Люди шекспировских страстей
Дискуссии вокруг некоего персонажа (даже фамилию лишний раз не буду называть, и так весь интернет ею нынче засрали, как мухи портрет государя у трактирщика Паливца) открыли для меня одну интересную особенность русского общественного восприятия - ну, на уровне интеллигентской тусовки в основном, конечно. Это восприятие сюжетно-драматическое. По барабану, чтó делал человек, важно - как. "О, как велик он в своем злодействе!". Чистая аудитория театра "Глобус" при Шекспире. "И всюду страсти роковые, и от судьбы спасенья нет". Шекспир и страсти, безусловно, вечны, но в нынешнем мире такое восприятие представляется несколько out-of-datе. (Хотя не исключаю, что по мере деградации многих правил и институтов, появившихся во вторую, более благополучную половину ХХ века, оно скоро вновь станет актуальным).
Если конкретнее, то в Штатах - в любые времена после "позолоченного века" - о таком персонаже говорили бы стыдливо (да, возможно, это лицемерие, но у лицемерия есть и терапевтический эффект), а его уход встретили бы вздохом облегчения. В Западной Европе - опять-таки нынешней, времена семейства Борджа не берем - скорее брезгливо пожали бы плечами: персонаж был не комильфо, примерно как не комильфо, скажем, Берлускони, и где-то по тем же причинам - гадит где живет, и при этом не стесняется, даже для вида.
Это не значит, что по обе стороны Атлантики проживают сплошные ангелы вперемешку с эльфами. Нет, там просто есть определенная система выработанных веками горького опыта правил, позволяющих выносить определенного рода персонажей если не за скобки, то на обочину мейнстрима. Воспринимать их как девиацию, уродство - и рассматривать главным образом с точки зрения, так сказать, социальной медицины. У русских же - сплошной "Макбет". Подозреваю, что во многом потому, что с понятиями "хорошо" и "плохо" за десятилетия совка и пост-совка произошла окончательная и бесповоротная путаница. Что и нашло блестящее выражение в противостоянии скончавшегося персонажа и его вышедшего из-под контроля голема. Творец и творение друг друга стоят, как стоят друг друга девяностые и нулевые.
В этих условиях "как" неизбежно становится важнее, чем "что". Ах, X задушил Y, но в глазах у него при этом стояли слезы, а потом он побежал к священнику исповедаться! В итоге получается, что душивший Х публике интереснее задушенного Y. Такой подход, если он сохранится, сулит России в будущем много интересного. Но вряд ли приятного.
Если конкретнее, то в Штатах - в любые времена после "позолоченного века" - о таком персонаже говорили бы стыдливо (да, возможно, это лицемерие, но у лицемерия есть и терапевтический эффект), а его уход встретили бы вздохом облегчения. В Западной Европе - опять-таки нынешней, времена семейства Борджа не берем - скорее брезгливо пожали бы плечами: персонаж был не комильфо, примерно как не комильфо, скажем, Берлускони, и где-то по тем же причинам - гадит где живет, и при этом не стесняется, даже для вида.
Это не значит, что по обе стороны Атлантики проживают сплошные ангелы вперемешку с эльфами. Нет, там просто есть определенная система выработанных веками горького опыта правил, позволяющих выносить определенного рода персонажей если не за скобки, то на обочину мейнстрима. Воспринимать их как девиацию, уродство - и рассматривать главным образом с точки зрения, так сказать, социальной медицины. У русских же - сплошной "Макбет". Подозреваю, что во многом потому, что с понятиями "хорошо" и "плохо" за десятилетия совка и пост-совка произошла окончательная и бесповоротная путаница. Что и нашло блестящее выражение в противостоянии скончавшегося персонажа и его вышедшего из-под контроля голема. Творец и творение друг друга стоят, как стоят друг друга девяностые и нулевые.
В этих условиях "как" неизбежно становится важнее, чем "что". Ах, X задушил Y, но в глазах у него при этом стояли слезы, а потом он побежал к священнику исповедаться! В итоге получается, что душивший Х публике интереснее задушенного Y. Такой подход, если он сохранится, сулит России в будущем много интересного. Но вряд ли приятного.