второе письмо Дахе
здравстуй, малыш.
с новым годом! как ты на новом месте? ты знаешь, а я же в Лондоне. праздно шатаюсь по городу со стаканом кофе старбаксовским. сплю 10 часов и уезжаю с платформы Angel. сплю 6 часов - поезд отходит от Paddington. кашляю, приговаривая: "Проклятые рудники", знаю теперь кратчайшие пути от Тауэра до холодом и сыростью пропитанных гостиничных крохотных камер, с тауэрскими они, пожалуй что, очень близки.
говорят, когда на улице влажность больше, чем сто процентов, рождённые во Владивостоке расправляют жабры, а здесь - выходишь на улицу - вокруг Лондон - и ты расправшляешь крылья. мерно выстукиваешь шагами широкими узкие мостовые, здесь невозможно не думать стихами или хотя бы прозой выписывать причудливые в тумане домов и людей метаморфозы.
и убегать от индуса, опаздывающего в андерграунд.
города моего одиночества - Владивосток, Санкт-Петербург, Лондон. как льдами корабль - безлюдность сковывает. любой разговор на любую тему значит не более, чем крики чаек, хотя крики чаек значимее - они призывы к свободе. но во Владивостоке, Санкт-Петербурге, Лондоне я итак от всего свободна.
непонятно, как тут жить в гостях, всё время кажется, что я дома, и безделию моему, праздному ничего не деланию никаких оправданий, кроме дурацких стихов. каждое утро печально пересчитываю фунты стерлингов, их всё меньше и меньше, и иногда закрадывается мысль - не пора ли найти работу, но потом решаю - как-нибудь всё ободётся и заказываю в пабе стакан глинтвейна, нет-нет, не глинтвейна - mulled wine.
9 января меня Лондон откашляет, улечу, привитая Англией навсегда теперь. и поезда будут уходить от Angel, King's Cross, Paddington и божией милостью от Victoria. без меня уходить. и это будет уже не моя история.
с новым годом! как ты на новом месте? ты знаешь, а я же в Лондоне. праздно шатаюсь по городу со стаканом кофе старбаксовским. сплю 10 часов и уезжаю с платформы Angel. сплю 6 часов - поезд отходит от Paddington. кашляю, приговаривая: "Проклятые рудники", знаю теперь кратчайшие пути от Тауэра до холодом и сыростью пропитанных гостиничных крохотных камер, с тауэрскими они, пожалуй что, очень близки.
говорят, когда на улице влажность больше, чем сто процентов, рождённые во Владивостоке расправляют жабры, а здесь - выходишь на улицу - вокруг Лондон - и ты расправшляешь крылья. мерно выстукиваешь шагами широкими узкие мостовые, здесь невозможно не думать стихами или хотя бы прозой выписывать причудливые в тумане домов и людей метаморфозы.
и убегать от индуса, опаздывающего в андерграунд.
города моего одиночества - Владивосток, Санкт-Петербург, Лондон. как льдами корабль - безлюдность сковывает. любой разговор на любую тему значит не более, чем крики чаек, хотя крики чаек значимее - они призывы к свободе. но во Владивостоке, Санкт-Петербурге, Лондоне я итак от всего свободна.
непонятно, как тут жить в гостях, всё время кажется, что я дома, и безделию моему, праздному ничего не деланию никаких оправданий, кроме дурацких стихов. каждое утро печально пересчитываю фунты стерлингов, их всё меньше и меньше, и иногда закрадывается мысль - не пора ли найти работу, но потом решаю - как-нибудь всё ободётся и заказываю в пабе стакан глинтвейна, нет-нет, не глинтвейна - mulled wine.
9 января меня Лондон откашляет, улечу, привитая Англией навсегда теперь. и поезда будут уходить от Angel, King's Cross, Paddington и божией милостью от Victoria. без меня уходить. и это будет уже не моя история.