На досуге читая сборник русской готической прозы, натолкнулся на замечательную повесть Барона Брамбеуса (Осипа Ивановича Сенковского) "Большой выход у Сатаны" (1832 г.). Эта саркастическая и остроумная вещь содержит удивительный по своей актуальности отрывок - беседу повелителя ада и его подчиненного, демона революций. Не считая чисто формальных географических деталей, текст этот читается сегодня как свежий дайджест мировых СМИ. И уж точно правдивее большинства новостных лент)
С удовольствием цитирую фрагмент и рекомендую к прочтению повесть целиком:
"Предстал чёрт старый, гадкий, оборванный, изувеченный, грязный, отвратительный, со всклокоченными волосами, с одним выдолбленным глазом, с одним сломанным рогом, с когтями, как у гиены, с зубами без губ, как у трупа, и с большим пластырем, прилепленным сзади, пониже хвоста. Под мышкою торчала у него кипа бумаг, обрызганных грязью и кровью; на голове -- старая кучерская лакированная шляпа, трехцветная кокарда; за поясом -- кинжал и пара пистолетов; в руках -- дубина и ржавое ружьё без замка. Карманы его набиты были камнями из мостовой и кусками бутылочного стекла.
Всяк, и тот даже, кто не бывал в Париже, легко угадал бы по его наружности, что это должен быть злой дух мятежей, бунтов, переворотов... Он назывался Астарот.
Он предстал, поклонился и перекувырнулся раза три на воздухе, в знак глубочайшего почтения.
-- Ну что?.. -- вопросил царь чертей. -- Что нового у тебя слышно?
-- Ревность к престолу вашей мрачности, всегда руководившая слабыми усилиями моими, и должная заботливость о пользах вверенной мне части...
-- Стой! -- воскликнул Сатана. -- Я знаю наизусть это предисловие: все доклады, в которых ни о чём не говорится, начинаются с ревности к моему престолу. Говори мне коротко и ясно: сколько у тебя новых мятежей в работе?
-- Нет ни одного порядочного, ваша мрачность, кроме бунта паши египетского против турецкого султана. Но о нём не стоит и докладывать, потому что дело между басурманами.
-- А зачем нет ни одного? -- спросил грозно Сатана. -- Не далее как в прошлом году восемь или девять мятежей было начатых в одно и то же время. Что ты с ними сделал?
-- Кончились, ваша мрачность.
-- По твоей глупости, недеятельности, лености; по твоему нерадению...
-- Отнюдь не потому, мрачнейший Сатана. Вашей нечистой силе известно, с каким усердием действовал я всегда на пользу ада, как неутомимо ссорил людей между собою: доказательством тому -- сломанный рог и потерянный глаз, который имею честь представить...
-- Об этом глазе толкуешь ты мне 800 лет сряду: я читал, помнится, в сочинениях болландистов, что его вышиб тебе башмаком известный Пётр Пустынник во время первого крестового похода, а рог ты сломал ещё в начале XVII века, когда, подружившись с иезуитами, затеял на севере глупую шутку прикинуться несколько раз кряду Димитрием...
-- Конечно, мрачнейший Сатана, что эти раны немножко стары; подвизаясь непрестанно за вашу славу, теперь вновь я опасно ранен, именно: в стычке, последовавшей близ Кракова, когда с остатками одной достославной революции принужден был уходить бегом на австрийскую границу. Если ваша мрачность не верите, то, с вашего позволения, извольте посмотреть сами...
И, обратясь спиною к Сатане, он поднял рукою вверх свой хвост и показал пластырь, прилепленный у него сзади. Сатана и всё адское собрание расхохотались как сумасшедшие.
-- Ха, ха, ха, ха!.. Бедный мой обер-председатель мятежей!.. -- воскликнул повелитель ада в весёлом расположении духа. -- Кто же тебя уязвил так бесчеловечно?
-- Донской казак, ваша мрачность, своим длинным копьём. Это было очень забавно, хотя кончилось неприятно. Я порасскажу вам всё, как что было, и в нескольких словах дам полный отчёт в последних революциях. Во-первых, вашей мрачности известно, что года два тому назад я произвёл прекрасную суматоху в Париже. Люди дрались и резались дня три кряду, как тигры, как разъёренные испанские быки: кровь лилась, дома горели, улицы наполнялись трупами, и никто не знал, о чём идёт дело...
-- Ах, славно!.. Вот славно!.. Вот прекрасно!.. -- воскликнул Сатана, потирая руки от радости. -- Что же далее?
-- На четвёртый день я примирил их на том условии, что царь будет у них государем, а народ царём...
-- Как?.. Как?..
-- На том условии, ваша мрачность, что царь будет государем, а народ царём.
-- Что это за чепуха?.. Я такого условия не понимаю.
-- И я тоже. И никто его не понимает. Однако люди приняли его с восхищением.
-- Но в нём нет ни капли смысла.
-- Потому-то оно и замысловато.
-- Быть не может!
-- Клянусь проклятейшим хвостом вашей мрачности.
-- Что ж из этого выйдет?
-- Вышла прекрасная штука. Этою сделкой я так запутал дураков людей, что они теперь ходят как опьяневшие, как шальные...
-- Но мне какая от того польза? Лучше бы ты оставил их драться долее.
-- Напротив того, польза очевидна. Подравшись, они перестали бы драться, между тем как на основании этой сделки они будут ссориться ежедневно, будут непрестанно убивать, душить, расстреливать и истреблять друг друга, доколе царь и народ не сделаются полным царём и государём. Ваша мрачность будете от сего получать ежегодно верного дохода по крайней мере 40 000 погибших душ.
-- Bene! -- воскликнул Сатана и от удовольствия нюхнул в один раз три четверти и два четверика железных опилков вместо табаку. -- Что же далее?
-- Далее, ваша мрачность, есть в одном месте, на земле, некоторый безыменный народ, живущий при большом болоте, который с другим, весьма известным народом, живущим в болоте, составляет одно целое. Не знаю, слыхали ль вы когда-нибудь про этот народ или нет?
-- Право, не помню. А чем он занимается, этот безыменный народ?
-- Прежде он крал книги у других народов и перепечатывал их у себя; также делал превосходные кружева и блонды и был нам, чертям, весьма полезен, ибо за его кружева и блонды множество прекрасных женщин предавались в наши руки. Теперь он ничего не делает: разорился, обеднел, и не впрок ни попу, ни чёрту -- только мелет вздор и сочиняет газеты, которых никто не хочет читать.
-- Нет, никогда не слыхал я о таком народе!.. -- примолвил Сатана и... чих!.. громко чихнул на весь ад. Все проклятые тихо закричали: "Ура!!!", а в брюссельских газетах на другой день было напечатано, что голландцы ночью подъехали под Брюссель и выстрелили из двухсот пушек.
-- Этот приболотный народ, -- продолжал чёрт мятежей, -- жил некоторое время довольно дружно с упомянутым народом болотным; но я рассорил их между собою и из приболотного народа сделал особое приболотное царство, в котором тоже положил правилом, чтобы известно было, кто царь, а кто государь. Вследствие сего, ваша мрачность, можете надеяться получить оттуда ещё 10 000 погибших годового дохода.
-- Gut! -- сказал Сатана. -- Что же далее?
-- Потом я пошевелил ещё один народ, живший благополучно на сыпучих песках по обеим сторонам одной большой северной реки. Вот уж был истинно забавный случай! Никогда ещё не удавалось мне так славно надуть людей, как в этом деле: да, правду сказать, никогда и не попадался мне народ такой легковерный. Я так искусно настроил их, столь вскружил им голову, запутал все понятия, что они дрались как сумасшедшие в течение нескольких месяцев, гибли, погибли и теперь ещё не могут дать себе отчёта, за что дрались и чего хотели. При сей оказии я имел счастие доставить вам с лишком 100 000 самых отчаянных проклятых.
-- Барзо добже! -- примолвил Сатана, который собаку съел на всех языках. -- Что же далее?
-- После этих трёх достославных революций я удалился в Париж, главную мою квартиру, и от скуки написал учёное рассуждение "О верховной власти сапожников, поденщиков, наборщиков, извозчиков, нищих, бродяг и проч.", которое желаю иметь честь посвятить вашей мрачности.
-- Посвяти его своему приятелю, человеку обоих светов, -- возразил Сатана с суровым лицом. -- Мне не нужно твоего сочинения; желаю знать, чем кончилась та революция, которую затеял ты где-то на песках, над рекою, на севере.
-- Ничем, ваша мрачность. Она кончилась тем, что нас разбили и разогнали и что, в замешательстве, брадатый казак, который вовсе не знает толку в достославных революциях, кольнул меня жестоко a posteriori, как вы сами лично изволили свидетельствовать.
-- Что же далее?
-- Далее ничего, мрачнейший Сатана. Теперь я увечный, инвалид, и пришёл проситься у вашей нечистой силы в отпуск за границу на шесть месяцев, к тёплым водам, для излечения раны... <...>
-- Итак, теперь решительно нет у тебя ни одной революции?
-- Решительно ни одной, ваша мрачность! Кроме нескольких текущих мятежей и бунтов по уездам в конституционных государствах, где это в порядке вещей и необходимо для удостоверения людей, что они действительно пользуются свободою, то есть, что они беспрепятственно могут разбивать друг другу головы во всякое время года.
-- Однако, любезный Астарот, я уверен, что ежели ты захочешь, то всё можешь сделать, -- присовокупил царь чертей. -- Постарайся, голубчик! Пошевелись, похлопочи...
-- Стараюсь, бегаю, хлопочу, ваша мрачность! Но трудно: времена переменились.
-- Отчего же так переменились?
-- Оттого что люди не слишком стали мне верить.
-- Люди не стали тебе верить? -- воскликнул изумлённый Сатана. -- Как же это случилось?
-- Я слишком долго обманывал их обещаниями блистательной будущности, богатства, благоденствия, свободы, тишины и порядка, а из моих революций, конституций, камер и бюджетов вышли только гонения, тюрьмы, нищета и разрушение. Теперь их не так легко надуешь: они сделались чрезвычайно умны..."
Читать полностью