Братья
Витька шел впереди и палкой разгонял бродячих собак. Не то, чтобы они прямо на нас кидались, но он, сколько его помню, всегда был слишком борзый. Это не мое слово, - папа так говорит.
- Аааа-ту, тварюка! - кричит Витька и едва не попадает одной из собак палкой по носу.
Мы идем к железной дороге. Как и каждую пятницу. В моих карманах полно мелочи, которую мы собираемся выложить на рельсы.
- Давай кошака замучаем, - предлагает Витька.
- Да ну, - говорю я.
- Опять трусишь?
- Не трушу, - говорю я, хотя на самом деле он прав. Витька старше меня на три года и он всегда прав. Кроме тех случаев, когда правы родители.
Мы молчим, проходим парком и уже видим пути. Я пинаю непонятные грибы, а брат свистит и швыряет каштаны в белок.
- Никаких разговоров о холодных котлетах, героизме и политике, - это уже Витька повторяет за отцом.
- Больно ты умен, - говорю, - как бы мать тебя за уши не оттаскала.
- Это, интересно, за что? - говорит и смотрит мне в глаза впервые с тех пор, как мы вышли из дому.
Чтобы выглядеть взросло я корчу лицо, как отец, когда он встречает мамину маму, и плюю себе под ноги, но попадаю прямо на кроссовки. Витька смеется, хохочет, и я очень сильно злюсь. Он знает об этом и поэтому делает вид, что смеется, даже когда у него нет уже на это сил. Позер. Это мама так говорит.
- За то, - говорю, - что порой мелешь, что ни попадя.
- Забей, - очередное папино слово.
Мы выкладываем монеты и ждем поезда.
- На Полтаву! - радостно кричит Витька, когда мимо нас несется трах-трах-трах-тарахтя целый, длинный, как змея и огромный, как мир поезд.
Мы собираем остатки монет.
- Когда я женюсь, - говорит Витька на обратном пути, - у моей жены будут вооот такие ноги. В женщине главное ноги. И титьки.
- Больно, - говорю, - ты шустрый. Мать бы тебя точно почесала за ухом.
- Не дерзи. Пошли, лучше, мороженого дерябнем.
И вот мы идем по парку в сторону дома. День хороший, светлый, мне нравится, как ветер тормошит волосы на голове. Вон мужчина гуляет с собакой и курит сигарету. Я и сам уже хочу курить. И бриться. И не слушать отца с матерью. Но тут я вспоминаю про Вилку, и что-то ломается в груди, с хрустом, скрипом и кашлем. Я плачу, падаю на колени и плачу.
Витька стоит надо мной и впервые с тех пор, как я его знаю, у него серьезное лицо.
- Ты что надумал? Что с тобой Алик? - спрашивает он.
- Виии-илка, - вою я.
Он присел рядом со мной и обнял.
- Мне тоже грустно. Так бывает.
- А потом па-аапа. А потом маааааа-ма, - совсем уже реву я.
Витьке все это явно не нравиться, но он гладит меня по голове и о чем-то думает.
- Знаешь, - говорит, - я буду всегда рядом. Сколько смогу. Я же твой брат.
И вдруг как зальется, как захохочет. И я вместе с ним.
Мы еще пошвыряли каштанами в белок, а потом таки купили мороженого.
- Если ты хоть кому-то скажешь о нашем разговоре - я тебе зуб выбью, - говорит Витька.
Я молча кивнул, и мы пошли дальше. Только уже под самым домом я позвал его.
- Ладно, - говорю, - пошли замучаем кошака.
- Аааа-ту, тварюка! - кричит Витька и едва не попадает одной из собак палкой по носу.
Мы идем к железной дороге. Как и каждую пятницу. В моих карманах полно мелочи, которую мы собираемся выложить на рельсы.
- Давай кошака замучаем, - предлагает Витька.
- Да ну, - говорю я.
- Опять трусишь?
- Не трушу, - говорю я, хотя на самом деле он прав. Витька старше меня на три года и он всегда прав. Кроме тех случаев, когда правы родители.
Мы молчим, проходим парком и уже видим пути. Я пинаю непонятные грибы, а брат свистит и швыряет каштаны в белок.
- Никаких разговоров о холодных котлетах, героизме и политике, - это уже Витька повторяет за отцом.
- Больно ты умен, - говорю, - как бы мать тебя за уши не оттаскала.
- Это, интересно, за что? - говорит и смотрит мне в глаза впервые с тех пор, как мы вышли из дому.
Чтобы выглядеть взросло я корчу лицо, как отец, когда он встречает мамину маму, и плюю себе под ноги, но попадаю прямо на кроссовки. Витька смеется, хохочет, и я очень сильно злюсь. Он знает об этом и поэтому делает вид, что смеется, даже когда у него нет уже на это сил. Позер. Это мама так говорит.
- За то, - говорю, - что порой мелешь, что ни попадя.
- Забей, - очередное папино слово.
Мы выкладываем монеты и ждем поезда.
- На Полтаву! - радостно кричит Витька, когда мимо нас несется трах-трах-трах-тарахтя целый, длинный, как змея и огромный, как мир поезд.
Мы собираем остатки монет.
- Когда я женюсь, - говорит Витька на обратном пути, - у моей жены будут вооот такие ноги. В женщине главное ноги. И титьки.
- Больно, - говорю, - ты шустрый. Мать бы тебя точно почесала за ухом.
- Не дерзи. Пошли, лучше, мороженого дерябнем.
И вот мы идем по парку в сторону дома. День хороший, светлый, мне нравится, как ветер тормошит волосы на голове. Вон мужчина гуляет с собакой и курит сигарету. Я и сам уже хочу курить. И бриться. И не слушать отца с матерью. Но тут я вспоминаю про Вилку, и что-то ломается в груди, с хрустом, скрипом и кашлем. Я плачу, падаю на колени и плачу.
Витька стоит надо мной и впервые с тех пор, как я его знаю, у него серьезное лицо.
- Ты что надумал? Что с тобой Алик? - спрашивает он.
- Виии-илка, - вою я.
Он присел рядом со мной и обнял.
- Мне тоже грустно. Так бывает.
- А потом па-аапа. А потом маааааа-ма, - совсем уже реву я.
Витьке все это явно не нравиться, но он гладит меня по голове и о чем-то думает.
- Знаешь, - говорит, - я буду всегда рядом. Сколько смогу. Я же твой брат.
И вдруг как зальется, как захохочет. И я вместе с ним.
Мы еще пошвыряли каштанами в белок, а потом таки купили мороженого.
- Если ты хоть кому-то скажешь о нашем разговоре - я тебе зуб выбью, - говорит Витька.
Я молча кивнул, и мы пошли дальше. Только уже под самым домом я позвал его.
- Ладно, - говорю, - пошли замучаем кошака.