Саду цвесть
У меня есть тайная страсть. Я люблю розы. У меня бзик на этой почве.
Когда мне было четыре года, бабушка водила меня в парк Сокольники в розарий. Как это цветы росли в климате Москвы в открытом грунте и не померзли? Ничего красивее я не видела в своей мелкой жизни. Eще помню пожилого художника, он розы рисовал на холсте маслом, я все лезла поближе посмотреть. Получалось и похоже, и красиво. Чтобы меня заметил такой выдающийся человек, я сообщила, что знаю сколько будет трижды три, на что художник сказал, что это действительно редкое знание. Дважды два знают все, а трижды три - никто.
Вокруг дома мы сажаем розы. Муж стонет: куда сколько роз? У нас плохая почва, мало света, мало места, розы сохнут, плохо цветут. Но это страсть, понимаете? Я люблю каждую розу, я ее осматриваю, обнюхиваю, целую и фотографирую. Не могу пропустить ни один цветок. Каждый розовый куст вызывает у меня восторг. Я понимаю, что чувствует пьяница в винно-водочном магазине. Или что чувствует бабник, когда видит красивую женщину. Он не может ее пропустить! Он сам не свой в этот момент, бежит вперед, себе отчета не отдавая, очертя голову, пораженный страстью. Я вот такой запойный розовый алкоголик.
В двадцатом году, когда был ковид, и мы перестали ездить на работу в другой город, я записалась волонтерить в ботаническом саду в розарии. В ботсаду большой розарий, его открывал президент Никсон в честь двуxсотлетия америки. Премудростям роз учил меня пожилой и очень симпатичный дядька Эл. Не могу передать как я гордилась, когда мне дали бирку волонтера, садовые ножницы, и - вершина доверия - показали где находится служебный сарай с пустым баком для обрезков. Вместе c Элом я работала первый сезон, он наблюдал и учил. Потом Эл прооперировал спину, и его перевели на легкую работу. Потом была милейшая девушка Эштон, потом она переехала, потом еще кто-то (я пропустила из-за своего первого ковида), сейчас розоводом работает молодой черный парeнек Тен.
Февраль - самый мой любимый месяц, в феврале розы стригут. Хорошо, что в этом году ковид свалил меня первого марта, я хоть успела что-то постричь. Волонтерить долго не получается. Надо приходить в рабочее время, поэтому я иногда вырываюсь нa час-два, а иначе бы я там жила безвылазно. Успела выбраться буквально несколько раз, я вокруг мамы все время, когда непосредственно не работаю, особенно когда мама в больнице.
Стричь розы перед весной - тяжелая работа. Я выдерживаю только час, максимум два. Ползаю среди колючих кустов, исцарапанная до крови, словно с кошками дралась, вся потная, одежда в дырках. Работа медленная, надо думать, прежде чем резать, сообразить, как ты хочешь видеть куст, тащить тяжеленный бак с обрезками, чтобы не мешал посетителям. На соседних грядках обычно ползает молчаливый розовод и волонтеры, нелюдимые старички. Общение не предусматривается.
Как всякая истинная страсть, это тайная страсть. Мне приходится тайно урывать время для запретных свиданий. Я тщательно скрываю это от мамы, у меня вообще не должно быть никаких радостей в жизни, иначе обидам не было бы конца: ты мать бросила, какая ты жестокая, вы кусты любите больше матери! И вообще это тайна, заикнуться о таком нельзя, не поймут. И родственники, и знакомые скажут - вот же дурь, а еще стонет, что ей тяжело, делать ей нечего. А скорее всего скажут: сошла с ума, и осудят навеки. Только муж меня поддерживает, мы с ним вместе ухаживаем за розами в розарии, когда возможно. Он работает гораздо быстрее меня, грядочка чик-чик и ровненькая. Но он делает это ради жены, а я ради роз.
Почему же я чувствую себя живым и даже радостным человеком, а не как обычно, вусмерть замордованным старым ишаком, когда добровольно выполняю это неоплачиваемую и довольно нелегкую работу? Почему я испытываю такой восторг? Уход за розами, пожалуй, единственное занятие, которое еще приноcит мнe удовольствие. Может, потому, что я делаю это свободно? И каждый кустик - индивидуальность? Или потому, что скоро увижу плоды своего труда, и буду тихо гордиться, потому никаких других плодов моей жизни не видно, а розовая грядочка каждую весну цветет?
Когда мне было четыре года, бабушка водила меня в парк Сокольники в розарий. Как это цветы росли в климате Москвы в открытом грунте и не померзли? Ничего красивее я не видела в своей мелкой жизни. Eще помню пожилого художника, он розы рисовал на холсте маслом, я все лезла поближе посмотреть. Получалось и похоже, и красиво. Чтобы меня заметил такой выдающийся человек, я сообщила, что знаю сколько будет трижды три, на что художник сказал, что это действительно редкое знание. Дважды два знают все, а трижды три - никто.
Вокруг дома мы сажаем розы. Муж стонет: куда сколько роз? У нас плохая почва, мало света, мало места, розы сохнут, плохо цветут. Но это страсть, понимаете? Я люблю каждую розу, я ее осматриваю, обнюхиваю, целую и фотографирую. Не могу пропустить ни один цветок. Каждый розовый куст вызывает у меня восторг. Я понимаю, что чувствует пьяница в винно-водочном магазине. Или что чувствует бабник, когда видит красивую женщину. Он не может ее пропустить! Он сам не свой в этот момент, бежит вперед, себе отчета не отдавая, очертя голову, пораженный страстью. Я вот такой запойный розовый алкоголик.
В двадцатом году, когда был ковид, и мы перестали ездить на работу в другой город, я записалась волонтерить в ботаническом саду в розарии. В ботсаду большой розарий, его открывал президент Никсон в честь двуxсотлетия америки. Премудростям роз учил меня пожилой и очень симпатичный дядька Эл. Не могу передать как я гордилась, когда мне дали бирку волонтера, садовые ножницы, и - вершина доверия - показали где находится служебный сарай с пустым баком для обрезков. Вместе c Элом я работала первый сезон, он наблюдал и учил. Потом Эл прооперировал спину, и его перевели на легкую работу. Потом была милейшая девушка Эштон, потом она переехала, потом еще кто-то (я пропустила из-за своего первого ковида), сейчас розоводом работает молодой черный парeнек Тен.
Февраль - самый мой любимый месяц, в феврале розы стригут. Хорошо, что в этом году ковид свалил меня первого марта, я хоть успела что-то постричь. Волонтерить долго не получается. Надо приходить в рабочее время, поэтому я иногда вырываюсь нa час-два, а иначе бы я там жила безвылазно. Успела выбраться буквально несколько раз, я вокруг мамы все время, когда непосредственно не работаю, особенно когда мама в больнице.
Стричь розы перед весной - тяжелая работа. Я выдерживаю только час, максимум два. Ползаю среди колючих кустов, исцарапанная до крови, словно с кошками дралась, вся потная, одежда в дырках. Работа медленная, надо думать, прежде чем резать, сообразить, как ты хочешь видеть куст, тащить тяжеленный бак с обрезками, чтобы не мешал посетителям. На соседних грядках обычно ползает молчаливый розовод и волонтеры, нелюдимые старички. Общение не предусматривается.
Как всякая истинная страсть, это тайная страсть. Мне приходится тайно урывать время для запретных свиданий. Я тщательно скрываю это от мамы, у меня вообще не должно быть никаких радостей в жизни, иначе обидам не было бы конца: ты мать бросила, какая ты жестокая, вы кусты любите больше матери! И вообще это тайна, заикнуться о таком нельзя, не поймут. И родственники, и знакомые скажут - вот же дурь, а еще стонет, что ей тяжело, делать ей нечего. А скорее всего скажут: сошла с ума, и осудят навеки. Только муж меня поддерживает, мы с ним вместе ухаживаем за розами в розарии, когда возможно. Он работает гораздо быстрее меня, грядочка чик-чик и ровненькая. Но он делает это ради жены, а я ради роз.
Почему же я чувствую себя живым и даже радостным человеком, а не как обычно, вусмерть замордованным старым ишаком, когда добровольно выполняю это неоплачиваемую и довольно нелегкую работу? Почему я испытываю такой восторг? Уход за розами, пожалуй, единственное занятие, которое еще приноcит мнe удовольствие. Может, потому, что я делаю это свободно? И каждый кустик - индивидуальность? Или потому, что скоро увижу плоды своего труда, и буду тихо гордиться, потому никаких других плодов моей жизни не видно, а розовая грядочка каждую весну цветет?