Le désert est un lieu des extrêmes
Потрясающая 
Юлька сделала нам царский (поскольку от слова "паша" я не умею нужное прилагательное образовывать) подарок и перевела нам статью Альберта Остермаера, драматурга Кушея, из буклетика к эксповскому "Похищению из сераля".
Прошу наслаждаться: текст из одних только вопросов. Мне кажется, будет интересен как любителям, так и анти-любителям.
Пустыня под солнцем
Альберт Остермаер
Перевод: montel_ka
Оригинал: стр. 16-19.
Cперва обезглавлены, затем повешены,
После поджарены на раскаленных прутьях,
Сожжены и утоплены, связанные,
с содранной кожей![*]
Вот как Осмин, с гневной пеной у рта, дает волю своим навязчивым фантазиям об убийстве. Если прочесть эти строки либретто, забыв на минуту о музыке Моцарта, мгновенно приходит в голову мысль об исламском фанатизме, и Осмин обретает черты типичного фанатика ИГ или убийц «Шарли Эбдо». Был ли провидцем Иоганн Готлиб Штефани, либреттист Моцарта? Застилает ли наше восприятие всеохватывающий ужас от современных травмирующих кадров разрушительной слепой жестокости в отношении человека и памятников человеческой культуры, к коим можно отнести и эту оперу, к счастью, неподвластную разрушению? Можно ли пренебречь звучащим текстом? Способно ли опьянение музыкой перевесить смертоносную одержимость слов? Не представляется ли моцартовский Осмин чистым продуктом страстного увлечения Востоком той эпохи, когда его жестокость представлялась фольклорной деталью, когда опасность неведомых стран возбуждала любопытство к легендарному, скорее чем страх перед реальным? Но не обязаны ли именно мы, художники, берущие на себя гражданскую ответственность, видеть в этой опере больше, чем влезает в ее живописную раму? Естественно, что мы сегодня читаем либретто другими глазами, наш взгляд отягощен знанием нашей эпохи, знанием реалий окружающего мира. Безусловно, у нас нет никакого права учинять насилие над произведением, навязывая ему произвольное осовременивание, псевдо-провокативное или ультра-модное. И в то же время мы не можем игнорировать контекст того момента, когда беремся за его постановку. Как это может отразиться на либретто?
Сюжет «Похищения» далек от критики ислама. Здесь не идет речь о демонизации самой религии, нет защиты идей Просвещения перед лицом видимого варварства Осмина. Но не забудем и того, что мусульманин Селим, дарящий прощение, оказывается ренегатом, то есть христианином, перешедшим в мусульманство, - вероятнее всего, европейцем.
С нашей точки зрения, измененной и обостренной под влиянием современного знания, все эти темы игнорировать нельзя. Но наша постановка обращается и к двум другим важным темам либретто: верность и предательство. Если мы всерьез размышляем над ними, мы неминуемо подходим к их политической интерпретации, ибо сфера частной жизни здесь не может быть отделена от сферы общественной. Верность и предательство - темы политические в той же мере, что уважение и дискриминация, непереносимое унижение, жажда мести и власти.
Селима предал отец Бельмонта, и Бельмонт, в свою очередь, обманывает и предает Селима. Констанца тоже предает и обманывает Селима, она дает ему ложную надежду. Констанца торгует своей любовью, как товаром: в обмен на свое терпение Селим получает возможность надеяться на ее ответную любовь, он вынужден оплатить надежду доверием. Это притворство, безусловно: в конце концов, она убегает, убегает от этой иллюзии любви. Кто может поручиться, что любовь Селима искренна? Не может ли оказаться, что его признания - тактический ход, и за ними кроется нечто иное? Его привлекает именно невозможность быть ею любимым? Его соблазняет как раз то, что любовь не покупается? Для него, владеющего всем, обаяние любви именно в том, что ее нельзя получить силой?
Констанца же надеется, что лишь власть любви способна победить любовь к власти и - готовит свой побег. Но, быть может, это побег от себя самой? И сам Селим оказывается способен на предательство: он предает Осмина, отпуская беглецов. Мы хотим верить в счастливый конец. Но не иллюзия ли его прощение, не хитрая ли месть? Осмин также неверен своему хозяину, отказываясь принять желание Селима освободить заложников. Ему ненавистно их превосходство, он использует любую возможность для их преследования. Тем самым он подрывает власть Селима. Но самое страшное предательство он совершает против своего бога, нарушая запрет на употребление алкоголя. Он поддается на уговоры Педрильо и нарушает заповеди своей религии и собственные убеждения. К тому же, он переступает через свои принципы, влюбляясь в Блонду, неверную, и позволяя ей водить себя за нос. Но и тут он совершает насилие над собой, так как, несмотря на свою любовь к ней, он угрожает ей и предает любовь, требуя от нее безоговорочного подчинения, как будто возможно свести доказательство любви к одному только подчинению!
Блонда тоже постоянно готова к предательству и обману, она всегда ставит на первое место свою жизнь, и лишь потом - любовь.
Блонда никогда не теряет контроля над ситуацией, зато Бельмонт ослеплен любовью. Селима каждый предал хотя бы однажды. Тем не менее, нам неведомы его искренние чувства - даже если его предают, даже если он сам играет в верность и предательство, нас не покидает ощущение, что он остается верен себе, скорее позволяет другим обманываться на его счет, а не попадает в расставленные ловушки. Какая досада, что Селим и Блонда не могут объединиться! Из них вышла бы прекрасная чета Андервудов для сериала «Карточный домик».
Здесь все носят маску обмана, все живут в страхе предательства и измены. Никто не верит в способность другого любить той безусловной любовью, о которой здесь все рассуждают и которую воспевают. «Любить» не значит ли «отдаваться всем телом и душой любви»? Не подразумевает ли любовь полное доверие? Читая либретто, мы безошибочно определяем, где и в какой момент совершается предательство, но не способны его предугадать - ни между строк, ни в подтексте не таится подсказки. Из болезненных подозрений персонажи сплетают свою воображаемую реальность (une réalité psychologique). Невнятное сомнение монотонно и мучительно пульсирует в висках каждого них.
Тот, кто становился добычей ревности, тот, кто страдал от предательств, тот знает: подозрение, опасение, предубеждение преследуют тебя повсюду, прирастают к коже, кружат голову. Даже не желая верить, даже внимая опровержениям и клятвам любви и верности, невозможно заглушить сомнения. Чем громче уверения, чем прекраснее клятвенные песни, тем настойчивее звук фальшивой ноты сомнений.
Эта темная сторона любовной одержимости, фанатизма в любви или в религии, эти мрачные аккорды, эти тени настойчиво врываются в музыку, и не только в проклятия и брань Осмина.
В постановке Мартина Кушея действие «Похищения» разворачивается в пустыне, пространстве изнуряющего дневного зноя и леденящего ночного холода, где температура меняется так же стремительно, как и чувства героев. Пустыня - это пространство крайностей. Для того, кто рожден вдали от нее, кто не умеет считывать ее знаки, кому не доступны ее обаяние и законы, пустыня представляет смертельную опасность. Для того пустыня - лишь песок, сильнейший символ тщетности. Песок, постоянно ранящий глаза. Песок, на котором невозможно ничего построить, за исключением замков в Испании.
Либретто, как мы уже сказали, на первый взгляд совсем не политическое высказывание, оно рассказывает не столько о сущности ислама, сколько о нашем представлении о нем. Но, в то же время, через него нам открываются необъятные психологические и политические перспективы, как только мы помещаем его в конкретный исторический контекст.
Идеальным решением для того, чтобы вернуться к истокам нынешнего кризиса, но избежать всякого псевдо-осовременивания, был, на мой взгляд, перенос действия в эпоху Первой мировой войны, взгляд на ближневосточную политику, которой придерживалась в это время Германия. Германская империя заключила союз с Османской империей, проще говоря, с турками, и вступила в противостояние с могущественными колониальными государствами - Великобританией, Францией и Россией. Германия взяла на себя роль защитницы ислама от европейских завоевателей. Император Вильгельм II провозгласил себя «спасителем ислама», другом всех «трехсот миллионов магометан, населяющих Землю» и возжелал собрать их под знамена Корана и халифата, чтобы отбить империалистическое нашествие. Вильгельм был в ярости от вступления Британского Королевства в Антанту, уговаривая консулов и немецких агентов «разжигать праведное пламя сопротивления магометанского мира этим самонадеянным и лицемерным лавочникам, ибо, если мы и прольём всю нашу кровь до последней капли, то чтобы и Англия потеряла хотя бы Индию». Для этого Германия отправила на Восток секретные миссии с целью поднять на восстание многочисленные племена, взрывать газопроводы и саботировать разработки нефтяных месторождений. Немцы инициировали фетву против Антанты. В специальных лагерях для военнопленных мусульман [распространялась] газета El Djihad. Несколько нефтепроводов было взорвано, и ряд восстаний увенчался успехом. Все это, конечно, было только событиями второго ряда в театре мировых военных действий. Но все факторы, определяющие сегодня ближневосточный кризис, уже достаточно внятно присутствовали в начале войны и вплоть до 20-х годов: фетва, джихадисты, конфликт между шиитами и суннитами, талибан, экономические интересы в эксплуатации природных ресурсов, стратегические и политические игры, опосредованные войны, завуалированный или неприкрытый колониализм, религия как боевое оружие.
Если присмотреться к участникам этих экспедиций и миссий начала Первой мировой и 20-х годов XX века, к их нарядам, кажется, что мы имеем дело с теми же стереотипами о восточном мире, что и идеи о воображаемом Востоке Моцарта и Штефани. Но за всем этим прячется жестокая реальность, последствия которой сегодня для нас очевидны. У Моцарта действуют испанцы и англичане. Сегодня же «европейцы» держат в своих руках нити разыгрывающегося кризиса, и Восток выступает разменной картой в этих играх. За маской Просвещения, цивилизованного и прогрессивного мира скрыты реальные интересы - эксплуатация и выгода, шовинизм и управление религиозными чувствами. Результаты подобной политики были и продолжают оставаться разрушительными: кровожадность моцартовского Осмина становится животным рефлексом. Как бы нам хотелось умыть руки! Но наши руки по локоть в крови - Европа сыграла решающую роль в конфликтах и войнах ближневосточного мира, поддерживала их с колониальных времен вплоть до иракских войн.
Но не музыка ли главное достоинство «Похищения из Сераля» Моцарта? Не пришли ли мы насладиться ее изяществом и красотой голосов? Да великолепие музыки обезоруживает. В ней наша последняя надежда. Будем же её слушать и отдадим ей свои голоса!
[*] Erst geköpft,
Dann gehangen,
Dann gespiesst
Auf heisse Stangen,
Dann verbrannt,
Dann gebunden
Und getaucht;
Zuletzt geschunden.
Upd: Пусть и этот переводик тут повисит до кучи.
Похищение из сераля: краткое содержание
Альберт Остермаер, Мартин Кушей
Констанца, невеста Бельмонта, и её слуги Блонда и Педрильо похищены во время волнений в начале Первой Мировой войны. Они оказываются во власти паши Селима и Осмина, начальника его стражи, которые надеюстся, что такие заложники помогут им оказывать давление в ходе борьбы за власть. Действие происходит в пугающей и непроходимой пустыне на границе рушащеёся Оттоманской империи.
Первый акт
Отправившись на помски невесты, Бельтонт бродит по пустыне. Он настолько обессилен и измукчен жаждой, что едва может различить палатку бедуинов рядом со вражеским лагерем. Надсмотрщик Осмин и его стража не испытывают жалости к страннику: они не впускают его во владения паши Селима.
Педрильо связан и оставлен один под палящим солнцем. Он проклинает своих новых хозяев. Так его и находит прежний хозяин, Бельмонт.
Появляется паша Селим. Он пытается принудить свою пленницу Констанцу стать его любовницей. Она признаётся, что по-прежнему крепко любит своего жениха, оставшегося в родной стране, и просит отсрочку, чтоыб выбрать между любовью и смертью.
Педрильо помогает прежнему хозяину пробраться в резиденцию паши, представляя его перебежчиком, который может в условиях войны выдать полезную информацию. Паше это любопытно, но он в нерешительности. Он чувствует опасность, но чувствует и открывающиеся возможности... Осмин же не одобряет пришельцев и преграждает им вход.
Второй акт
В подарок от паши Осмин получил Блонду. Он хочет сделать её своей рабыней, но Блонда обливает его презрением. Когда Констанца признаётся, что страдает в разлуке с Бельмонтом, Блонда старается её утешить, предлагая более прагматичный взгляд на вещи. Паша Селим продолжает ухаживать за Констанцей, но та отвергает его. Он угрожает ей насилием, если она не согласится. Но она боится душевных терзаний больше, чем смерти. Паша даёт ей последнюю отсрочку.
План побега готов. Педрильо сообщает об этом Блонде, и ту переполняет радость. Он желает ей мужества, затем наливает Осмину вина, чтобы он опьянел и уснул. Всё чисто: влюблённые наконец-то встречаются. Но Бельмонта тревожит то, что он видел и слышал, его терзают сомнения: была ли Констанца ему верна? В ходе горячего обсуждения четверым беглецам удаётся всё выяснить.
Третий акт
Беглецы в пустныне. Констанца и Бельмонт счастливы, что они слова вместе, а Блонду тревожат преследователи. На второй день все четверо устали, их силы и вера в себя иссякают. Педрильо пытается воодушевить товарищей и вернуть им надежду. Для этого он поет романтическую песенку. На третий день все полумёртвыми лежат на песке. Четвёрный день: преследователи их нагнали.
Паша Селим подходит к беглецам. Он проклинает лицемерную Констанцу, чьи клятвы оказались простой уловкой. Бельмонт сообщает имя своего отца и этим вызывает промедление: его отец - давний враг паши. Однако смерть кажется неминуемой. Бельмонт и Констанца прозаются с жизнью.
Однако здравомыслие и рассудительность все же побеждают в Селиме. Он совершает жест примирения и прощения и освобождает пленников, прося Бельмонта не становиться таким жестоким, как его отец.
Осмин с солдатами должен проводить Бельмонта, Констанцу, Педрильо и Блонду к границе. Вернувшись, Осмин бросает к ногам паши кровавый трофей.
Юлька сделала нам царский (поскольку от слова "паша" я не умею нужное прилагательное образовывать) подарок и перевела нам статью Альберта Остермаера, драматурга Кушея, из буклетика к эксповскому "Похищению из сераля".
Прошу наслаждаться: текст из одних только вопросов. Мне кажется, будет интересен как любителям, так и анти-любителям.
Пустыня под солнцем
Альберт Остермаер
Перевод: montel_ka
Оригинал: стр. 16-19.
Cперва обезглавлены, затем повешены,
После поджарены на раскаленных прутьях,
Сожжены и утоплены, связанные,
с содранной кожей![*]
Вот как Осмин, с гневной пеной у рта, дает волю своим навязчивым фантазиям об убийстве. Если прочесть эти строки либретто, забыв на минуту о музыке Моцарта, мгновенно приходит в голову мысль об исламском фанатизме, и Осмин обретает черты типичного фанатика ИГ или убийц «Шарли Эбдо». Был ли провидцем Иоганн Готлиб Штефани, либреттист Моцарта? Застилает ли наше восприятие всеохватывающий ужас от современных травмирующих кадров разрушительной слепой жестокости в отношении человека и памятников человеческой культуры, к коим можно отнести и эту оперу, к счастью, неподвластную разрушению? Можно ли пренебречь звучащим текстом? Способно ли опьянение музыкой перевесить смертоносную одержимость слов? Не представляется ли моцартовский Осмин чистым продуктом страстного увлечения Востоком той эпохи, когда его жестокость представлялась фольклорной деталью, когда опасность неведомых стран возбуждала любопытство к легендарному, скорее чем страх перед реальным? Но не обязаны ли именно мы, художники, берущие на себя гражданскую ответственность, видеть в этой опере больше, чем влезает в ее живописную раму? Естественно, что мы сегодня читаем либретто другими глазами, наш взгляд отягощен знанием нашей эпохи, знанием реалий окружающего мира. Безусловно, у нас нет никакого права учинять насилие над произведением, навязывая ему произвольное осовременивание, псевдо-провокативное или ультра-модное. И в то же время мы не можем игнорировать контекст того момента, когда беремся за его постановку. Как это может отразиться на либретто?
Сюжет «Похищения» далек от критики ислама. Здесь не идет речь о демонизации самой религии, нет защиты идей Просвещения перед лицом видимого варварства Осмина. Но не забудем и того, что мусульманин Селим, дарящий прощение, оказывается ренегатом, то есть христианином, перешедшим в мусульманство, - вероятнее всего, европейцем.
С нашей точки зрения, измененной и обостренной под влиянием современного знания, все эти темы игнорировать нельзя. Но наша постановка обращается и к двум другим важным темам либретто: верность и предательство. Если мы всерьез размышляем над ними, мы неминуемо подходим к их политической интерпретации, ибо сфера частной жизни здесь не может быть отделена от сферы общественной. Верность и предательство - темы политические в той же мере, что уважение и дискриминация, непереносимое унижение, жажда мести и власти.
Селима предал отец Бельмонта, и Бельмонт, в свою очередь, обманывает и предает Селима. Констанца тоже предает и обманывает Селима, она дает ему ложную надежду. Констанца торгует своей любовью, как товаром: в обмен на свое терпение Селим получает возможность надеяться на ее ответную любовь, он вынужден оплатить надежду доверием. Это притворство, безусловно: в конце концов, она убегает, убегает от этой иллюзии любви. Кто может поручиться, что любовь Селима искренна? Не может ли оказаться, что его признания - тактический ход, и за ними кроется нечто иное? Его привлекает именно невозможность быть ею любимым? Его соблазняет как раз то, что любовь не покупается? Для него, владеющего всем, обаяние любви именно в том, что ее нельзя получить силой?
Констанца же надеется, что лишь власть любви способна победить любовь к власти и - готовит свой побег. Но, быть может, это побег от себя самой? И сам Селим оказывается способен на предательство: он предает Осмина, отпуская беглецов. Мы хотим верить в счастливый конец. Но не иллюзия ли его прощение, не хитрая ли месть? Осмин также неверен своему хозяину, отказываясь принять желание Селима освободить заложников. Ему ненавистно их превосходство, он использует любую возможность для их преследования. Тем самым он подрывает власть Селима. Но самое страшное предательство он совершает против своего бога, нарушая запрет на употребление алкоголя. Он поддается на уговоры Педрильо и нарушает заповеди своей религии и собственные убеждения. К тому же, он переступает через свои принципы, влюбляясь в Блонду, неверную, и позволяя ей водить себя за нос. Но и тут он совершает насилие над собой, так как, несмотря на свою любовь к ней, он угрожает ей и предает любовь, требуя от нее безоговорочного подчинения, как будто возможно свести доказательство любви к одному только подчинению!
Блонда тоже постоянно готова к предательству и обману, она всегда ставит на первое место свою жизнь, и лишь потом - любовь.
Блонда никогда не теряет контроля над ситуацией, зато Бельмонт ослеплен любовью. Селима каждый предал хотя бы однажды. Тем не менее, нам неведомы его искренние чувства - даже если его предают, даже если он сам играет в верность и предательство, нас не покидает ощущение, что он остается верен себе, скорее позволяет другим обманываться на его счет, а не попадает в расставленные ловушки. Какая досада, что Селим и Блонда не могут объединиться! Из них вышла бы прекрасная чета Андервудов для сериала «Карточный домик».
Здесь все носят маску обмана, все живут в страхе предательства и измены. Никто не верит в способность другого любить той безусловной любовью, о которой здесь все рассуждают и которую воспевают. «Любить» не значит ли «отдаваться всем телом и душой любви»? Не подразумевает ли любовь полное доверие? Читая либретто, мы безошибочно определяем, где и в какой момент совершается предательство, но не способны его предугадать - ни между строк, ни в подтексте не таится подсказки. Из болезненных подозрений персонажи сплетают свою воображаемую реальность (une réalité psychologique). Невнятное сомнение монотонно и мучительно пульсирует в висках каждого них.
Тот, кто становился добычей ревности, тот, кто страдал от предательств, тот знает: подозрение, опасение, предубеждение преследуют тебя повсюду, прирастают к коже, кружат голову. Даже не желая верить, даже внимая опровержениям и клятвам любви и верности, невозможно заглушить сомнения. Чем громче уверения, чем прекраснее клятвенные песни, тем настойчивее звук фальшивой ноты сомнений.
Эта темная сторона любовной одержимости, фанатизма в любви или в религии, эти мрачные аккорды, эти тени настойчиво врываются в музыку, и не только в проклятия и брань Осмина.
В постановке Мартина Кушея действие «Похищения» разворачивается в пустыне, пространстве изнуряющего дневного зноя и леденящего ночного холода, где температура меняется так же стремительно, как и чувства героев. Пустыня - это пространство крайностей. Для того, кто рожден вдали от нее, кто не умеет считывать ее знаки, кому не доступны ее обаяние и законы, пустыня представляет смертельную опасность. Для того пустыня - лишь песок, сильнейший символ тщетности. Песок, постоянно ранящий глаза. Песок, на котором невозможно ничего построить, за исключением замков в Испании.
Либретто, как мы уже сказали, на первый взгляд совсем не политическое высказывание, оно рассказывает не столько о сущности ислама, сколько о нашем представлении о нем. Но, в то же время, через него нам открываются необъятные психологические и политические перспективы, как только мы помещаем его в конкретный исторический контекст.
Идеальным решением для того, чтобы вернуться к истокам нынешнего кризиса, но избежать всякого псевдо-осовременивания, был, на мой взгляд, перенос действия в эпоху Первой мировой войны, взгляд на ближневосточную политику, которой придерживалась в это время Германия. Германская империя заключила союз с Османской империей, проще говоря, с турками, и вступила в противостояние с могущественными колониальными государствами - Великобританией, Францией и Россией. Германия взяла на себя роль защитницы ислама от европейских завоевателей. Император Вильгельм II провозгласил себя «спасителем ислама», другом всех «трехсот миллионов магометан, населяющих Землю» и возжелал собрать их под знамена Корана и халифата, чтобы отбить империалистическое нашествие. Вильгельм был в ярости от вступления Британского Королевства в Антанту, уговаривая консулов и немецких агентов «разжигать праведное пламя сопротивления магометанского мира этим самонадеянным и лицемерным лавочникам, ибо, если мы и прольём всю нашу кровь до последней капли, то чтобы и Англия потеряла хотя бы Индию». Для этого Германия отправила на Восток секретные миссии с целью поднять на восстание многочисленные племена, взрывать газопроводы и саботировать разработки нефтяных месторождений. Немцы инициировали фетву против Антанты. В специальных лагерях для военнопленных мусульман [распространялась] газета El Djihad. Несколько нефтепроводов было взорвано, и ряд восстаний увенчался успехом. Все это, конечно, было только событиями второго ряда в театре мировых военных действий. Но все факторы, определяющие сегодня ближневосточный кризис, уже достаточно внятно присутствовали в начале войны и вплоть до 20-х годов: фетва, джихадисты, конфликт между шиитами и суннитами, талибан, экономические интересы в эксплуатации природных ресурсов, стратегические и политические игры, опосредованные войны, завуалированный или неприкрытый колониализм, религия как боевое оружие.
Если присмотреться к участникам этих экспедиций и миссий начала Первой мировой и 20-х годов XX века, к их нарядам, кажется, что мы имеем дело с теми же стереотипами о восточном мире, что и идеи о воображаемом Востоке Моцарта и Штефани. Но за всем этим прячется жестокая реальность, последствия которой сегодня для нас очевидны. У Моцарта действуют испанцы и англичане. Сегодня же «европейцы» держат в своих руках нити разыгрывающегося кризиса, и Восток выступает разменной картой в этих играх. За маской Просвещения, цивилизованного и прогрессивного мира скрыты реальные интересы - эксплуатация и выгода, шовинизм и управление религиозными чувствами. Результаты подобной политики были и продолжают оставаться разрушительными: кровожадность моцартовского Осмина становится животным рефлексом. Как бы нам хотелось умыть руки! Но наши руки по локоть в крови - Европа сыграла решающую роль в конфликтах и войнах ближневосточного мира, поддерживала их с колониальных времен вплоть до иракских войн.
Но не музыка ли главное достоинство «Похищения из Сераля» Моцарта? Не пришли ли мы насладиться ее изяществом и красотой голосов? Да великолепие музыки обезоруживает. В ней наша последняя надежда. Будем же её слушать и отдадим ей свои голоса!
[*] Erst geköpft,
Dann gehangen,
Dann gespiesst
Auf heisse Stangen,
Dann verbrannt,
Dann gebunden
Und getaucht;
Zuletzt geschunden.
Upd: Пусть и этот переводик тут повисит до кучи.
Похищение из сераля: краткое содержание
Альберт Остермаер, Мартин Кушей
Констанца, невеста Бельмонта, и её слуги Блонда и Педрильо похищены во время волнений в начале Первой Мировой войны. Они оказываются во власти паши Селима и Осмина, начальника его стражи, которые надеюстся, что такие заложники помогут им оказывать давление в ходе борьбы за власть. Действие происходит в пугающей и непроходимой пустыне на границе рушащеёся Оттоманской империи.
Первый акт
Отправившись на помски невесты, Бельтонт бродит по пустыне. Он настолько обессилен и измукчен жаждой, что едва может различить палатку бедуинов рядом со вражеским лагерем. Надсмотрщик Осмин и его стража не испытывают жалости к страннику: они не впускают его во владения паши Селима.
Педрильо связан и оставлен один под палящим солнцем. Он проклинает своих новых хозяев. Так его и находит прежний хозяин, Бельмонт.
Появляется паша Селим. Он пытается принудить свою пленницу Констанцу стать его любовницей. Она признаётся, что по-прежнему крепко любит своего жениха, оставшегося в родной стране, и просит отсрочку, чтоыб выбрать между любовью и смертью.
Педрильо помогает прежнему хозяину пробраться в резиденцию паши, представляя его перебежчиком, который может в условиях войны выдать полезную информацию. Паше это любопытно, но он в нерешительности. Он чувствует опасность, но чувствует и открывающиеся возможности... Осмин же не одобряет пришельцев и преграждает им вход.
Второй акт
В подарок от паши Осмин получил Блонду. Он хочет сделать её своей рабыней, но Блонда обливает его презрением. Когда Констанца признаётся, что страдает в разлуке с Бельмонтом, Блонда старается её утешить, предлагая более прагматичный взгляд на вещи. Паша Селим продолжает ухаживать за Констанцей, но та отвергает его. Он угрожает ей насилием, если она не согласится. Но она боится душевных терзаний больше, чем смерти. Паша даёт ей последнюю отсрочку.
План побега готов. Педрильо сообщает об этом Блонде, и ту переполняет радость. Он желает ей мужества, затем наливает Осмину вина, чтобы он опьянел и уснул. Всё чисто: влюблённые наконец-то встречаются. Но Бельмонта тревожит то, что он видел и слышал, его терзают сомнения: была ли Констанца ему верна? В ходе горячего обсуждения четверым беглецам удаётся всё выяснить.
Третий акт
Беглецы в пустныне. Констанца и Бельмонт счастливы, что они слова вместе, а Блонду тревожат преследователи. На второй день все четверо устали, их силы и вера в себя иссякают. Педрильо пытается воодушевить товарищей и вернуть им надежду. Для этого он поет романтическую песенку. На третий день все полумёртвыми лежат на песке. Четвёрный день: преследователи их нагнали.
Паша Селим подходит к беглецам. Он проклинает лицемерную Констанцу, чьи клятвы оказались простой уловкой. Бельмонт сообщает имя своего отца и этим вызывает промедление: его отец - давний враг паши. Однако смерть кажется неминуемой. Бельмонт и Констанца прозаются с жизнью.
Однако здравомыслие и рассудительность все же побеждают в Селиме. Он совершает жест примирения и прощения и освобождает пленников, прося Бельмонта не становиться таким жестоким, как его отец.
Осмин с солдатами должен проводить Бельмонта, Констанцу, Педрильо и Блонду к границе. Вернувшись, Осмин бросает к ногам паши кровавый трофей.