела на рассказ о матери, обрыдалась и пошла писать этот пост.
...
Раздался трижды звонкий звук, -
Открыла нянюшка сундук.
На крышке из журнала дама,
Гора священная Афон,
Табачной фабрики реклама
И скачущий Багратион.
И нянька, наклонив чепец,
С часок порылась. Наконец
Из пыльной рухляди и едкой,
Где нафталин слоями лег,
Достала с розовою меткой
Зеленый длинный кошелек.Подслеповатый щуря глаз,
Так нянька начала рассказ:
«Смотри, как старый бисер ярок,
Не то что люди, милый мой!
То вашей матушки подарок.
Господь спаси и упокой.
Ждала дружка издалека,
Да не дошила кошелька.
Погиб дружок в дороге дальней,
А тут приехал твой отец,
Хоть стала матушка печальней,
Но снарядилась под венец.
Скучала или нет она,
Но верная была жена:
Благочестива, сердобольна,
Кротка, прямая детям мать,
Всегда казалася довольна,
Гостей умела принимать.
Бывало, на нее глядим, -
Ну, прямо Божий Херувим!
Волоски светлые, волною,
Бела, - так краше в гроб кладут.
Сидит вечернею порою
Да на далекий смотрит пруд.Супруг же, отставной гусар,
Был для нее, пожалуй, стар.
Бывало, знатно волочился
И был изрядный ловелас,
Да и потом, хоть и женился,
Не забывал он грешных нас.
Притом, покойник сильно пил
И матушку, наверно, бил.
Завидит на поле где юбки,
И ну, как жеребенок, ржать.
А что же делать ей, голубке, -
Молиться да детей рожать?Бледней, худее, что ни день,
Но принесла вас целых семь.
В Николу, как тебя крестили,
Совсем она в постель слегла
И, как малиной ни поили,
Через неделю померла.
Как гроб был крышкою закрыт,
Отец твой зарыдал навзрыд;
Я ж, прибирая для порядка,
Нашла в комоде медальон:
Волос там светло-русых прядка,
А на портрете прежний, „он“.
С тех пор осиротел наш дом...»
Отерла тут глаза платком
И крышкою сундук закрыла.
«Ах, няня, мать была святой,
Когда и вправду все так было!
Как чуден твой рассказ простой!»
«Святой? Святой-то где же быть,
Но барыню грешно забыть.
Тогда ведь жили все особо:
Умели сохнуть по косе
И верность сохранять до гроба, -
И матушка была как все».
Сентябрь 1912