Про отсутствие понятия "Отечества" в СССР, презрение павших и унижение живых
Берлин, 1945.
«Все-таки хорошо, что война кончилась», - ни к кому не обращаясь, мечтательно говорит молодой лейтенант с артиллерийскими значками на погонах. - «Тогда как-то не думали много - сегодня жив, а завтра в земотдел или в здравотдел, один хрен. Только когда от матки письмо получишь, то вспомнишь, что пригибаться нужно. Чтобы старуху не огорчить».
Как-будто ища подтверждение своим мыслям, он поворачивает голову и окидывает взором панораму двора: ряды аккуратно подстриженных карликовых елок, подернутые осенним золотом декоративные березки вдоль подъезда Штаба.
- «Вчера я тут в скверике напротив «Капитоля» сидел», - говорит лейтенант, - «Стоит там какая-то каменная баба, а у подножья - бугорок, наверху палочка воткнута, а на ней трехцветный флажок. Спросил у немцев «Что это?» Говорят какой-то француз закопан. Загнулся бедняга, так посреди улицы и закопали. Все-таки как-то не уютно, где-нибудь в поле и то спокойней - ковыль растет, ветерок гуляет. А этому французу и поспать спокойно не дадут. На 7-ое ноября как раз в этом же скверике над его головой наши саперы фейерверк устроили по случаю праздников, закопали в землю шестидюймовые гильзы и подняли такую пальбу, что пол Берлина переполошили. Немцы думали опять война. - Карлсхорст бомбят».
Лейтенант увлекается собственными мыслями и продолжает: «Да, что ни говори, а наверху приятнее, чем под землей. Жалко тех, кому там лежать приходится. Рассказывают, где-то здесь в Берлине была могила неизвестного солдата. Вечный огонь там горел, а в потолке сверху круглая дырка и небо голубое видно. Кто зайдет внутрь, так чувствует там себя так, вроде как на полпути между тем миром и этим. Там немцы свою совесть замаливали по тем, кто в полях да лесах сгнил. Все-таки правильно - никого не забывали. Какая мать ни зайдет, - думает, это по ее сыну свечка. Говорят, что такая же штука и в Париже есть. Выходит и этого французика, что напротив «Капитоля» лежит, тоже не забыли».
Безразлично прислушивавшийся к разговору пожилой капитан заинтересовывается темой и говорит: «Тут многое в глаза бросается. В каждой самой маленькой деревеньке - обязательно памятник павшим солдатам. И не какая-нибудь фанерная мазня, а действительно памятник, посмотришь - и шапку снять хочется. Гранит или дикий камень, имена солдат высечены по камню, мхом поросло, тут-же родник проведен, вода журчит. Молодцы немцы - даже мертвым уют создают».
- «В городишке, где я в комендатуре работал, тоже памятник был», - продолжает капитан - «Большой каменный шар, наверное земной шар, а на нем раскинулся умирающий солдат. Лицом вниз, руки в судоргах раскинул и в землю вцепился, как будто весь мир загробастать хочет. Наш помполит однажды предложил коменданту взорвать памятник, говорит: «Милитаристическая пропаганда». Комендант посмотрел на него, посмотрел да и говорит: «Слушай, комиссар, ты живых агитируй, а мертвых оставь в покое. Понял?»
Лейтенант соглашается с капитаном: «Да, умеют немцы чтить своих мертвых. Я как-то случайно заскочил на мотоциклете на ихнее кладбище, так даже стыдно за себя стало. Такой порядок и действительно вечным покоем дышит. А в России я только затем на кладбище и ходил, чтобы цинк с гробов сдирать. Все равно все склепа взломаны и покойники кверху ж.... В то время жулье покойников, раздевало, с мертвых можно было лучше поживиться, чем с живых. Ну, а я уж туда за цинком ходил, для аккумуляторов», - оправдывается лейтенант.
Капитан высказывает обрывки собственных мыслей: «Когда Аллилуева умерла, Сталин ей очень красивый памятник поставил на Ново-девичьем кладбище. Я даже как-то специально хотел пойти посмотреть, да, говорят, что туда не пускают».
Третий офицер, в сильных очках с толстыми стеклами и густым чубом курчавых волос, присоединяется к разговору. Есть тип людей, которые всегда стараются рассматривать каждый предмет с противоположной точки зрения. Чубатый офицер усмехается: «Это все пустяки. У нас в Горьком о покойниках лучше заботятся, даже танцплощадку устроили».
«Для кого?» - спрашивает лейтенант.
«Для всех - для живых и мертвых».
Офицеры недоверчиво поворачивают головы в сторону говорящего, своим видом показывая, что они ожидают продолжения.
Чубатый офицер объясняет: «Там посреди города было кладбище. Ну так Горсовет постановил устроить там парк. Ну и устроили по всем правилам науки и техники - кладбище перепахали, сделали «Парк Культуры и Отдыха им. Свердлова». С танцплощадкой и прочими увеселениями. Так все его в городе и называли «Клуб живых и мертвых». И живым весело и покойникам не скучно. Дочки на папашиных костях фокстрот откалывают. Старушки мимо идут - только крестятся: «Ох, свят. свят..».
«У нас в Ростове тоже вроде этого», - говорит артиллерийский лейтенант. - «Построили новый театр им. Максима Горького. По проекту он должен быть снаружи облицован белым мрамором. Судили-рядили где взять мрамор. Решили взять налог с покойников - содрали по Ростовской области все памятники из белого мрамора, попилили их и плитками выложили театр».
«Да, театр хороший, только акустика там плохая. Я там как-то раз был», - соглашается чубатый офицер.
«Когда театр построили, то всех строителей пересадили, - отвечает артиллерист. - «Там в зале какая-то чертовщина творилась, на галерке слышимость была лучше, чем в первом ряду. Обвинили, конечно, строителей - вредительство. Ну а люди болтали, что это покойники пошаливают».
Капитан смотрит на часы, потом на окна Штаба: «Ну, Уткина нам видно не дождаться. Пошли обедать!»
Капитан сплевывает в песок. Лейтенант каблуком сапога зарывает очередную «Mischung-6» и поднимается на ноги, потягиваясь после долгого сидения и поправляя ремень портупеи. Офицеры стараются аккуратно бросать окурки и все, что принадлежит в плевательницу, не на зеленый газон, а внутрь песчаной звезды.
Офицеры были бы немало испуганы, когда перед ихними очами разверзлась бы земля и из-под заплеванного песка и облупленной красной фанеры встала из гроба гневная тень ихнего недавнего военачальника, героя штурма Берлина и его первого коменданта, гвардии генерал-полковника Берзарина. Ни советским офицерам, ни немецким рабочим, уныло бродившим по территории Штаба, конечно, не могло придти в голову, что красное безымянное сооружение, уродовавшее весь комплекс двора Штаба и резавшее глаза своей кустарной безвкусицей, служило надгробным памятником и должно было олицетворять память советского героя, сыгравшего в битве за Берлин вторую роль после маршала Жукова.
Нелепая игра случая. Пройти целым и невредимым всю войну на самых опасных участках фронта во главе армии прорыва, дождаться победного конца и почетной должности триумфатора в побежденной вражеской столице - и буквально на другой день пасть жертвой глупой автокатастрофы.
Генерал имел привычку совершать по утрам прогулку на мотоцикле. В спортивной рубашке с короткими рукавами, без кителя и без фуражки, он выезжал на мощном трофейном BMV из боковой улички на главную автомагистраль Трептов-аллее, ведущую к Карлсхорсту. По Трептов-аллее наперерез ему мчалась на полном ходу колонна тяжелогруженных армейских Студебеккеров. Был ли это спортивный интерес, присущий большинству мотоциклистов, или что другое - этого никто не знает. Во всяком случае, генерал решил проскочить между мчащимися грузовиками.
В результате неудачной коллизии генеральского мышления с непреклонными законами динамики от генерала остались только генеральские штаны с красными лампасами. Шофер грузовика сначала чертыхнулся по адресу дураков, лезущих под колеса, а затем, узнав чьи штаны он так неудачно выутюжил, вынул пистолет и застрелился. Где похоронили солдата неизвестно, но, вероятно, ему покойнее лежать, чем генералу Берзарину. http://militera.lib.ru/memo/russian/klimov_gp/08.html
- Пока идет битва вокруг злосчастных «политикс», я присматриваюсь к окружающим. Когда я был в России, то никогда не приходилось заниматься вопросом - кто собственно ты? Здесь-же чувствуется - ты русский. Это чувствуется по тому удельному весу, который имеет советская делегация на заседании. Это - плоды героизма и самоотверженности русских солдат. Для национально мыслящего человека это очень много.
Конечно, политика есть политика, и никогда нельзя предаваться иллюзиям. За каким либо другим столом все мои иностранные коллеги могут быть чудесными ребятами и собеседниками, но за столом заседаний я не должен забывать, что я русский. И не то и не другое. За другим столом я с ними общаться не должен, а за столом заседаний - какой я к черту русский, когда я коммунист. Коммунисты не имеют отечества. Каждый из нас здесь, за овальным столом, защищает интересы своей нации или своего государства. Для «них» эти два понятия совпадают. Для нас...
При первых встречах с союзниками остро бросается в глаза разница. Союзники встречают нас как заслуженных победителей и искренних союзников в войне и мире. Они исходят из национальной точки зрения. Между нашими национальными интересами нет расхождений или противоречий ни в данный момент, ни в ближайшем будущем. Они полагают, что эта простая вещь должна быть очевидна и для нас.
Мы же встречаем «союзников», как противную партию, как врагов, с которыми мы только в силу тактических соображений вынуждены сидеть за одним столом. Здесь вопрос решается с идеологической точки зрения. «Союзники» думают, что Карл Маркс и Ленин мертвы. Нет, ихняя тень стоит за нашей спиной в этом зале заседаний Контрольного Совета. «Союзники» этого сегодня еще не понимают. Тем хуже для них http://militera.lib.ru/memo/russian/klimov_gp/07.html
https://t.me/filippov_spb/63
https://t.me/sorok40russia/42934