Парадиз-соул
Прежде, частенько будучи по делам в Европе, мне было радостно подъезжать к незнакомому месту: был ли то столичный красавец-мегаполис, провинциальный городок или далекая от сует тихая деревушка, любопытного много открывал в нем любопытный взгляд. Всякое колоритное строение, все останавливало меня и поражало. Каменный ли дом причудливой архитектуры, солидно расположившийся среди обывательских домишек, круглый ли купол старинной достопримечательности, вокзал ли, ресторан ли какой, житель ли местный - ничто не ускользало от моего вниманья, и, высунувшись из своего походного хэтчбека, я с одинаковым восторгом глядел на праздничные процессии, на гуляющих понаехавших, занесенных бог весть из каких краев, на завсегдатаев кафешек и ресторанчиков, лениво потягивающих недорогое вино, и уносился мысленно за ними в неведомую жизнь их.
Прежде так и было. Теперь же я равнодушно подъезжаю ко всякому месту и равнодушно гляжу на его наружность; мой взор уж не в восторге, и то, что ранее легко пробудило бы живое движенье в лице, увлекательный интерес и долгие размышления, то теперь уныло скользит мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста.
За столь нерадостные перемены благодарю я один нелегкий случай.
Был я однажды в Испании и довелось мне заехать в небольшой каталанский городок. Въехал почти в самый центр его, где под подстриженными кипарисами расположено множество домов. За домами тянется железная дорога, за нею - длинная полоса пляжа, цветом похожего на плохо выжженный кирпич, за которой усталый взор путника радует райская синева моря.
Вдруг мне вспомнилось, что в городке этом проживает один мой соотечественник - личность выдающаяся, известная и замечательная во всех отношениях. Признаюсь, был даже период, когда личность эта была мне весьма любопытна и, пожалуй, я мог бы назвать ее своим кумиром. Времени у меня было достаточно и я решил наведаться в гости. Коль не примет, так увижу издалека, подумал я. А примет, так и пообщаемся.
Спросивши (впрочем, без всякой на то надежды) у местных о месте жительства экс-кумира, я был удивлен тем живым интересом, который вызвал мой вопрос. Местные начали кивать головой, бурно жестикулировать и махать руками куда-то в сторону. При этом они почему-то беспрестанно закатывали глаза и смеялись. Еще более я был удивлен тем, что трое других местных, проявившие интерес к нашей беседе, также вовсю смеялись, и их воодушевление, с которым они хлопали себя по ляжкам в приступах гомерического хохота, показалось мне несколько непонятным и от того весьма неуместным. Все же, улицу они мне назвали.
Вскоре навигатор привел меня к нужной улице. Поиск дома не вызвал никаких трудностей, хоть мне и не был известен номер его. Неухоженный кирпичный забор, пред которым ветер нехотя перебирал пожелтелые листья, серая калитка, заклеенная какими-то рекламами и объявлениями - все это лучше всякого номера указывало на то, что именно здесь и имел счастие проживать мой соотечественник.
Калитка оказалась незаперта. Я вошел, огляделся и ощутил странное уныние сего места. Пожухлые кипарисы и орешник с магнолией, некогда назначенные на роль маленького сада, вовсе не преуспели в ней, ибо запустение ломало всякое воображение.
Дом показался еще печальнее. Пред домом ничего не заметно было оживляющего картину, ни голосов, ни смеха, ни отворявшихся дверей, никаких живых хлопот. Только гриль, одиноко стоявший у закопченного забора, слабым дымом своим подавал нечто, походившее на присутствие живой души, да дорожка, протоптанная от дома до гриля.
В окне первого этажа я заметил какую-то фигуру, которая пристально вглядывалась в меня сквозь мутное стекло. Казалось, гость был в диковинку здесь, потому что фигура обсмотрела меня с головы до ног. Вскоре она вышла из дома, оказавшись по виду кем-то вроде работника, и стала молча разглядывать меня с видимой опаской, готовая в любой момент скрыться за дверьми.
"Hola! Como estas, amigo?" начал я.
"Прикольно! А по-русски это как?" тонким голоском сказал работник.
"По-русски? Гм... Послушай, амиго", сказал я уже по-русски: "что хозяин?..."
"Нету дома", прервал работник, не дожидаясь окончания вопроса, и тут же скрылся за дверью, чтобы сразу высунуть нос и прибавить: "а что вам конкретно тут нужно?"
"Есть дело".
"Дело? Тогда идите в дом!" важно сказал работник, отворивши дверь.
Войдя в дом, я был поражен представшим беспорядком. Казалось, здесь происходил ремонт и сюда на время снесли все, что только было в доме. На одном столе стоял сломанный стул и запылившаяся коробка из-под принтера, к которой паук уже приладил паутину. На стуле, поверх внушительной стопы коробок, нашла свое последнее пристанище полусгнившая тыква. Тут же стоял повернутый дверцей к стене холодильник и на нем громоздились коробочки из-под неведомых мне вещей.
На другом столе, равно как и под ним, лежало и стояло множество всякой всячины: куча наручных часов, два или три смартфона, пустые винные бутылки, бокалы разных форм, несколько планшетов, блюдце с присохшими к нему устрицами, окаменелый кусок лепешки, ручка кресла, телеобъектив с расколотой линзой, мультиварка с отломанной крышкой, какая-то грязная тряпка, скомканные бумажные полотенца, разобранный утюг, разноцветные провода и кабели, компакт-диски, непонятные железки, вспышка для фотокамеры, дюжина флешек, обгоревший ноутбук, треснувший монитор, старый кроссовок с синим шнурком и еще бог весть что.
Никак бы нельзя было сказать, чтобы в таком захламленном доме обитало живое существо, если бы не возвещали его пребыванье включенный компьютер и тарелка с обжаренным на гриле мясом желто-бурого цвета. Все это располагалось на отдельном столе в углу возле окна, наглухо закрытого персианами.
Все увиденное было изрядно поразительным. Последним обстоятельством, напрочь поразившим меня, был пол, там и сям усеянный дохлыми гусеницами, равнодушно раздавленными в направлениях, более всего подверженных движению хозяйских ног.
Пока я рассматривал все это живописное убранство, со скрипом отворилась боковая дверь, и вошел тот самый работник. В руках он держал какие-то странные палки.
"Что ж, хозяин здесь, что ли?" спросил я, поворотившись к нему.
"Здесь", сказал работник.
"Где же он?" повторил я.
Работник захихикал.
"Какая прелесть! А я, по-вашему, кто?!"
Я поневоле отступил и поглядел на него пристально. Никак не могу я сказать, что облик его мне неизвестен - ранее случалось мне видеть немало его фотографий - но сейчас я с трудом признал своего экс-кумира, хоть и были в лице его смутные знакомые черты; оно было слегка одутловатым, один подбородок закрывал другой, воспаленные глаза настороженно смотрели сквозь очки; короткая стрижка бобриком, кривая полуулыбка, выпирающий живот.
Гораздо замечательнее была одежда его. Никак нельзя было докопаться, в каком авангардном ателье был скомбинирован сей наряд: майка-алкоголичка во многих пятнах от пота и потеках от еды; изрядно залоснившиеся мятые брюки, вряд ли уже помнившие времена своей светлой молодости и едва ли когда имевшие близость с утюгом; объемный напузник, щедро набитый неизвестно чем; истоптанные кроссовки с уже знакомыми синими шнурками.
Словом, доведись мне повстречать такого персонажа где-нибудь у гастронома в Подмосковье, то я не обратил бы на него никакого вниманья. Но предо мной стоял не подмосковный персонаж, предо мной стоял...
... воистину, предо мной стоял сам Алекс Экслер - писатель, блогер, журналист, кинокритик, фотограф, маститый музыковед, авторитетный искусствовед, опытный IT-эксперт, постановщик широкого круга задач и протчая, и протчая, и протчая.
У этого топ-блогера было свыше миллиона уников. Тиражам этого писателя позавидовал бы любой классик. Автоконцерны и производители техники дрались в длиннющих очередях, чтобы урвать право на рекламу или обзор в его персональном блоге. Актеры и режиссеры молились на то, чтобы удостоиться доброго слова в его кинорецензиях. Рестораны, супермаркеты, банки, сервисные центры, поисковики пуще напалма боялись его беспощадной критики. Устроители технических шоу-выставок и крупных совместных конференций объявляли даты открытия, только получив факс с подтверждением его личного участия.
Попробовал бы кто найти у кого другого столько популярности, авторитета, признания и слепого обожания. Загляни несведущий человек в персональный блог к Экслеру, где наготовлено столько всяких статей с фотографиями, столько серьезнейших обзоров и увлекательнейших литературных заметок, то ему тотчас покажется, не забрел ли он случаем в какой-нибудь необычайный блог, где совместно собрались мировые издательства, научные лаборатории, художественные студии, литературные союзы, конструкторские бюро и бог весть какие еще творческие альянсы. Никак не посмеет поверить несведущий человек, что все это - уникальное творение исполинского ума одного-единственного автора.
Итак, вот какого важного рода персона стояла предо мной!
А я все не мог начать разговора, пораженный как видом своего бывшего кумира, так и всем тем, что увидел в его доме. Долго не мог я придумать, в каких бы словах изъяснить причины своего неожиданного визита и внезапного ухода, и уж хотел было развернуться и уйти молча, но, будучи по природе своей человеком душевным и деликатным, я быстренько сочинил речь свою и сказал, что преисполнен невыразимого счастия узреть вблизи корифея науки, гения техники, гиганта мысли, властителя всяких дум, посему чту за святой долг принести лично свое глубочайшее почтение, выразить восхищение и постоять рядом.
На это Экслер пробормотал что-то похожее на "Какой смешной дурачок, но прикольно, май эсс!", хотя, быть может, это мне и показалось от волнения, и, вероятно, скорее всего смысл сказанного им был таков: "Искренне благодарю тебя, незнакомец, за столь высокую оценку скромных трудов моих и, право слово, не возьму в толк, чем же заслужил такую пышную похвалу, от которой мне вполне и весьма неловко!"
Вдруг мне на плечо откуда-то сверху шлепнулась жирная, мохнатая гусеница, за ней другая, следом еще одна.
Я поднял голову и остолбенел: на лестнице второго этажа, облокотившись на перила, стоял какой-то русоволосый мужик и с видом обиженного ребенка кидал в меня гусениц.
На мужике не было ничего, кроме очков и стрингов.
Но нет! Должно мне сказать без утайки и остальное. На мужике была еще надета фата!
Разрази меня гром, но сил оставаться в столь экстремальном интерьере и неординарном обществе у меня не было, посему я молниеносно похерил свои душевность с деликатностью, кинулся к двери, пулей выскочил за ворота и мой верный хэтчбек тотчас же умчал меня подальше от увиденного.
Вот с тех-то и самых пор, господа, моя любознательность стала крайне робкой и осмотрительной в своих проявлениях.
Прежде так и было. Теперь же я равнодушно подъезжаю ко всякому месту и равнодушно гляжу на его наружность; мой взор уж не в восторге, и то, что ранее легко пробудило бы живое движенье в лице, увлекательный интерес и долгие размышления, то теперь уныло скользит мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста.
За столь нерадостные перемены благодарю я один нелегкий случай.
Был я однажды в Испании и довелось мне заехать в небольшой каталанский городок. Въехал почти в самый центр его, где под подстриженными кипарисами расположено множество домов. За домами тянется железная дорога, за нею - длинная полоса пляжа, цветом похожего на плохо выжженный кирпич, за которой усталый взор путника радует райская синева моря.
Вдруг мне вспомнилось, что в городке этом проживает один мой соотечественник - личность выдающаяся, известная и замечательная во всех отношениях. Признаюсь, был даже период, когда личность эта была мне весьма любопытна и, пожалуй, я мог бы назвать ее своим кумиром. Времени у меня было достаточно и я решил наведаться в гости. Коль не примет, так увижу издалека, подумал я. А примет, так и пообщаемся.
Спросивши (впрочем, без всякой на то надежды) у местных о месте жительства экс-кумира, я был удивлен тем живым интересом, который вызвал мой вопрос. Местные начали кивать головой, бурно жестикулировать и махать руками куда-то в сторону. При этом они почему-то беспрестанно закатывали глаза и смеялись. Еще более я был удивлен тем, что трое других местных, проявившие интерес к нашей беседе, также вовсю смеялись, и их воодушевление, с которым они хлопали себя по ляжкам в приступах гомерического хохота, показалось мне несколько непонятным и от того весьма неуместным. Все же, улицу они мне назвали.
Вскоре навигатор привел меня к нужной улице. Поиск дома не вызвал никаких трудностей, хоть мне и не был известен номер его. Неухоженный кирпичный забор, пред которым ветер нехотя перебирал пожелтелые листья, серая калитка, заклеенная какими-то рекламами и объявлениями - все это лучше всякого номера указывало на то, что именно здесь и имел счастие проживать мой соотечественник.
Калитка оказалась незаперта. Я вошел, огляделся и ощутил странное уныние сего места. Пожухлые кипарисы и орешник с магнолией, некогда назначенные на роль маленького сада, вовсе не преуспели в ней, ибо запустение ломало всякое воображение.
Дом показался еще печальнее. Пред домом ничего не заметно было оживляющего картину, ни голосов, ни смеха, ни отворявшихся дверей, никаких живых хлопот. Только гриль, одиноко стоявший у закопченного забора, слабым дымом своим подавал нечто, походившее на присутствие живой души, да дорожка, протоптанная от дома до гриля.
В окне первого этажа я заметил какую-то фигуру, которая пристально вглядывалась в меня сквозь мутное стекло. Казалось, гость был в диковинку здесь, потому что фигура обсмотрела меня с головы до ног. Вскоре она вышла из дома, оказавшись по виду кем-то вроде работника, и стала молча разглядывать меня с видимой опаской, готовая в любой момент скрыться за дверьми.
"Hola! Como estas, amigo?" начал я.
"Прикольно! А по-русски это как?" тонким голоском сказал работник.
"По-русски? Гм... Послушай, амиго", сказал я уже по-русски: "что хозяин?..."
"Нету дома", прервал работник, не дожидаясь окончания вопроса, и тут же скрылся за дверью, чтобы сразу высунуть нос и прибавить: "а что вам конкретно тут нужно?"
"Есть дело".
"Дело? Тогда идите в дом!" важно сказал работник, отворивши дверь.
Войдя в дом, я был поражен представшим беспорядком. Казалось, здесь происходил ремонт и сюда на время снесли все, что только было в доме. На одном столе стоял сломанный стул и запылившаяся коробка из-под принтера, к которой паук уже приладил паутину. На стуле, поверх внушительной стопы коробок, нашла свое последнее пристанище полусгнившая тыква. Тут же стоял повернутый дверцей к стене холодильник и на нем громоздились коробочки из-под неведомых мне вещей.
На другом столе, равно как и под ним, лежало и стояло множество всякой всячины: куча наручных часов, два или три смартфона, пустые винные бутылки, бокалы разных форм, несколько планшетов, блюдце с присохшими к нему устрицами, окаменелый кусок лепешки, ручка кресла, телеобъектив с расколотой линзой, мультиварка с отломанной крышкой, какая-то грязная тряпка, скомканные бумажные полотенца, разобранный утюг, разноцветные провода и кабели, компакт-диски, непонятные железки, вспышка для фотокамеры, дюжина флешек, обгоревший ноутбук, треснувший монитор, старый кроссовок с синим шнурком и еще бог весть что.
Никак бы нельзя было сказать, чтобы в таком захламленном доме обитало живое существо, если бы не возвещали его пребыванье включенный компьютер и тарелка с обжаренным на гриле мясом желто-бурого цвета. Все это располагалось на отдельном столе в углу возле окна, наглухо закрытого персианами.
Все увиденное было изрядно поразительным. Последним обстоятельством, напрочь поразившим меня, был пол, там и сям усеянный дохлыми гусеницами, равнодушно раздавленными в направлениях, более всего подверженных движению хозяйских ног.
Пока я рассматривал все это живописное убранство, со скрипом отворилась боковая дверь, и вошел тот самый работник. В руках он держал какие-то странные палки.
"Что ж, хозяин здесь, что ли?" спросил я, поворотившись к нему.
"Здесь", сказал работник.
"Где же он?" повторил я.
Работник захихикал.
"Какая прелесть! А я, по-вашему, кто?!"
Я поневоле отступил и поглядел на него пристально. Никак не могу я сказать, что облик его мне неизвестен - ранее случалось мне видеть немало его фотографий - но сейчас я с трудом признал своего экс-кумира, хоть и были в лице его смутные знакомые черты; оно было слегка одутловатым, один подбородок закрывал другой, воспаленные глаза настороженно смотрели сквозь очки; короткая стрижка бобриком, кривая полуулыбка, выпирающий живот.
Гораздо замечательнее была одежда его. Никак нельзя было докопаться, в каком авангардном ателье был скомбинирован сей наряд: майка-алкоголичка во многих пятнах от пота и потеках от еды; изрядно залоснившиеся мятые брюки, вряд ли уже помнившие времена своей светлой молодости и едва ли когда имевшие близость с утюгом; объемный напузник, щедро набитый неизвестно чем; истоптанные кроссовки с уже знакомыми синими шнурками.
Словом, доведись мне повстречать такого персонажа где-нибудь у гастронома в Подмосковье, то я не обратил бы на него никакого вниманья. Но предо мной стоял не подмосковный персонаж, предо мной стоял...
... воистину, предо мной стоял сам Алекс Экслер - писатель, блогер, журналист, кинокритик, фотограф, маститый музыковед, авторитетный искусствовед, опытный IT-эксперт, постановщик широкого круга задач и протчая, и протчая, и протчая.
У этого топ-блогера было свыше миллиона уников. Тиражам этого писателя позавидовал бы любой классик. Автоконцерны и производители техники дрались в длиннющих очередях, чтобы урвать право на рекламу или обзор в его персональном блоге. Актеры и режиссеры молились на то, чтобы удостоиться доброго слова в его кинорецензиях. Рестораны, супермаркеты, банки, сервисные центры, поисковики пуще напалма боялись его беспощадной критики. Устроители технических шоу-выставок и крупных совместных конференций объявляли даты открытия, только получив факс с подтверждением его личного участия.
Попробовал бы кто найти у кого другого столько популярности, авторитета, признания и слепого обожания. Загляни несведущий человек в персональный блог к Экслеру, где наготовлено столько всяких статей с фотографиями, столько серьезнейших обзоров и увлекательнейших литературных заметок, то ему тотчас покажется, не забрел ли он случаем в какой-нибудь необычайный блог, где совместно собрались мировые издательства, научные лаборатории, художественные студии, литературные союзы, конструкторские бюро и бог весть какие еще творческие альянсы. Никак не посмеет поверить несведущий человек, что все это - уникальное творение исполинского ума одного-единственного автора.
Итак, вот какого важного рода персона стояла предо мной!
А я все не мог начать разговора, пораженный как видом своего бывшего кумира, так и всем тем, что увидел в его доме. Долго не мог я придумать, в каких бы словах изъяснить причины своего неожиданного визита и внезапного ухода, и уж хотел было развернуться и уйти молча, но, будучи по природе своей человеком душевным и деликатным, я быстренько сочинил речь свою и сказал, что преисполнен невыразимого счастия узреть вблизи корифея науки, гения техники, гиганта мысли, властителя всяких дум, посему чту за святой долг принести лично свое глубочайшее почтение, выразить восхищение и постоять рядом.
На это Экслер пробормотал что-то похожее на "Какой смешной дурачок, но прикольно, май эсс!", хотя, быть может, это мне и показалось от волнения, и, вероятно, скорее всего смысл сказанного им был таков: "Искренне благодарю тебя, незнакомец, за столь высокую оценку скромных трудов моих и, право слово, не возьму в толк, чем же заслужил такую пышную похвалу, от которой мне вполне и весьма неловко!"
Вдруг мне на плечо откуда-то сверху шлепнулась жирная, мохнатая гусеница, за ней другая, следом еще одна.
Я поднял голову и остолбенел: на лестнице второго этажа, облокотившись на перила, стоял какой-то русоволосый мужик и с видом обиженного ребенка кидал в меня гусениц.
На мужике не было ничего, кроме очков и стрингов.
Но нет! Должно мне сказать без утайки и остальное. На мужике была еще надета фата!
Разрази меня гром, но сил оставаться в столь экстремальном интерьере и неординарном обществе у меня не было, посему я молниеносно похерил свои душевность с деликатностью, кинулся к двери, пулей выскочил за ворота и мой верный хэтчбек тотчас же умчал меня подальше от увиденного.
Вот с тех-то и самых пор, господа, моя любознательность стала крайне робкой и осмотрительной в своих проявлениях.