Для проекта № 163 «День Бабайки» в Заповеднике Сказок - I
Бывают такие дни - как не заладится с утра, так до самого вечера все идет наперекосяк. За что ни возьмись, все из рук валится. Трамвай уходит из-под носа, чашка разбивается, начальник орет ни за что. На душе тоскливо, в голове пусто. И еще темнеет раньше срока.
Осенью таких дней особенно много. А ведь это несправедливо - осень я люблю. Осенью впору бродить с утра до вечера по мокрым городским улицам, любоваться сумасшедшими красками, стихи слагать печальные или рисовать прозрачные акварельные наброски. Только я ничего такого не умею. Да и не полюбуешься особо, когда холодный пронизывающий ветер сбивает с ног и дождь льет за шиворот. Опять я зонтик дома забыл.
С утра-то дождя не было, даже солнце ненадолго выглянуло из-за туч. Вот я и не удержался, залез на крышу и запустил в небо свой новенький дрон. Пусть, думаю, полетает, поглядит на город с высоты, а потом мне расскажет обо всем, что видел. Да только и тут не повезло - дрон зацепился за какую-то антенну и застрял намертво. Попался в сети, словно какой-нибудь безмозглый воробей. А ведь казалось бы, разумная птица, чудо техники.
На работу я, конечно, опоздал. Про дрон никому рассказывать не стал - засмеют. Мол, взрослый мужик в игрушки играется, как мальчишка. Очень уж у нас публика серьезная.
Чашку жалко, мне ее друг привез. А ведь я ее и не трогал даже, она будто сама со стола спрыгнула и разлетелась на тысячу осколков. Теперь уж обратно не склеишь. И начальник тоже не извинится. Может, и у него сегодня тоже день невезучий, чашка разбилась и трамвай ушел. Впрочем, зачем ему трамвай, у него машина своя.
А вот дрон, пожалуй, можно спасти. Умная птица кинула клич, где ее искать.
Вот я и пошел, сразу после работы. Уже совсем стемнело, прохожих на улице почти не встречалось. След вывел меня в промзону, где сплошь гаражи, мастерские и склады. Там было совсем безлюдно, тоскливо и бесприютно. Зато дождь наконец-то перестал.
Вскоре я вышел к подножию вышки непонятного назначения с будкой наверху. На крыше тускло мигала красная лампочка. Возле вышки оказалось на удивление чисто. Вездесущий мусор как будто обходил ее стороной, не решаясь приблизиться. А может, тут орудовал особо старательный дворник, который метет даже по вечерам и в непогоду.
Поднырнув под нижние косые перекладины, я заметил кривую железную лестницу, забранную решеткой. Вдоль лестницы тянулись вверх четыре ржавых троса. Вот где, значит, нашел свое пристанище мой незадачливый дрон. Что ж, надо выручать.
Наверху ветер завывал громче обычного, немилосердно раскачивая вышку вместе с непрочной лестницей и незваным гостем. Но я уже был почти у цели. Возле наспех сколоченной будки притулилась лебедка, а рядом на четырех тросах болтался небольшой подъемник. Вся конструкция выглядела кривобокой, хлипкой и ненадежной.
Красная лампочка, почуяв чужака, вспыхнула ярче. Вцепившись в железную перекладину, я запоздало подумал - вот достойное завершение невезучего дня. Сейчас взревет сигнализация, явится полиция… Но вместо сигнализации вдруг послышался тихий звон колокольчика. В тот же миг дверь будки распахнулась, и на пороге возник человек.
В мерцающем свете красной лампочки я не мог его толком разглядеть. Мужик неопределенного возраста, щуплый, невысокий. Я решился заговорить первым.
− Добрый вечер, − вежливо поздоровался я, слегка кривя душой.
− Добрый, − неуверенно ответил незнакомец. - Ты как же сюда забрался-то? Неужто по лесенке? Так нельзя ж, опасно! А никак бы грохнулся да шею себе свернул?
Я уже собрался было сказать, что в студенческие годы неплохо лазал по скалам, так что такие лестницы для меня - раз плюнуть. Но не успел.
− Да вижу, вижу, − торопливо закивал хозяин вышки. - Подъемник тебя не удержит. Эвон ты большой какой. Только ведь большие сюда и не ходят. А ты зачем явился?
− За дроном, − честно ответил я. − Он должен быть где-то здесь.
− За Дроном? - незнакомец поскреб пятерней в затылке. - За Андрюшкой, стало быть. Тута он, да. А ты кем ему будешь-то?− насторожился он вдруг. − Батька али брат старшой?
− Нет, - усмехнулся я, - я еще никому не батька, насколько мне известно. И младшего брата Андрюшки у меня нет. Тоже, насколько мне известно.
Незнакомец моей иронии не оценил.
− Чужим не отдаю. Да и своим сюда ходить не надобно. А коли не доверяете, так и не приводите. Ох, недобрые нынче времена. Неужто я в чем провинился?
Я ничего не понял, но мне стало его жалко. В самом деле, обидно, когда не доверяют.
− Ты ни в чем не провинился, − заверил я его. - И никакого Андрюшки я не знаю. Я пришел за своим дроном. Это такой летательный аппарат, − пояснил я на всякий случай.
− Чего? - незнакомец вытаращил глаза. - Какой такой аппарат?
Похоже, он о дронах ничего не слышал. Вот ведь дремучий человек.
− Летательный, − снисходительно пояснил я. - Такая маленькая штучка, с четырьмя пропеллерами. Он зацепился за вашу антенну и застрял. Можно, я его заберу?
− Так это ж птаха о четырех крылах! - просиял незнакомец. − Так бы сразу и говорил. А то, вишь, нагородил тут слов каких-то мудреных. Тута он, у меня. Нынче утром гляжу - трепыхается на крыше птаха чудная, крылом зацепилась, и ни туда, ни сюда. Сроду я таких не видывал. Ну дык все одно, тварь божия. Освободил, принес к себе, в гнездышко уложил. Ну, коли это твоя, так и забирай. Мне чужого не надобно. Ох, да что ж это я? - вдруг спохватился он. - Нехорошо через порог-то разговаривать. Заходи, гостем будешь.
Хозяин вышки махнул рукой красной лампочке на крыше - мол, все в порядке, это свои. Та все поняла правильно, яркость убавила и замерцала тускло и равнодушно, как прежде.
В будке было тепло и пахло медовыми травами, словно летом на цветущем лугу.
− Ух ты, − не удержался я. - Тут как будто все еще лето…
− А то! - гордо ответил хозяин. - У меня завсегда так. Даже в самую лютую зиму.
Внутри было полутемно, вдоль стен неровным дрожащим пламенем горели свечи. Сами стены закруглялись и уходили куда-то вглубь, словно пространство здесь искривлялось и расширялось, вопреки всем физическим законам.
− Тебя как звать-то? - поинтересовался хозяин.
− Михаил, − представился я.
− Мишка, стало быть. Свезло тебе, хорошее у тебя имя. А я - Бабайка.
− Кто? - глупо переспросил я. Вот ведь, в самом деле, дурацкое имя. Не имя, а дразнилка.
− Бабайка, − печально повторил он. - Мною всех детей стращают. Неужто не слыхал?
− Не слыхал, − ответил я гордо. - Меня никакими Бабайками не стращали. Никогда.
− Ишь ты, − Бабайка уважительно покачал головой. - Вот кабы все такими были! Глядишь, и мне бы полегче жилось. Так ведь нет. Как выдумали меня в незапамятные времена, так с тех пор и повелось. Коли дите ночью спать не хочет, так ему сразу - а вот тебя Бабайка заберет. А зачем? На кой они мне все сдались? Ну, заберу. А что мне с ними делать прикажете? Как хочешь, так и понимай. Вот я тот самый Бабайка и есть. Коли тебе про меня в малолетстве не сказывали, так это еще не значит, будто меня и вовсе нет.
Похоже, передо мной просто псих. Кто знает, чего от него ожидать.
− Да ты не бойся, − усмехнулся Бабайка. - Я вполне себе нормальный. Ну сам посуди, кто ж умалишенному собственных детей доверит?
Мне стало не по себе − неужели он мои мысли прочитал?
− Не уходи, − попросил Бабайка. - В кои-то веки ко мне взрослый пожаловал. А то ведь и словом перемолвиться не с кем. Они ж все несмышленыши. Да ты присаживайся, не стесняйся. В ногах правды нет. Сейчас чайку сообразим. Или, может, чего покрепче?
Чего покрепче было бы сейчас очень кстати. Я молча кивнул.
− Вот это другой разговор! - обрадовался Бабайка. − У меня всякие настойки имеются. Есть на рябине, есть на облепихе, а есть на шишках еловых. Тебе которую?
− Да все равно, − махнул я рукой. - Любую.
− Стало быть, все три, − заключил Бабайка и полез куда-то в закрома, за бутылками.
Глаза постепенно привыкали к полумраку, и я наконец-то смог разглядеть гостеприимного хозяина. Мужик как мужик. Невзрачный такой, неприметный. Вроде все на месте, а глазу зацепиться не за что. Такого в толпе встретишь - не узнаешь.
− Так надо, − вздохнул Бабайка. - Нельзя, чтоб меня запоминали. Меня ведь как бы и нет.
И опять мне показалось, будто он мои мысли прочитал. Я ведь вслух не говорил ничего.
− Ты уж прости, − пробормотал Бабайка, наливая мне рябиновой настойки, - я тебя пугать не хотел. Как-то оно само так получается. Ты думаешь, а я слышу.
− Да нет, все нормально, − смутился я. - Просто, это… непривычно как-то.
− А ты пей, − посоветовал Бабайка. - Глядишь, так и привыкнешь.
Я спорить не стал. Залпом осушил стакан рябиновки, и на душе сразу стало веселее.
− Хорошая у тебя рябиновка, − искренне похвалил я. - А сам-то что ж не пьешь?
− Нельзя мне, − вздохнул Бабайка. - Кто ж пьяному детей-то доверит?
− Каких детей? - не понял я. Рябиновка, несомненно, хороша, но что-то я с одного стакана уже захмелел. Все, больше не пью. Кто знает, что он в свои настойки подмешивает.
− Да тех, которые по ночам спать не хотят, − пояснил Бабайка. - Вот ведь удружил сказочник, будь он неладен! Хоть бы дальше сочинил чего, разъяснил, что с детишками-то делать. Так нет, думай, Бабайка, своей головой. А я, знаешь ли, тоже ума невеликого. Ну, я и рассудил, как сумел. Дети ночью спать должны. А мне, стало быть, сон им сторожить. Каждую ночь, как проклятый… − он вздохнул и налил мне облепиховой настойки. - Пей. Да не боись, я поутру свое наверстаю. Али мне не положено, после тяжкой трудовой ночки?
Я согласился - конечно, положено. И опять выпил до дна, совсем позабыв, что решил больше к подозрительным настойкам не притрагиваться.
− И ведь никакого тебе просвета, − жаловался Бабайка. - Ни выходных, ни праздников. Иную ночь бывает и по сотне зараз. Особенно в полнолуние, или когда гроза. Ох, не люблю я это все, что на небе полыхает. Им баловство, а мне лишние хлопоты. А еще розовый не люблю. И ведь как назло, если девка, то непременно в розовом. Вон, сам погляди.
Он встал, поманил меня пальцем. Я двинулся было за ним, но тут же налетел на что-то твердое, и, не сдержавшись, выругался от души.
- Тише ты, шалопутный! - зашипел на меня Бабайка. - Всех детей мне перебудишь.
Словно в подтверждение его слов, где-то в глубине захныкал ребенок.
- Иду, иду, - проворчал Бабайка и пошел на голос.
То ли я так окосел с двух стаканов, то ли пространство здесь и в самом деле искривлялось каким-то непостижимым образом. Помещение начиналось возле двери, там стоял стол с бутылками и нехитрой закуской, а над ним темнело окошко. А во все стороны, насколько хватало взгляда, тянулись детские кроватки. Возле каждой горела свеча, а рядом отсчитывали непонятное время песочные часы. Кроватки стояли не в ряд, а как попало. Бабайка ловко лавировал между ними, виртуозно вписываясь в самые замысловатые повороты. Впрочем, с чего бы ему не вписываться, он же не пил.
Детям, похоже, здесь спалось хорошо - они безмятежно улыбались во сне, обнимая своих мишек и зайчиков. Добравшись до хнычущего мальчишки, Бабайка провел рукой ему по глазам. Тот мгновенно затих и тоже заулыбался.
- Так-то оно лучше, - прокомментировал Бабайка. - Спи. Твое время еще не вышло.
Он вернулся к столу, налил мне еловой настойки. Я отказываться не стал.
- Погоди… Это что ж получается, ты тут бебиситтером работаешь?
- Кем? - не понял Бабайка. - Ты проще говори, я мудреных слов не разумею.
- Нянькой, - пояснил я. - Так тебе за это родители деньги должны платить.
- Какие там деньги… - Бабайка безнадежно махнул рукой. - Даже спасибо не скажет никто. А ведь могли бы и сказать. Мол, низкий тебе поклон, Бабайка, ты детишек наших стерег, а мы покуда им братика состряпали али сестренку. Только пусть потом сами убаюкивают, − добавил он строго. − А то ведь сперва настряпают, а потом мне подкидывают. Эх, не такой я себе участи хотел. Мне бы приключений каких-нибудь, чтоб интересно было. Чтоб мир поглядеть, всякие страны да города, моря да горы. Чтоб шагать, куда глаза глядят, людей разных встречать, разговаривать о том, о сем…
Снаружи негромко тренькнул колокольчик. Бабайка выбрался наружу, взялся за лебедку. Послышался надсадный скрежет - хлипкий подъемник, покачиваясь на тросах, опускался на землю. Вскоре он пополз вверх, скрипя еще громче и протяжнее.
В подъемнике сидела сонная девочка лет трех. Одной рукой терла глаза, а другой обнимала непонятного розового зверя. На ней была пижама с сердечками, и тоже розовая.
Бабайка подхватил ее на руки, понес в будку. Девочка не сопротивлялась.
- Опять в розовом, - ворчал Бабайка, укоризненно глядя на девчонку. - В другой раз в розовом не приму. Так мамке и скажи. Поняла?
- Угу, - пробубнила та и уткнулась носом в своего игрушечного зверя.
- Тебя как звать-то? - поинтересовался Бабайка.
- Мар-р-рына, - сообщила девочка, очень старательно выговаривая букву «р». Видно, недавно научилась.
- Вот и славно. Чего не спишь-то? Детям ночью спать положено.
На этот вопрос Марина отвечать не стала, только скривила губы, явно собираясь зареветь. Но не успела - Бабайка ловко уложил ее в кровать, укрыл одеялом и провел рукой ей по глазам. Потом достал откуда-то песочные часы, перевернул и поставил у изголовья кровати.
- Спи, Марина. Сладких тебе снов.
− Вот и все наши разговоры, − пожаловался он. - С тоски подохнешь. Эх, нашелся бы добрый человек, сочинил бы про меня другую какую сказку. Да где ж их взять-то, сказочников? Перевелись они нынче.
Мне стало обидно за современных сказочников.
− Что это вдруг перевелись? Много их. И очень даже хорошие сказки пишут.
− Может, и хорошие, да не про меня. Хоть бы частушку какую обо мне сочинили.
− Непопулярный ты персонаж, Бабайка, − посочувствовал я.
− Вот-вот, − вздохнул он. - Эх, торчать мне на этой городушке до скончания времен.
Бабайка сгорбился и уставился в темное окно. Там решительно ничего не происходило.
Не помню, сколько мы еще так сидели. Бабайка жаловался на жизнь и все подливал мне разных настоек, а я слушал и сочувственно поддакивал. Раза три или четыре появлялись новые дети, не желающие спать. Бабайка привычно ворчал, но всех добросовестно укладывал, спрашивал имя и желал сладких снов. Мне было его жалко, но я не знал, как ему помочь. Впору самому сочинить про него новую сказку, с дорогами и приключениями. Но сочинять сказки я не умел. Для меня даже короткое письмо написать - и то проблема.
А еще страшно клонило в сон − то ли от разноцветных настоек, то ли дети рядом спали очень уж заразительно. А может быть, я и в самом деле спал, а старая вышка и Бабайка с его ночным детским садом мне только снились. Полумрак, потрескивание свечей, медвяный запах летнего луга, тихий шорох песчинок в часах, многоголосое сопение спящих детей и монотонный голос Бабайки убаюкивали, туманили разум. Спи, Мишка, сладких тебе снов…
Внезапно я вскочил, словно от толчка. Я и в самом деле заснул, уронив голову на стол. Бабайки рядом не было - он укладывал очередного ребенка где-то в глубине кроватного лабиринта. До меня донесся его глуховатый голос: «Спи, Юля, сладких тебе снов.»
Юля… Мы расстались три года назад, а я до сих пор не мог ее забыть.
- Бабайка, - позвал я, - эту девочку зовут Юля?
- Ну да, - откликнулся тот. - Надо же, девка, а не в розовом. В зеленом.
Я невольно вздрогнул - моя Юлька из всех цветов больше всего любила зеленый. То есть это когда-то она была моя, а теперь наверняка чья-нибудь еще.
- Слушай, Бабайка, - торопливо заговорил я, - кажется, я смогу тебе помочь. Понимаешь, мою бывшую подружку тоже зовут Юля, она филолог…
Я замолчал, вдруг сообразив, что Бабайка едва ли знает, кто такие филологи. Я принялся было раздумывать, как бы объяснить получше, но Бабайка спросил совсем о другом.
- Почему ж бывшую?
- Мы поссорились, - ответил я нехотя. - Давно уже.
- А почему? - продолжал допытываться Бабайка. - Только не говори, будто не помнишь.
Отвечать не хотелось. Но и молчать не имело смысла - Бабайка и так услышит.
- У нас возникли принципиальные идеологические разногласия, - уклончиво ответил я.
Примерно так оно и было. Я всегда отличался рациональным мышлением и доверял только научно доказанным фактам, а Юлька, напротив, фанатично верила в сказки, мистику и всевозможные антинаучные чудеса. Она всерьез уверяла, будто все когда-либо сочиненные персонажи мифов, легенд и народных преданий существуют где-то в реальном мире, только умело прячутся от человеческих глаз. Переубедить ее я так и не сумел.
- Ишь как у вас мудрено, − усмехнулся Бабайка. − И кто ж был прав-то?
Я окинул растерянным взглядом стены, уходящие в бесконечность, детские кроватки с песочными часами у изголовья, невзрачного хозяина… И не нашелся, что ответить.
- А ты помирись, - посоветовал Бабайка. - Скажи - так и так, мол, Юля, твоя взяла.
- Легко сказать… Она меня уже, наверное, позабыла давно. У нее небось уже муж, дети...
Бабайка с минуту молчал, внимательно прислушиваясь к чему-то, одному ему понятному.
- Нету у ней никого, - изрек он наконец. - И тебя не забыла. Ступай, мирись.
Почему-то я сразу ему поверил. Наверное, просто очень хотелось верить.
- Помирюсь, - пообещал я. - Я попрошу ее сочинить для тебя новую сказку. Она сумеет.
- Может, и сумеет. Да только нельзя нарочно просить. Надо, чтобы сказочник сам сочинил, потому что так ему в голову взбрендило. А иначе не сработает.
- Погоди! - меня вдруг осенило. - Юля в студенчестве ездила по деревням, собирала частушки, предания, истории разные. Это у них называлось «фольклорная практика». Так, может, там и о тебе что-то было? У нее наверняка записи сохранились.
Бабайку и этот вариант не устроил.
- Написанное не годится. Надо, чтоб живой человек рассказал. Я уж и сам подумывал поездить по селам-деревням, авось, чего бы и нашел. Так не могу. Одним днем нипочем не управиться, а мне, как стемнеет, надо тут быть, на месте. Работа, будь она неладна.
Я вскочил, ухватил его за руки.
- Бабайка, не вешай нос! Мы найдем для тебя хорошую сказку. Найдем и тебе привезем.
- Правда? - обрадовался тот. - Поезжай, будь ласков. У меня и коробок есть заветный, куда сказки складывать. Я тебе дам. Только не потеряй, другого-то нет.
Он протянул мне небольшую деревянную коробочку.
- Можжевеловый, - важно пояснил он. - Можжевельник - особое дерево. Вот сюда, значит, говорить надобно, а потом крышку закрыть поплотней, чтоб не рассыпалось.
Я положил коробок в карман и уже собрался прощаться, но вдруг вспомнил про дрон.
- Сейчас, сейчас, - заторопился Бабайка, - тут она, птаха твоя о четырех крылах.
Я еще и слова сказать не успел, только подумал. А Бабайка уже протягивал мне самодельное тряпичное гнездо, прикрытое лоскутом. Там лежал мой несчастный дрон.
Я хотел было поблагодарить, но Бабайка замахал на меня руками.
- Не за что. Мне-то все одно, что птаха, что дите малое. Ты вот что, Мишка, - вдруг добавил он, - дай-ка я тебя веревкой обвяжу. Ты ж пьян. Еще сверзнешься с лесенки и кости себе переломаешь. Подъемник-то тебя не удержит. А так оно надежней будет.
- Еще чего! - оскорбился я. - Не упаду. Я по таким лестницам даже во сне могу лазать.
- Не спорь! - строго сказал Бабайка. - А не то я тебя тут с малышней спать положу, покуда не протрезвеешь. Думаешь, раз ты большой, так мне с тобой и не сладить?
И что-то подсказало мне - сладит одной левой. А потому я спорить не стал. Забрал свой дрон, обвязался веревкой, попрощался хозяином и полез вниз по ржавой лестнице.
Обратного пути я не запомнил, но наутро проснулся дома. Как и не было ничего.
Окончание здесь
Осенью таких дней особенно много. А ведь это несправедливо - осень я люблю. Осенью впору бродить с утра до вечера по мокрым городским улицам, любоваться сумасшедшими красками, стихи слагать печальные или рисовать прозрачные акварельные наброски. Только я ничего такого не умею. Да и не полюбуешься особо, когда холодный пронизывающий ветер сбивает с ног и дождь льет за шиворот. Опять я зонтик дома забыл.
С утра-то дождя не было, даже солнце ненадолго выглянуло из-за туч. Вот я и не удержался, залез на крышу и запустил в небо свой новенький дрон. Пусть, думаю, полетает, поглядит на город с высоты, а потом мне расскажет обо всем, что видел. Да только и тут не повезло - дрон зацепился за какую-то антенну и застрял намертво. Попался в сети, словно какой-нибудь безмозглый воробей. А ведь казалось бы, разумная птица, чудо техники.
На работу я, конечно, опоздал. Про дрон никому рассказывать не стал - засмеют. Мол, взрослый мужик в игрушки играется, как мальчишка. Очень уж у нас публика серьезная.
Чашку жалко, мне ее друг привез. А ведь я ее и не трогал даже, она будто сама со стола спрыгнула и разлетелась на тысячу осколков. Теперь уж обратно не склеишь. И начальник тоже не извинится. Может, и у него сегодня тоже день невезучий, чашка разбилась и трамвай ушел. Впрочем, зачем ему трамвай, у него машина своя.
А вот дрон, пожалуй, можно спасти. Умная птица кинула клич, где ее искать.
Вот я и пошел, сразу после работы. Уже совсем стемнело, прохожих на улице почти не встречалось. След вывел меня в промзону, где сплошь гаражи, мастерские и склады. Там было совсем безлюдно, тоскливо и бесприютно. Зато дождь наконец-то перестал.
Вскоре я вышел к подножию вышки непонятного назначения с будкой наверху. На крыше тускло мигала красная лампочка. Возле вышки оказалось на удивление чисто. Вездесущий мусор как будто обходил ее стороной, не решаясь приблизиться. А может, тут орудовал особо старательный дворник, который метет даже по вечерам и в непогоду.
Поднырнув под нижние косые перекладины, я заметил кривую железную лестницу, забранную решеткой. Вдоль лестницы тянулись вверх четыре ржавых троса. Вот где, значит, нашел свое пристанище мой незадачливый дрон. Что ж, надо выручать.
Наверху ветер завывал громче обычного, немилосердно раскачивая вышку вместе с непрочной лестницей и незваным гостем. Но я уже был почти у цели. Возле наспех сколоченной будки притулилась лебедка, а рядом на четырех тросах болтался небольшой подъемник. Вся конструкция выглядела кривобокой, хлипкой и ненадежной.
Красная лампочка, почуяв чужака, вспыхнула ярче. Вцепившись в железную перекладину, я запоздало подумал - вот достойное завершение невезучего дня. Сейчас взревет сигнализация, явится полиция… Но вместо сигнализации вдруг послышался тихий звон колокольчика. В тот же миг дверь будки распахнулась, и на пороге возник человек.
В мерцающем свете красной лампочки я не мог его толком разглядеть. Мужик неопределенного возраста, щуплый, невысокий. Я решился заговорить первым.
− Добрый вечер, − вежливо поздоровался я, слегка кривя душой.
− Добрый, − неуверенно ответил незнакомец. - Ты как же сюда забрался-то? Неужто по лесенке? Так нельзя ж, опасно! А никак бы грохнулся да шею себе свернул?
Я уже собрался было сказать, что в студенческие годы неплохо лазал по скалам, так что такие лестницы для меня - раз плюнуть. Но не успел.
− Да вижу, вижу, − торопливо закивал хозяин вышки. - Подъемник тебя не удержит. Эвон ты большой какой. Только ведь большие сюда и не ходят. А ты зачем явился?
− За дроном, − честно ответил я. − Он должен быть где-то здесь.
− За Дроном? - незнакомец поскреб пятерней в затылке. - За Андрюшкой, стало быть. Тута он, да. А ты кем ему будешь-то?− насторожился он вдруг. − Батька али брат старшой?
− Нет, - усмехнулся я, - я еще никому не батька, насколько мне известно. И младшего брата Андрюшки у меня нет. Тоже, насколько мне известно.
Незнакомец моей иронии не оценил.
− Чужим не отдаю. Да и своим сюда ходить не надобно. А коли не доверяете, так и не приводите. Ох, недобрые нынче времена. Неужто я в чем провинился?
Я ничего не понял, но мне стало его жалко. В самом деле, обидно, когда не доверяют.
− Ты ни в чем не провинился, − заверил я его. - И никакого Андрюшки я не знаю. Я пришел за своим дроном. Это такой летательный аппарат, − пояснил я на всякий случай.
− Чего? - незнакомец вытаращил глаза. - Какой такой аппарат?
Похоже, он о дронах ничего не слышал. Вот ведь дремучий человек.
− Летательный, − снисходительно пояснил я. - Такая маленькая штучка, с четырьмя пропеллерами. Он зацепился за вашу антенну и застрял. Можно, я его заберу?
− Так это ж птаха о четырех крылах! - просиял незнакомец. − Так бы сразу и говорил. А то, вишь, нагородил тут слов каких-то мудреных. Тута он, у меня. Нынче утром гляжу - трепыхается на крыше птаха чудная, крылом зацепилась, и ни туда, ни сюда. Сроду я таких не видывал. Ну дык все одно, тварь божия. Освободил, принес к себе, в гнездышко уложил. Ну, коли это твоя, так и забирай. Мне чужого не надобно. Ох, да что ж это я? - вдруг спохватился он. - Нехорошо через порог-то разговаривать. Заходи, гостем будешь.
Хозяин вышки махнул рукой красной лампочке на крыше - мол, все в порядке, это свои. Та все поняла правильно, яркость убавила и замерцала тускло и равнодушно, как прежде.
В будке было тепло и пахло медовыми травами, словно летом на цветущем лугу.
− Ух ты, − не удержался я. - Тут как будто все еще лето…
− А то! - гордо ответил хозяин. - У меня завсегда так. Даже в самую лютую зиму.
Внутри было полутемно, вдоль стен неровным дрожащим пламенем горели свечи. Сами стены закруглялись и уходили куда-то вглубь, словно пространство здесь искривлялось и расширялось, вопреки всем физическим законам.
− Тебя как звать-то? - поинтересовался хозяин.
− Михаил, − представился я.
− Мишка, стало быть. Свезло тебе, хорошее у тебя имя. А я - Бабайка.
− Кто? - глупо переспросил я. Вот ведь, в самом деле, дурацкое имя. Не имя, а дразнилка.
− Бабайка, − печально повторил он. - Мною всех детей стращают. Неужто не слыхал?
− Не слыхал, − ответил я гордо. - Меня никакими Бабайками не стращали. Никогда.
− Ишь ты, − Бабайка уважительно покачал головой. - Вот кабы все такими были! Глядишь, и мне бы полегче жилось. Так ведь нет. Как выдумали меня в незапамятные времена, так с тех пор и повелось. Коли дите ночью спать не хочет, так ему сразу - а вот тебя Бабайка заберет. А зачем? На кой они мне все сдались? Ну, заберу. А что мне с ними делать прикажете? Как хочешь, так и понимай. Вот я тот самый Бабайка и есть. Коли тебе про меня в малолетстве не сказывали, так это еще не значит, будто меня и вовсе нет.
Похоже, передо мной просто псих. Кто знает, чего от него ожидать.
− Да ты не бойся, − усмехнулся Бабайка. - Я вполне себе нормальный. Ну сам посуди, кто ж умалишенному собственных детей доверит?
Мне стало не по себе − неужели он мои мысли прочитал?
− Не уходи, − попросил Бабайка. - В кои-то веки ко мне взрослый пожаловал. А то ведь и словом перемолвиться не с кем. Они ж все несмышленыши. Да ты присаживайся, не стесняйся. В ногах правды нет. Сейчас чайку сообразим. Или, может, чего покрепче?
Чего покрепче было бы сейчас очень кстати. Я молча кивнул.
− Вот это другой разговор! - обрадовался Бабайка. − У меня всякие настойки имеются. Есть на рябине, есть на облепихе, а есть на шишках еловых. Тебе которую?
− Да все равно, − махнул я рукой. - Любую.
− Стало быть, все три, − заключил Бабайка и полез куда-то в закрома, за бутылками.
Глаза постепенно привыкали к полумраку, и я наконец-то смог разглядеть гостеприимного хозяина. Мужик как мужик. Невзрачный такой, неприметный. Вроде все на месте, а глазу зацепиться не за что. Такого в толпе встретишь - не узнаешь.
− Так надо, − вздохнул Бабайка. - Нельзя, чтоб меня запоминали. Меня ведь как бы и нет.
И опять мне показалось, будто он мои мысли прочитал. Я ведь вслух не говорил ничего.
− Ты уж прости, − пробормотал Бабайка, наливая мне рябиновой настойки, - я тебя пугать не хотел. Как-то оно само так получается. Ты думаешь, а я слышу.
− Да нет, все нормально, − смутился я. - Просто, это… непривычно как-то.
− А ты пей, − посоветовал Бабайка. - Глядишь, так и привыкнешь.
Я спорить не стал. Залпом осушил стакан рябиновки, и на душе сразу стало веселее.
− Хорошая у тебя рябиновка, − искренне похвалил я. - А сам-то что ж не пьешь?
− Нельзя мне, − вздохнул Бабайка. - Кто ж пьяному детей-то доверит?
− Каких детей? - не понял я. Рябиновка, несомненно, хороша, но что-то я с одного стакана уже захмелел. Все, больше не пью. Кто знает, что он в свои настойки подмешивает.
− Да тех, которые по ночам спать не хотят, − пояснил Бабайка. - Вот ведь удружил сказочник, будь он неладен! Хоть бы дальше сочинил чего, разъяснил, что с детишками-то делать. Так нет, думай, Бабайка, своей головой. А я, знаешь ли, тоже ума невеликого. Ну, я и рассудил, как сумел. Дети ночью спать должны. А мне, стало быть, сон им сторожить. Каждую ночь, как проклятый… − он вздохнул и налил мне облепиховой настойки. - Пей. Да не боись, я поутру свое наверстаю. Али мне не положено, после тяжкой трудовой ночки?
Я согласился - конечно, положено. И опять выпил до дна, совсем позабыв, что решил больше к подозрительным настойкам не притрагиваться.
− И ведь никакого тебе просвета, − жаловался Бабайка. - Ни выходных, ни праздников. Иную ночь бывает и по сотне зараз. Особенно в полнолуние, или когда гроза. Ох, не люблю я это все, что на небе полыхает. Им баловство, а мне лишние хлопоты. А еще розовый не люблю. И ведь как назло, если девка, то непременно в розовом. Вон, сам погляди.
Он встал, поманил меня пальцем. Я двинулся было за ним, но тут же налетел на что-то твердое, и, не сдержавшись, выругался от души.
- Тише ты, шалопутный! - зашипел на меня Бабайка. - Всех детей мне перебудишь.
Словно в подтверждение его слов, где-то в глубине захныкал ребенок.
- Иду, иду, - проворчал Бабайка и пошел на голос.
То ли я так окосел с двух стаканов, то ли пространство здесь и в самом деле искривлялось каким-то непостижимым образом. Помещение начиналось возле двери, там стоял стол с бутылками и нехитрой закуской, а над ним темнело окошко. А во все стороны, насколько хватало взгляда, тянулись детские кроватки. Возле каждой горела свеча, а рядом отсчитывали непонятное время песочные часы. Кроватки стояли не в ряд, а как попало. Бабайка ловко лавировал между ними, виртуозно вписываясь в самые замысловатые повороты. Впрочем, с чего бы ему не вписываться, он же не пил.
Детям, похоже, здесь спалось хорошо - они безмятежно улыбались во сне, обнимая своих мишек и зайчиков. Добравшись до хнычущего мальчишки, Бабайка провел рукой ему по глазам. Тот мгновенно затих и тоже заулыбался.
- Так-то оно лучше, - прокомментировал Бабайка. - Спи. Твое время еще не вышло.
Он вернулся к столу, налил мне еловой настойки. Я отказываться не стал.
- Погоди… Это что ж получается, ты тут бебиситтером работаешь?
- Кем? - не понял Бабайка. - Ты проще говори, я мудреных слов не разумею.
- Нянькой, - пояснил я. - Так тебе за это родители деньги должны платить.
- Какие там деньги… - Бабайка безнадежно махнул рукой. - Даже спасибо не скажет никто. А ведь могли бы и сказать. Мол, низкий тебе поклон, Бабайка, ты детишек наших стерег, а мы покуда им братика состряпали али сестренку. Только пусть потом сами убаюкивают, − добавил он строго. − А то ведь сперва настряпают, а потом мне подкидывают. Эх, не такой я себе участи хотел. Мне бы приключений каких-нибудь, чтоб интересно было. Чтоб мир поглядеть, всякие страны да города, моря да горы. Чтоб шагать, куда глаза глядят, людей разных встречать, разговаривать о том, о сем…
Снаружи негромко тренькнул колокольчик. Бабайка выбрался наружу, взялся за лебедку. Послышался надсадный скрежет - хлипкий подъемник, покачиваясь на тросах, опускался на землю. Вскоре он пополз вверх, скрипя еще громче и протяжнее.
В подъемнике сидела сонная девочка лет трех. Одной рукой терла глаза, а другой обнимала непонятного розового зверя. На ней была пижама с сердечками, и тоже розовая.
Бабайка подхватил ее на руки, понес в будку. Девочка не сопротивлялась.
- Опять в розовом, - ворчал Бабайка, укоризненно глядя на девчонку. - В другой раз в розовом не приму. Так мамке и скажи. Поняла?
- Угу, - пробубнила та и уткнулась носом в своего игрушечного зверя.
- Тебя как звать-то? - поинтересовался Бабайка.
- Мар-р-рына, - сообщила девочка, очень старательно выговаривая букву «р». Видно, недавно научилась.
- Вот и славно. Чего не спишь-то? Детям ночью спать положено.
На этот вопрос Марина отвечать не стала, только скривила губы, явно собираясь зареветь. Но не успела - Бабайка ловко уложил ее в кровать, укрыл одеялом и провел рукой ей по глазам. Потом достал откуда-то песочные часы, перевернул и поставил у изголовья кровати.
- Спи, Марина. Сладких тебе снов.
− Вот и все наши разговоры, − пожаловался он. - С тоски подохнешь. Эх, нашелся бы добрый человек, сочинил бы про меня другую какую сказку. Да где ж их взять-то, сказочников? Перевелись они нынче.
Мне стало обидно за современных сказочников.
− Что это вдруг перевелись? Много их. И очень даже хорошие сказки пишут.
− Может, и хорошие, да не про меня. Хоть бы частушку какую обо мне сочинили.
− Непопулярный ты персонаж, Бабайка, − посочувствовал я.
− Вот-вот, − вздохнул он. - Эх, торчать мне на этой городушке до скончания времен.
Бабайка сгорбился и уставился в темное окно. Там решительно ничего не происходило.
Не помню, сколько мы еще так сидели. Бабайка жаловался на жизнь и все подливал мне разных настоек, а я слушал и сочувственно поддакивал. Раза три или четыре появлялись новые дети, не желающие спать. Бабайка привычно ворчал, но всех добросовестно укладывал, спрашивал имя и желал сладких снов. Мне было его жалко, но я не знал, как ему помочь. Впору самому сочинить про него новую сказку, с дорогами и приключениями. Но сочинять сказки я не умел. Для меня даже короткое письмо написать - и то проблема.
А еще страшно клонило в сон − то ли от разноцветных настоек, то ли дети рядом спали очень уж заразительно. А может быть, я и в самом деле спал, а старая вышка и Бабайка с его ночным детским садом мне только снились. Полумрак, потрескивание свечей, медвяный запах летнего луга, тихий шорох песчинок в часах, многоголосое сопение спящих детей и монотонный голос Бабайки убаюкивали, туманили разум. Спи, Мишка, сладких тебе снов…
Внезапно я вскочил, словно от толчка. Я и в самом деле заснул, уронив голову на стол. Бабайки рядом не было - он укладывал очередного ребенка где-то в глубине кроватного лабиринта. До меня донесся его глуховатый голос: «Спи, Юля, сладких тебе снов.»
Юля… Мы расстались три года назад, а я до сих пор не мог ее забыть.
- Бабайка, - позвал я, - эту девочку зовут Юля?
- Ну да, - откликнулся тот. - Надо же, девка, а не в розовом. В зеленом.
Я невольно вздрогнул - моя Юлька из всех цветов больше всего любила зеленый. То есть это когда-то она была моя, а теперь наверняка чья-нибудь еще.
- Слушай, Бабайка, - торопливо заговорил я, - кажется, я смогу тебе помочь. Понимаешь, мою бывшую подружку тоже зовут Юля, она филолог…
Я замолчал, вдруг сообразив, что Бабайка едва ли знает, кто такие филологи. Я принялся было раздумывать, как бы объяснить получше, но Бабайка спросил совсем о другом.
- Почему ж бывшую?
- Мы поссорились, - ответил я нехотя. - Давно уже.
- А почему? - продолжал допытываться Бабайка. - Только не говори, будто не помнишь.
Отвечать не хотелось. Но и молчать не имело смысла - Бабайка и так услышит.
- У нас возникли принципиальные идеологические разногласия, - уклончиво ответил я.
Примерно так оно и было. Я всегда отличался рациональным мышлением и доверял только научно доказанным фактам, а Юлька, напротив, фанатично верила в сказки, мистику и всевозможные антинаучные чудеса. Она всерьез уверяла, будто все когда-либо сочиненные персонажи мифов, легенд и народных преданий существуют где-то в реальном мире, только умело прячутся от человеческих глаз. Переубедить ее я так и не сумел.
- Ишь как у вас мудрено, − усмехнулся Бабайка. − И кто ж был прав-то?
Я окинул растерянным взглядом стены, уходящие в бесконечность, детские кроватки с песочными часами у изголовья, невзрачного хозяина… И не нашелся, что ответить.
- А ты помирись, - посоветовал Бабайка. - Скажи - так и так, мол, Юля, твоя взяла.
- Легко сказать… Она меня уже, наверное, позабыла давно. У нее небось уже муж, дети...
Бабайка с минуту молчал, внимательно прислушиваясь к чему-то, одному ему понятному.
- Нету у ней никого, - изрек он наконец. - И тебя не забыла. Ступай, мирись.
Почему-то я сразу ему поверил. Наверное, просто очень хотелось верить.
- Помирюсь, - пообещал я. - Я попрошу ее сочинить для тебя новую сказку. Она сумеет.
- Может, и сумеет. Да только нельзя нарочно просить. Надо, чтобы сказочник сам сочинил, потому что так ему в голову взбрендило. А иначе не сработает.
- Погоди! - меня вдруг осенило. - Юля в студенчестве ездила по деревням, собирала частушки, предания, истории разные. Это у них называлось «фольклорная практика». Так, может, там и о тебе что-то было? У нее наверняка записи сохранились.
Бабайку и этот вариант не устроил.
- Написанное не годится. Надо, чтоб живой человек рассказал. Я уж и сам подумывал поездить по селам-деревням, авось, чего бы и нашел. Так не могу. Одним днем нипочем не управиться, а мне, как стемнеет, надо тут быть, на месте. Работа, будь она неладна.
Я вскочил, ухватил его за руки.
- Бабайка, не вешай нос! Мы найдем для тебя хорошую сказку. Найдем и тебе привезем.
- Правда? - обрадовался тот. - Поезжай, будь ласков. У меня и коробок есть заветный, куда сказки складывать. Я тебе дам. Только не потеряй, другого-то нет.
Он протянул мне небольшую деревянную коробочку.
- Можжевеловый, - важно пояснил он. - Можжевельник - особое дерево. Вот сюда, значит, говорить надобно, а потом крышку закрыть поплотней, чтоб не рассыпалось.
Я положил коробок в карман и уже собрался прощаться, но вдруг вспомнил про дрон.
- Сейчас, сейчас, - заторопился Бабайка, - тут она, птаха твоя о четырех крылах.
Я еще и слова сказать не успел, только подумал. А Бабайка уже протягивал мне самодельное тряпичное гнездо, прикрытое лоскутом. Там лежал мой несчастный дрон.
Я хотел было поблагодарить, но Бабайка замахал на меня руками.
- Не за что. Мне-то все одно, что птаха, что дите малое. Ты вот что, Мишка, - вдруг добавил он, - дай-ка я тебя веревкой обвяжу. Ты ж пьян. Еще сверзнешься с лесенки и кости себе переломаешь. Подъемник-то тебя не удержит. А так оно надежней будет.
- Еще чего! - оскорбился я. - Не упаду. Я по таким лестницам даже во сне могу лазать.
- Не спорь! - строго сказал Бабайка. - А не то я тебя тут с малышней спать положу, покуда не протрезвеешь. Думаешь, раз ты большой, так мне с тобой и не сладить?
И что-то подсказало мне - сладит одной левой. А потому я спорить не стал. Забрал свой дрон, обвязался веревкой, попрощался хозяином и полез вниз по ржавой лестнице.
Обратного пути я не запомнил, но наутро проснулся дома. Как и не было ничего.
Окончание здесь