фильм
Кинотеатр "Ростов" во второй раз устроил сеанс для жж. Сегодня нам показывали "Рестлера". Восьмидесятые, мать их, как говорили герои...
Моё знакомство с силовыми видами спорта (или спортивным драками) закончилось классе в третьем, во времена "Боев Гладиаторов". С тех пор я не смотрела даже бокс, содрогаясь от одной мысли, что два человека бьют друг друга. И вот внезапно я понимаю, что сижу в кино и смотрю как два огромных мужика со всей дури колотят друг друга оконными рамами и вбивают в тело мебельные скобы. Пока рука металась, закрывая то рот, то глаза, сознание носилось от одного полушария к другому, отчаянно вопрошая: за что? что я тут делаю?!
Смотрю на Микки Рурка? Так, к счастью или к сожалению, его обаяние обходило меня стороной вместе с его ролями до этого вечера.
Что я здесь делаю? Но вот гасят свет, герой хватается за плечо, а у меня ноет затылок -- у него инфаркт.
"И кончен бал, погасли звуки // И новой муки ищут руки // И если боль твоя стихает // Значит, будет новая беда" (с) Воскресенье
Мы видим вторую историю. Где за накаченным торсом, отливающим бронзовостью загара, за гривой высветленных волос, за ярко-мужской улыбкой проступают ряды лекарств, слуховой аппарат и полоса, разделившая жизнь на до и после -- след от шрама в середине грудной клетки.
"Как оно сейчас?" -- "Лучше, чем до шунтирования"
Отберите у капитана море, отберите у командира небо, отберите кисть у художника, слова у писателя -- отберите у мужчины смысл его жизни на переломном моменте, когда столько уже позади, но -- хочется верить -- ещё столько же впереди... Отберите и знаете, что с ним будет? Я раньше не знала. К сожалению или к счастью.
Наверно, публика подустала от красивой жизни, которую показывают в кино. И теперь хочет жизни настоящей. Или нет, не устала? И именно поэтому зрители вытекали из зала, пока Рэнди пытался наладить отношения с дочерью, искренне неуклюже пытался найти в себе другого человека, и извлекал из новой жизни крупицы света?
Это уже не кино. И даже не документальные съемки. Это Человеческая Жизнь, вслед за которой мы шли на цыпочках все два часа. Жизнь, которую мы подсматривали из-за плеча и в проем незакрытой двери. Жизнь, которая внезапно пошла не так, а никто... никто уже ничего не мог сделать. Тяжёлая, хрипловатая, как его дыхание, жизнь, яркой вспышкой последнего прыжка уходящая в глухую темноту титров.
Кажется, что тебя втянули за шкирку на ринг, где тебя ослепили зрители и оглушили эмоции, где канаты содрали кожу саднящими полосами, а соленость пота смешалась с соленостью крови... А потом выкинули прочь. И крепко закрыли двери, оставив давящую тишину. Оставив только кадры, как в отчаянном стремлении вернуться назад он красит волосы в раковине своего трейлера и поливает себя автозагаром, словно проститутка из бара за углом.
Потому что кроме этого у него большего ничего не осталось. И уже никого.
Моё знакомство с силовыми видами спорта (или спортивным драками) закончилось классе в третьем, во времена "Боев Гладиаторов". С тех пор я не смотрела даже бокс, содрогаясь от одной мысли, что два человека бьют друг друга. И вот внезапно я понимаю, что сижу в кино и смотрю как два огромных мужика со всей дури колотят друг друга оконными рамами и вбивают в тело мебельные скобы. Пока рука металась, закрывая то рот, то глаза, сознание носилось от одного полушария к другому, отчаянно вопрошая: за что? что я тут делаю?!
Смотрю на Микки Рурка? Так, к счастью или к сожалению, его обаяние обходило меня стороной вместе с его ролями до этого вечера.
Что я здесь делаю? Но вот гасят свет, герой хватается за плечо, а у меня ноет затылок -- у него инфаркт.
"И кончен бал, погасли звуки // И новой муки ищут руки // И если боль твоя стихает // Значит, будет новая беда" (с) Воскресенье
Мы видим вторую историю. Где за накаченным торсом, отливающим бронзовостью загара, за гривой высветленных волос, за ярко-мужской улыбкой проступают ряды лекарств, слуховой аппарат и полоса, разделившая жизнь на до и после -- след от шрама в середине грудной клетки.
"Как оно сейчас?" -- "Лучше, чем до шунтирования"
Отберите у капитана море, отберите у командира небо, отберите кисть у художника, слова у писателя -- отберите у мужчины смысл его жизни на переломном моменте, когда столько уже позади, но -- хочется верить -- ещё столько же впереди... Отберите и знаете, что с ним будет? Я раньше не знала. К сожалению или к счастью.
Наверно, публика подустала от красивой жизни, которую показывают в кино. И теперь хочет жизни настоящей. Или нет, не устала? И именно поэтому зрители вытекали из зала, пока Рэнди пытался наладить отношения с дочерью, искренне неуклюже пытался найти в себе другого человека, и извлекал из новой жизни крупицы света?
Это уже не кино. И даже не документальные съемки. Это Человеческая Жизнь, вслед за которой мы шли на цыпочках все два часа. Жизнь, которую мы подсматривали из-за плеча и в проем незакрытой двери. Жизнь, которая внезапно пошла не так, а никто... никто уже ничего не мог сделать. Тяжёлая, хрипловатая, как его дыхание, жизнь, яркой вспышкой последнего прыжка уходящая в глухую темноту титров.
Кажется, что тебя втянули за шкирку на ринг, где тебя ослепили зрители и оглушили эмоции, где канаты содрали кожу саднящими полосами, а соленость пота смешалась с соленостью крови... А потом выкинули прочь. И крепко закрыли двери, оставив давящую тишину. Оставив только кадры, как в отчаянном стремлении вернуться назад он красит волосы в раковине своего трейлера и поливает себя автозагаром, словно проститутка из бара за углом.
Потому что кроме этого у него большего ничего не осталось. И уже никого.