Голландская рассказка №23.
Это внеплановая рассказка, я на секундочку от королей отвлекся. 
Марья там некогда спрашивала про язык чего-нибудь, вот нашел забавную историю. Надеюсь, что не зря и она ее еще не знает или знает не в полном объеме. Ну и может кому еще будет интересно...
А про королей я продолжаю уже :)
Филологический детектив и еще чуть-чуть о причудах либерализма и копирайта.
Говорят, что Голландия - скучная страна. А какой может быть язык в такой стране? Тоже скучный. И история изучения такого скучного языка наверняка любого в сон вгонит. Ага, как же.
Много вы знаете языкознаний, что начинались как полноценный шпионский роман? А тех, что продолжались как роман уже дамский? Ну тогда...
Раннее майское утро 1821 года, государственная граница Объединенного Королевства Нидерландов, где-то около Неймейгена. Граница на замке: с голландской стороны территорию ограждает не глубокий, но канал, а единственную дорогу с мостом через канал охраняет, как и положено, пост пограничной и таможенной охраны. Перед постом с самого раннего утра выстраиваются возки и тележки: крестьяне с обеих сторон, и с нидерландской, и с прусской, едут к соседям по своим крестьянским делам.
Около восьми пограничники, зевая и перебрасываясь шуточками, открывают полосатый красно-белый шлагбаум и начинают пропускать заждавшуюся очередь. Пост этот хоть и недалеко от города, но публика тут все мелкая: крестьяне, батраки, всякие торговцы в разнос... Смотреть не на кого. Ну не, впрочем, посмотреть-то можно: вон у той беленькой, что сидит на огромном возу сена, подъехавшего с прусской стороны, и глазки очень даже, и...
- И паспорт? - расслаблено интересуется таможенник, для порядка потыкав в сено палочкой, но глядя при том куда выше - а чего на сено-то смотреть, да.
- Вот, мин хеер! - с милым акцентом отвечает девица, перегибаясь и протягивая требуемый документ.
Чиновнику ужасно хочется подольше порассматривать... э-э-э... паспорт, но очередь уже начинает сдержанно хихикать и ворчать, так что миловидная блондиночка взмахом руки пропускается на территорию Королевства Нидерланды.
Едва же пограничный пост скрывается за поворотом, как возница спрыгивает на землю и говорит, обращаясь к собственному сену уже на родном немецком:
- Ох, господин Август! Надеюсь Вас не ушибли этой палкой?
Сено само собой начинает двигаться и скоро уже из глубины воза выбирается молодой человек очень приятной наружности: среднего роста, подтянутый, а уж его голубые глаза и длинные, до плеч, льняные волосы могут погубить не одно женское сердце.
- Ах, не знаю, что бы я без Вас делал! - восклицает он и совершенно непринужденно расцеловывает блондинку. - Эти границы - такая нелепость!
С этими словами милый господин Август подхватывает свой тощий заплечный мешок, покрепче перехватывает дорожный посох и, насвистывая песенку собственного сочинения, устремляется вперед, в сердце страны, к городу Лейдену.
Конечно, Август Герхих Гофман (August Heinrich Hoffmann), а именно так было его полное (на данный момент, впрочем) имя, никаким шпионом не был. А был он простым студентом, филологом, как и положено студенту во все времена - бедным, но полным оптимизма. Прятался в возке доброй блондиночки же он по совершенно банальной причине: в его карманах ныне позвякивали в общей сложности ровно четыре луидора, а выправить паспорт, требуемый бюрократами на границе, стоило чуть более десяти. Попасть же в Нидерланды Август Генрих решил любой ценой.
Он был учеником самого Якоба Гримма и заразился идеей истории родного ему немецкого языка. Делать в германских землях после братьев Гримм казалось молодому исследователю нечего. Зато живя совсем рядом с Нидерландами и слыша частенько нидерландскую речь, Август Генрих разработал теорию, по которой нидерландский язык есть сильно отколовшийся в следствии политических причин диалект немецкого и потому его история должна войти составной частью в общую историю немецкого языка. Как и, добавим, сами Нидерланды в состав единого государства германской нации - он был, как и многие из его поколения, романтиком и пан-германистом.
Но чтобы доказать эту теорию, а также чтобы точнее установить момент раскола немецкого языка и его «нидерландского диалекта» требовалось тщательное того «диалекта» изучение. Университеты Пруссии подобных дисциплин не имели и Август Гофман решился продолжить образование в Лейдене.
Скажем сразу, что он не был столь уж не прав в своей теории. Нидерландский и немецкий действительно ближайшие родственники, только что разошлись они не друг от друга, а от общего корня, разве что нидерландский сделал это по-раньше, так что скорее немецкий можно от нидерландского выводить.
Но это все дела будущих исследователей, а пока у нас май 1821 года и юный длинноволосый студент, поэт и романтик, только начинает свои занятия в Лейдене.
С занятиями ему тоже не повезло, кстати. Никакой истории языка в Лейденском Университете не преподавали. История? Какая история? Вы еще скажите, что в прошлом люди говорили иначе, чем сейчас! А вот, пожалуйста, документики аж из семнадцатого века! Или даже из шестнадцатого! Куда уж древней-то! До того было, конечно, кое-что: Авраам, например, Юлий Цезарь и Филипп Второй... Но такие допотопные детали уже никого из приличных людей не интересуют.
Но Август Генрих не унывал и старался искать факты в подтверждение своей теории самостоятельно. А вообще же вел жизнь нормального студента, то есть не просиживал штаны на нудных лекциях, а шатался по городу, пил пиво да посещал вечеринки.
Юный немец довольно быстро стал популярным в обществе и дело было не только в его естественном обаянии. А и в фамилии. Фамилия «Гофман» была, конечно, весьма обычна для немецких земель, а Эрнст Теодор Амадей эту фамилию своим «Щелкунчиком» уже прославил, но пока не в Нидерландах. Так что при поступлении в университет Август Генрих Гофман с негодованием обнаружил среди учащихся еще одного Гофмана. Путаницы не хотелось.
Выход подсказал клерк университетской канцелярии, который, как и большинство голландцев, к фамилиям относился весьма легкомысленно: фамилии в Нидерландах введены были буквально вчера указом Наполеона и, честно сказать, так до середины века, девятнадцатого века, и оставались для основной массы народа чем-то необязательным.
- Ну давайте, молодой человек, Вас по местности Вашей запишем? - предложил клерк точно также, как предлагали совсем недавно чиновники французские обалдевшим от нововведения голландским фермерам.
- Откуда Вы там? Из Фалерслебена? Ну так и запишем «ван Фалерслебен»!
- Э-э-э... Постойте-ка! - оживился тут новый студент. - Прекрасная идея, но я хотел бы называться как это принято в моем родном языке. Пусть будет «фон Фалерслебен»!
Скромный юноша умолчал, что приставка «фон», в отличии от нейтрального «ван», весьма намекала на аристократические связи ее носителя. Так молодой Август Генрих Гофман фон Фалерслебен (August Heindrich Hoffmann von Fallersleben) вошел в лейденское общество и в историю.
Но вернемся к обществу. Август Генрих был душой компании и не пропускал ни одной достойной вечеринки. Его длинные волосы, тщательно отрепетированный романтически-демонический взгляд голубых глаз, приставка «фон» и милый акцент покорили немало лейденских барышень. Казалось бы, тут если уж что и изучать, то никак не филологию.
Но... Но вышло так, что первое и решающее свое открытие Август Генрих сделал именно на вечеринке! Надо вспомнить, что в описываемые времена на подобных вечеринках не было ни музыкальных центров, ни даже еще концертов по заявкам радиослушателей. Нанять музыкантов могли себе позволить только довольно состоятельные люди, к которым студенты, понятно, не относились. А остальные развлекали себя сами. Особенно популярными были по-очередные песни и чтение стихов, впрочем, если кто владел музыкальным инструментом - он мог сыграть, пока остальные танцевали.
Играл Август Генрих неважно, зато он сочинял стихи и неплохо пел. Особенным успехом у аудитории пользовались старинные немецкие песенки, такие романтичные и милые. И вот как-то на обычной вечеринке Август исполнил старую, очень старую такую немецкую песенку, про принца и принцессу, что очень любили друг друга, но никак не могли встретится, поскольку вода меж ними столь глубока. Каково же было его удивления, когда присутствующие расхохотались и начали подпевать, совсем незначительно меняя слова! Заинтригованный, Август Генрих записал бытующий в Нидерландах текст и сравнил его с известным ему старо-немецким вариантом. Отличия в написании и произношении были совсем ничтожны.
Он показывает этот текст своему хорошему знакомому, поэту Билдердайку (Bilderdijk), который тоже интересовался историей своего родного языка.
- О! - сказал тот. - Похоже, перед нами древность, седая древность! Пятнадцатый век! Не меньше!
Вдохновленный Август Генрих, наводит справки и разыскивает еще некоторое количество подобных всем известных и никому из ученых не интересных песенок. Изучать девичью болтовню на танцульках, фи!
А наш студент и исследователь садится за письменный стол и уже скоро в университетской типографии выходит его первая книжка средневековых стихов, тщательно, насколько возможно, избавленных от поздних наслоений. Называется книжка по-латыни «Horae Belgicae» и она стала той бомбой, которая пробудила в нидерландцах интерес к прошлому собственного языка.
А с датировкой Билдердайк и фон Фалерслебен немножко ошиблись. Эта песенка принадлежит перу поэта и романиста Хендрика ван Фелдека (Hendrik van Veldeke) и была сочинена им около 1170 года. Немножко ошиблись.
Ну и, как было обещано, о причудах.
Сначала копирайт.
Хендрик ван Фелдек (около 1140 - около 1200) был в свое время знаменит и известен неимоверно. Он был титулован городским поэтом Маастрихта, а это был не просто пост, но очень и очень почетное и прибыльное звание. Написал Хендрик множество всего, включая несколько рыцарских романом, порядочное количество поэм, гору стихов и песен. Но я расскажу только об одном маленьком забавном эпизоде, связанном, как я уже говорил, с интеллектуальным пиратством в самые, так сказать, Средние Века.
Итак, однажды ван Фелдек согласился приехать на свадьбу графини Маргариты Клевской (чьи владения располагались, кстати, именно там, где почти семью веками позже Август Генрих нелегально перешел границу). Для того времени это было... Ну, как если бы сейчас на свадьбе Пол Маккартни согласился спеть. Аншлаг гарантирован.
Тем более в качестве подарка новобрачной ван Фелдек привез свой новейший неоконченный роман «Эней» («Eneas»). Роман читался вслух по вечерам исключительно избранной публике. И вот - о ужас! - однажды поэт не обнаружил рукописи в своем багаже.
Роман был похищен!
Тайна похищения раскрылась только через девять лет. Интеллектуальную собственность стащил... нет, не дворецкий. Вором оказался аж граф. Граф Генрих Тюрингский, который тут же тайно переправил похищенное в свой собственный замок. Признался в краже сам граф - ему до смерти хотелось узнать, что же там дальше будет, а то рукопись же не дописана.
Самое же удивительное, что из всех романов ван Фелдека до нас в более-менее читабельном состоянии дошла только та, ворованная копия, заботливо сохраненная пиратами Средних Веков. А если бы граф Тюрингский постеснялся? Ужас!
И про либерализм.
Агуст Генрих Гофман фон Фалерслебен вернулся в Пруссию после окончания учебы. Он занимал, среди прочего, пост профессора немецкой литературы, но скоро университет отказывается от его услуг, объясняя это излишне либеральной политической позицией фон Фалерслебена.
Как поэт он тоже был довольно успешен. Написал множество стихов, одно из которых вы наверняка слышали. Не слышали? Ну как же, это даже гимном стало. Не знаете гимнов? Этот слышали наверняка, в кино, начало по крайней мере.
По иронии судьбы именно уволенный за «излишний либерализм» фон Фалерслебен написал стихотворение, третий куплет которого до сих пор используется в качестве гимна в Германии. Почему по иронии-то? Потому что все три куплета были гимном Третьего Рейха.
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt...
Марья там некогда спрашивала про язык чего-нибудь, вот нашел забавную историю. Надеюсь, что не зря и она ее еще не знает или знает не в полном объеме. Ну и может кому еще будет интересно...
А про королей я продолжаю уже :)
Филологический детектив и еще чуть-чуть о причудах либерализма и копирайта.
Говорят, что Голландия - скучная страна. А какой может быть язык в такой стране? Тоже скучный. И история изучения такого скучного языка наверняка любого в сон вгонит. Ага, как же.
Много вы знаете языкознаний, что начинались как полноценный шпионский роман? А тех, что продолжались как роман уже дамский? Ну тогда...
Раннее майское утро 1821 года, государственная граница Объединенного Королевства Нидерландов, где-то около Неймейгена. Граница на замке: с голландской стороны территорию ограждает не глубокий, но канал, а единственную дорогу с мостом через канал охраняет, как и положено, пост пограничной и таможенной охраны. Перед постом с самого раннего утра выстраиваются возки и тележки: крестьяне с обеих сторон, и с нидерландской, и с прусской, едут к соседям по своим крестьянским делам.
Около восьми пограничники, зевая и перебрасываясь шуточками, открывают полосатый красно-белый шлагбаум и начинают пропускать заждавшуюся очередь. Пост этот хоть и недалеко от города, но публика тут все мелкая: крестьяне, батраки, всякие торговцы в разнос... Смотреть не на кого. Ну не, впрочем, посмотреть-то можно: вон у той беленькой, что сидит на огромном возу сена, подъехавшего с прусской стороны, и глазки очень даже, и...
- И паспорт? - расслаблено интересуется таможенник, для порядка потыкав в сено палочкой, но глядя при том куда выше - а чего на сено-то смотреть, да.
- Вот, мин хеер! - с милым акцентом отвечает девица, перегибаясь и протягивая требуемый документ.
Чиновнику ужасно хочется подольше порассматривать... э-э-э... паспорт, но очередь уже начинает сдержанно хихикать и ворчать, так что миловидная блондиночка взмахом руки пропускается на территорию Королевства Нидерланды.
Едва же пограничный пост скрывается за поворотом, как возница спрыгивает на землю и говорит, обращаясь к собственному сену уже на родном немецком:
- Ох, господин Август! Надеюсь Вас не ушибли этой палкой?
Сено само собой начинает двигаться и скоро уже из глубины воза выбирается молодой человек очень приятной наружности: среднего роста, подтянутый, а уж его голубые глаза и длинные, до плеч, льняные волосы могут погубить не одно женское сердце.
- Ах, не знаю, что бы я без Вас делал! - восклицает он и совершенно непринужденно расцеловывает блондинку. - Эти границы - такая нелепость!
С этими словами милый господин Август подхватывает свой тощий заплечный мешок, покрепче перехватывает дорожный посох и, насвистывая песенку собственного сочинения, устремляется вперед, в сердце страны, к городу Лейдену.
Конечно, Август Герхих Гофман (August Heinrich Hoffmann), а именно так было его полное (на данный момент, впрочем) имя, никаким шпионом не был. А был он простым студентом, филологом, как и положено студенту во все времена - бедным, но полным оптимизма. Прятался в возке доброй блондиночки же он по совершенно банальной причине: в его карманах ныне позвякивали в общей сложности ровно четыре луидора, а выправить паспорт, требуемый бюрократами на границе, стоило чуть более десяти. Попасть же в Нидерланды Август Генрих решил любой ценой.
Он был учеником самого Якоба Гримма и заразился идеей истории родного ему немецкого языка. Делать в германских землях после братьев Гримм казалось молодому исследователю нечего. Зато живя совсем рядом с Нидерландами и слыша частенько нидерландскую речь, Август Генрих разработал теорию, по которой нидерландский язык есть сильно отколовшийся в следствии политических причин диалект немецкого и потому его история должна войти составной частью в общую историю немецкого языка. Как и, добавим, сами Нидерланды в состав единого государства германской нации - он был, как и многие из его поколения, романтиком и пан-германистом.
Но чтобы доказать эту теорию, а также чтобы точнее установить момент раскола немецкого языка и его «нидерландского диалекта» требовалось тщательное того «диалекта» изучение. Университеты Пруссии подобных дисциплин не имели и Август Гофман решился продолжить образование в Лейдене.
Скажем сразу, что он не был столь уж не прав в своей теории. Нидерландский и немецкий действительно ближайшие родственники, только что разошлись они не друг от друга, а от общего корня, разве что нидерландский сделал это по-раньше, так что скорее немецкий можно от нидерландского выводить.
Но это все дела будущих исследователей, а пока у нас май 1821 года и юный длинноволосый студент, поэт и романтик, только начинает свои занятия в Лейдене.
С занятиями ему тоже не повезло, кстати. Никакой истории языка в Лейденском Университете не преподавали. История? Какая история? Вы еще скажите, что в прошлом люди говорили иначе, чем сейчас! А вот, пожалуйста, документики аж из семнадцатого века! Или даже из шестнадцатого! Куда уж древней-то! До того было, конечно, кое-что: Авраам, например, Юлий Цезарь и Филипп Второй... Но такие допотопные детали уже никого из приличных людей не интересуют.
Но Август Генрих не унывал и старался искать факты в подтверждение своей теории самостоятельно. А вообще же вел жизнь нормального студента, то есть не просиживал штаны на нудных лекциях, а шатался по городу, пил пиво да посещал вечеринки.
Юный немец довольно быстро стал популярным в обществе и дело было не только в его естественном обаянии. А и в фамилии. Фамилия «Гофман» была, конечно, весьма обычна для немецких земель, а Эрнст Теодор Амадей эту фамилию своим «Щелкунчиком» уже прославил, но пока не в Нидерландах. Так что при поступлении в университет Август Генрих Гофман с негодованием обнаружил среди учащихся еще одного Гофмана. Путаницы не хотелось.
Выход подсказал клерк университетской канцелярии, который, как и большинство голландцев, к фамилиям относился весьма легкомысленно: фамилии в Нидерландах введены были буквально вчера указом Наполеона и, честно сказать, так до середины века, девятнадцатого века, и оставались для основной массы народа чем-то необязательным.
- Ну давайте, молодой человек, Вас по местности Вашей запишем? - предложил клерк точно также, как предлагали совсем недавно чиновники французские обалдевшим от нововведения голландским фермерам.
- Откуда Вы там? Из Фалерслебена? Ну так и запишем «ван Фалерслебен»!
- Э-э-э... Постойте-ка! - оживился тут новый студент. - Прекрасная идея, но я хотел бы называться как это принято в моем родном языке. Пусть будет «фон Фалерслебен»!
Скромный юноша умолчал, что приставка «фон», в отличии от нейтрального «ван», весьма намекала на аристократические связи ее носителя. Так молодой Август Генрих Гофман фон Фалерслебен (August Heindrich Hoffmann von Fallersleben) вошел в лейденское общество и в историю.
Но вернемся к обществу. Август Генрих был душой компании и не пропускал ни одной достойной вечеринки. Его длинные волосы, тщательно отрепетированный романтически-демонический взгляд голубых глаз, приставка «фон» и милый акцент покорили немало лейденских барышень. Казалось бы, тут если уж что и изучать, то никак не филологию.
Но... Но вышло так, что первое и решающее свое открытие Август Генрих сделал именно на вечеринке! Надо вспомнить, что в описываемые времена на подобных вечеринках не было ни музыкальных центров, ни даже еще концертов по заявкам радиослушателей. Нанять музыкантов могли себе позволить только довольно состоятельные люди, к которым студенты, понятно, не относились. А остальные развлекали себя сами. Особенно популярными были по-очередные песни и чтение стихов, впрочем, если кто владел музыкальным инструментом - он мог сыграть, пока остальные танцевали.
Играл Август Генрих неважно, зато он сочинял стихи и неплохо пел. Особенным успехом у аудитории пользовались старинные немецкие песенки, такие романтичные и милые. И вот как-то на обычной вечеринке Август исполнил старую, очень старую такую немецкую песенку, про принца и принцессу, что очень любили друг друга, но никак не могли встретится, поскольку вода меж ними столь глубока. Каково же было его удивления, когда присутствующие расхохотались и начали подпевать, совсем незначительно меняя слова! Заинтригованный, Август Генрих записал бытующий в Нидерландах текст и сравнил его с известным ему старо-немецким вариантом. Отличия в написании и произношении были совсем ничтожны.
Он показывает этот текст своему хорошему знакомому, поэту Билдердайку (Bilderdijk), который тоже интересовался историей своего родного языка.
- О! - сказал тот. - Похоже, перед нами древность, седая древность! Пятнадцатый век! Не меньше!
Вдохновленный Август Генрих, наводит справки и разыскивает еще некоторое количество подобных всем известных и никому из ученых не интересных песенок. Изучать девичью болтовню на танцульках, фи!
А наш студент и исследователь садится за письменный стол и уже скоро в университетской типографии выходит его первая книжка средневековых стихов, тщательно, насколько возможно, избавленных от поздних наслоений. Называется книжка по-латыни «Horae Belgicae» и она стала той бомбой, которая пробудила в нидерландцах интерес к прошлому собственного языка.
А с датировкой Билдердайк и фон Фалерслебен немножко ошиблись. Эта песенка принадлежит перу поэта и романиста Хендрика ван Фелдека (Hendrik van Veldeke) и была сочинена им около 1170 года. Немножко ошиблись.
Ну и, как было обещано, о причудах.
Сначала копирайт.
Хендрик ван Фелдек (около 1140 - около 1200) был в свое время знаменит и известен неимоверно. Он был титулован городским поэтом Маастрихта, а это был не просто пост, но очень и очень почетное и прибыльное звание. Написал Хендрик множество всего, включая несколько рыцарских романом, порядочное количество поэм, гору стихов и песен. Но я расскажу только об одном маленьком забавном эпизоде, связанном, как я уже говорил, с интеллектуальным пиратством в самые, так сказать, Средние Века.
Итак, однажды ван Фелдек согласился приехать на свадьбу графини Маргариты Клевской (чьи владения располагались, кстати, именно там, где почти семью веками позже Август Генрих нелегально перешел границу). Для того времени это было... Ну, как если бы сейчас на свадьбе Пол Маккартни согласился спеть. Аншлаг гарантирован.
Тем более в качестве подарка новобрачной ван Фелдек привез свой новейший неоконченный роман «Эней» («Eneas»). Роман читался вслух по вечерам исключительно избранной публике. И вот - о ужас! - однажды поэт не обнаружил рукописи в своем багаже.
Роман был похищен!
Тайна похищения раскрылась только через девять лет. Интеллектуальную собственность стащил... нет, не дворецкий. Вором оказался аж граф. Граф Генрих Тюрингский, который тут же тайно переправил похищенное в свой собственный замок. Признался в краже сам граф - ему до смерти хотелось узнать, что же там дальше будет, а то рукопись же не дописана.
Самое же удивительное, что из всех романов ван Фелдека до нас в более-менее читабельном состоянии дошла только та, ворованная копия, заботливо сохраненная пиратами Средних Веков. А если бы граф Тюрингский постеснялся? Ужас!
И про либерализм.
Агуст Генрих Гофман фон Фалерслебен вернулся в Пруссию после окончания учебы. Он занимал, среди прочего, пост профессора немецкой литературы, но скоро университет отказывается от его услуг, объясняя это излишне либеральной политической позицией фон Фалерслебена.
Как поэт он тоже был довольно успешен. Написал множество стихов, одно из которых вы наверняка слышали. Не слышали? Ну как же, это даже гимном стало. Не знаете гимнов? Этот слышали наверняка, в кино, начало по крайней мере.
По иронии судьбы именно уволенный за «излишний либерализм» фон Фалерслебен написал стихотворение, третий куплет которого до сих пор используется в качестве гимна в Германии. Почему по иронии-то? Потому что все три куплета были гимном Третьего Рейха.
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt...